"Владимир Иванов. Призрак рейхсляйтера Бормана (fb2) " - читать интересную книгу автора (Иванов Владимир Г.)

На поминках рейха

Господин обергруппенфюрер! Все готово. Можно выступать.

Коренастый человек в форме генерала СС с наброшенным поверх мундира темным кожаным пальто, с записной книжкой в руках, оторвав взгляд от окна, сквозь которое в утренней дымке проступали развалины гостиницы «Кайзерхоф» на Вильгельмсплац, повернулся к говорившему.

Крутой, с глубокими залысинами лоб, пересеченный шрамом, был нахмурен. Слова бригаденфюрера СС Циглера вывели Бормана из состояния глубокого раздумья... Только что он просматривал записки своего дневника, вспоминая события последних страшных дней...

Из дневника Мартина Бормана:

«Воскресенье, 29 апреля.

Второй день начинается ураганным огнем. В ночь с 28 на 29 апреля иностранная пресса сообщила о предложении Гиммлера капитулировать. Венчание Адольфа Гитлеpa и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещание.

Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас большевикам!

Опять ураганный огонь!

По сообщению противника, американцы ворвались в Мюнхен!

30.4.45 года

Адольф Гитлер #955;[7]

Ева Г. #955;».

Перед глазами у Бормана стояли шестеро детей Геббельсов, которым несколько часов назад был дан смертельный яд. Магда сама (доктор Кунц отказался) разжимала уснувшим детям рот, вкладывала ампулы и сжимала челюсти. А потом еще пригласила на чашку кофе: «Посидим часок, как в добрые времена...» В эти предутренние часы 2 мая ее труп, вместе с трупом мужа, обгоревший, лежал в изрытом воронками саду имперской канцелярии.

Геббельс... Этот хромающий выскочка и хвастун еще 27 апреля заставил выйти «Берлинер фронт-блатт» («Берлинский фронтовой листок»). Надо же дойти до такого маразма, чтобы обратиться к жителям города со словами благодарности. Да какими!

«Браво вам, берлинцы!

Берлин останется немецким! Фюрер заявил это миру, и вы, берлинцы, заботьтесь о том, чтобы его слово оставалось истиной. Браво, берлинцы! Ваше поведение образцово! Дальше так же мужественно, дальше так же упорно, без пощады и снисхождения, и тогда разобьются о вас штурмовые волны большевиков... Вы выстоите, берлинцы, подмога движется!»

Борман знал, что Геббельс, как всегда, лгал: подмоги не было и быть не могло. До бункера имперской канцелярии глухо докатывался рокот орудий. Не знал Борман Другого: как далеко отсюда находятся русские.

А между тем Берлин — столица «тысячелетнего рейха» — вот уже три дня как окружен. Горели целые кварталы.

Потерявший всякое представление о реальностях, Гитлер в эти последние дни апреля ждал чуда. Его больная Фантазия рождала надежды на развалившуюся 12-ю армию, на удар по северному крылу наступающих советских войск переставшей существовать армии генерала Штейнера. Фюрер направляет Кейтеля собрать воедино все оставшиеся войска рейха. Фельдмаршал же просто не смог вернуться обратно в столицу. Тем временем Гитлер шлет отчаянные и бессмысленные радиотелеграммы генералам Венку и Шернеру с требованием начать выступление против русских...

Не знал Борман и о том, что войска 3-й ударной армии генерал-полковника В. И. Кузнецова, 5-й ударной армии генерал-полковника Н. Э. Берзарина и 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова продвигались к центру: к Тиргартену, к Унтер-ден-Линден, к правительственному кварталу. Советским комендантом Берлина Берзариным уже издан приказ о роспуске национал-социалистской партии и о запрещении ее деятельности.

...Сейчас Борман был в плену тяжких мыслей. Казалось, все оставили последнее пристанище фюрера. Помимо Гиммлера и Йодля, один за другим бежали Геринг, генерал авиации Коллер, другие «соратники». Во дворе канцелярии валяется труп генерала Кребса, покончившего с собой.

Кребс... На него многоопытный и предусмотрительный Борман делал последнюю ставку в попытке оттянуть капитуляцию на востоке.

Накануне самоубийства Геббельса Борман договорился с ним послать на переговоры с советским командованием генерала Кребса, к тому времени начальника генерального штаба сухопутных войск, вручив документ, удостоверяющий полномочия последнего.

В 3 часа 50 минут 1 мая Кребс прибыл на командный пункт 8-й гвардейской армии, заявив, что уполномочен установить непосредственный контакт с Верховным командованием Красной Армии для проведения переговоров о перемирии. Кребс передает письмо Геббельса, новоиспеченного (последняя воля Гитлера) рейхсканцлера.

Из письма Геббельса советскому командованию:

«Согласно завещанию ушедшего от нас фюрера мы уполномочиваем генерала Кребса в следующем. Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушел из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Денницу[8] мне и Борману. Я уполномочил Бормана установить связь с вождем советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери».

К письму Геббельса было приложено политическое завещание Гитлера со списком нового имперского правительства. (Завещание было подписано Гитлером и скреплено свидетелями. Завещание на правах свидетелей подписали Геббельс, Борман, Бургдорф, Кребс. Дата — 29 апреля, 4 часа утра.)

Свидетельствует маршал Г. К. Жуков:

«Ввиду важности сообщения я немедленно направил своего заместителя генерала армии В. Д. Соколовского на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом. В. Д. Соколовский должен был потребовать от Кребса безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

Тут же соединившись с Москвой, я позвонил И. В. Сталину. Он был на даче. К телефону подошел дежурный генерал, который сказал:

— Сталин только что лег спать.

— Прошу разбудить его. Дело срочное и до утра ждать не может.

Очень скоро И. В. Сталин подошел к телефону. Я доложил полученное сообщение о самоубийстве Гитлера и появлении Кребса и решение поручить переговоры с ним генералу В. Д. Соколовскому. Спросил его указаний.

И. В. Сталин ответил:

— Доигрался, подлец. Жаль, что не удалось взять его живым. Где труп Гитлера?

— По сообщению генерала Кребса, труп Гитлера сожжен на костре.

— Передайте Соколовскому,— сказал Верховный,— никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребом, ни с другими гитлеровцами не вести».

Г. К. Жуков дает указание своему заместителю:

«— Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться. Пусть гитлеровцы подумают о бессмысленных жертвах немецкого народа и своей личной ответственности за безрассудство».

О том, что Кребсу Борманом была дана команда затянуть переговоры, свидетельствует и содержание его беседы с В. И. Чуйковым — командующим армии. Писатель и журналист В. Вишневский, присутствовавший на беседе, приводит запись состоявшегося диалога. На прямой вопрос командующего, принимается ли капитуляция, Кребс ссылается на необходимость получить на это полномочия «правительства»: «Может быть, появится новое правительство на юге. Пока правительство есть только в Берлине. Мы просим перемирия».

Далее беседа протекала так:

Чуйков: Вопрос о перемирии может решаться только на основе общей капитуляции.

Кребс: Тогда вы завладеете районом, где находится немецкое правительство, и уничтожите всех немцев.

Чуйков: Мы не пришли уничтожать немецкий народ,

Кребс (пытается спорить): Немцы не будут иметь воз можности работать...

Чуйков: Немцы уже работают с нами.

Кребс (повторяет): Мы просим признать германское правительство до полной капитуляции, связаться с ним и дать нам возможность войти в сношение с вашим правительством...

В конечном счете Кребсу было категорически заявлено: прекращение военных действий возможно лишь при усло вии полной и безоговорочной капитуляции немецко-фашистских войск перед всеми союзниками. На этом разговор был прерван. А так как гитлеровцы тогда не приняли требования о безоговорочной капитуляции, нашим войскам был дан приказ: немедленно добить врага!

...Отрезанный от мира Борман не знал, что в тот же день, 1 мая, советские войска овладели государственным почтамтом и завязали бой за дом министерства финансов расположенный напротив имперской канцелярии. А 301-я дивизия во взаимодействии с 248-й стрелковой дивизией штурмом овладела зданием гестапо и министерством авиации. Вечером 301-я и 248-я стрелковые дивизии 5-й ударной армии вели последний бой за имперскую канцелярию.

Возвратившийся назад, Кребс докладывает нетерпеливо дожидавшемуся Борману о недвусмысленной позиции русских. С этого момента рейхсляйтеру ясно, что его политический замысел провалился и что выторговать себе какие-либо «льготы» — пустая затея. Пора спасаться..

Их было около 400 человек,— челядь фюрера, десяток высших чинов СС, офицеры из дивизии «Нордланд» и боевой группы «Бэрэнфенгер», оборонявшей канцелярию,— собравшихся в бункере имперской канцелярии.

Бункер с полусотней помещений был оборудован мощным узлом связи, продовольственным складом, подземным гаражом. Последнее пристанище Гитлера и его окружения, помимо апартаментов фюрера (включая комнату для его любимицы — собаки Блонди), состояло из анфилады маленьких комнат для технических служб, шести помещений штаба комиссара обороны Берлина Геббельса. Неподалеку разместились резиденция Бормана, комнаты группенфюрера СС Фёгеляйна, генерала Бургдорфа с группой офицеров армейской разведки, кабинет генерала Кребса. Оказавшись в бункере в числе первых советских военнослужащих, Е. Ржевская рассказывала в своей книге «Берлин, май 1945-го», что попасть в подземелье можно было с внутреннего двора рейхсканцелярии и из вестибюля, откуда вниз вела довольно широкая и пологая лестница. Спустившись по ней, сразу попадаешь в длинный коридор со множеством выходящих в него дверей. Чтобы достичь убежища Гитлера и его ближайшего окружения, нужно было проделать сравнительно длинный и путаный путь. А из внутреннего сада вход был непосредственно в «фюрер- бункер», как его называли обитатели подземелья.

Двухэтажный «фюрербункер» находился на большей глубине, чем убежище под имперской канцелярией, и железобетонное перекрытие было здесь значительно толще. (Начальник личной охраны Гитлера — Ганс Раттенхубер в своей рукописи, написанной им в плену, характеризует это убежище так: «Новое бомбоубежище Гитлера было самым прочным из всех выстроенных в Германии — толщина потолочных железобетонных перекрытий бункера достигала восьми метров». Ему это известно — ведь он был ответствен за безопасность Гитлера.)

Около входа в бункер стояла бетономешалка: здесь еще совсем недавно производились работы по усилению бетонного перекрытия убежища Гитлера,— вероятно, после прямого попадания в него артиллерийских снарядов...

В эти предутренние часы обитатели бункера во главе с Борманом были отрезаны от мира — рухнула радиомачта имперской канцелярии, нарушились телефонные коммуникации. Только мощный слой бетона спасал их от прямого попадания советской артиллерии...

Из дневника Мартина Бормана:

«1 мая.

Наша имперская канцелярия превращается в развалины».

Итак, вместе собрались остатки нацистской своры, которые альтернативу самоубийству увидели в попытке прорваться из обуглившегося рейха. Ждали решения Бормана.

— Ваш план, Циглер!— повернулся Борман к бригаденфюреру.

— Из всех вариантов единственно подходящим может оказаться северный путь,— развернув карту Берлина начал Циглер.— Пройдем по задам разрушенных домов Унтер-ден-Линден, выйдем на пересечение с Фридрих-штрассе, потом снова на север, к вокзалу и станции метро, а там по подземному туннелю...

Возможно (скорее всего), такого разговора в действительности не было. Но многочисленные свидетельские показания впоследствии подтвердят, что выход из безвыходного положения обитатели бункера, прежде всего бригаденфюрер СС Циглер, видели именно здесь. Понимая, что события ближайших часов спрогнозировать трудно, если не невозможно, договорились встретиться у станции метро «Фридрихштрассе».

Последняя запись в дневникеМартина Бормана:

«1 мая.

Попытка вырваться из окружения».

Как же развивались события дальше? После войны участник прорыва шофер Гитлера Эрих Кемпка выпустил в ФРГ книгу под любопытным названием: «Я сжег Адольфа Гитлера». Доверять полностью Кемпке нельзя (почему — об этом несколько позже), но описание тех предутренних часов выглядит, на мой взгляд, правдоподобно. Вот несколько коротких отрывков из его воспоминаний:

«Проскочив пустую площадь Вильгельмсплац, мы спустились в метро и пошли по рельсам в сторону Фридрих-штрассе. Где-то через два часа добрались до вокзала. Картина, которую мы тут увидели, потрясла. Смертельно усталые солдаты, раненые, о которых никто не заботился, беженцы лежали у стен, на ступеньках лестниц, на платформах станции. Большинство уже утратило всякую надежду на бегство и было безучастно ко всему происходящему... Я покинул вокзал, чтобы разведать возможность прорыва в северном направлении.

...В нескольких метрах от моста Вайдендаммербрюкке улица была перекрыта заграждениями. То и дело рвались снаряды. Все вокруг казалось вымершим. Солдаты у кад сказали, что некоторым немецким подразделениям удалось прорваться, другие же, после тяжелых потерь, были отброшены...

Собрав группу, я предложил назначить Адмиралспаласт (здесь размещался театр — В. И.) постоянным сборным пунктом. Каждый получил возможность — независимо от группы — присоединиться к другой какой-нибудь прорывающейся группе. В два часа ко мне подошло несколько человек. Среди них я узнал Бормана — он был в форме обергруппенфюрера СС. Среди сопровождавших его были доктор Науман (бывший статс-секретарь — В. И.), адъютант Геббельса хауптштурмфюрер СС Швегерман и доктор Штумпфеггер. (Они покинули имперскую канцелярию после нас...) Борман, доктор Науман и я обсудили ситуацию. Борман решил использовать для прорыва танки. Я возразил: разве можно сейчас здесь найти хотя бы один танк.

Но вдруг случилось чудо: мы услышали приближающийся лязг гусениц, вызвавший у всех вздох облегчения: мы увидели три танка T-IV в сопровождении трех бронетранспортеров.

Я обратился к командиру головного танка, который назвался оберштурмфюрером СС Ханзеном: это были остатки танковой дивизии СС «Нордланд», которая в соответствии с полученным приказом уходила на север.

Рассказав Ханзену о нашем намерении попытаться прорваться, я приказал ему двигаться медленно, так, чтобы наша группа на пути к Цигельштрассе была под защитой танков.

Словно черные тени, мы двинулись вперед рядом с танками. Борман и доктор Науман шли почти вровень с башней с левой стороны от танка. Доктор Штумпфеггер и я шли позади них...

Нервы были напряжены до крайности. Каждый осознавал, что речь идет о жизни или смерти. Внезапно противник открыл сильный огонь. Через мгновение мощное пламя неожиданно вырвалось из нашего танка. Борман и доктор Науман, шедшие впереди меня, были отброшены взрывной волной.

Я тотчас же упал на землю. Доктор Штумпфеггер свалился прямо на меня. Я потерял сознание... Видимо, взрывной волной меня отбросило к развалинам какого-то Дома. Я еще ничего не видел. С трудом, опираясь на руки, прополз я метров примерно сорок, пока не наткнулся на что-то. Я нащупал стену: должно быть, это было противотанковое заграждение. Я решил передохнуть, спустя некоторое время ко мне вернулось зрение. Тут я увидел шатающуюся фигуру, она подошла поближе, и я узнал второго пилота Гитлера Георга Бетца, который тоже участвовал в прорыве... Он сказал, что, вероятно, произошел взрыв танка, который разбросал в стороны нас четверых Бормана, Наумана, Штумпфеггера и меня. Поддерживая друг друга под руки, мы медленно направились к Адмиралспаласту.

...После всего случившегося я пришел к убеждению что групповой прорыв из Берлина нереален. Поэтому вся группа была распущена. Каждый в отдельности должен был попытаться (по возможности переодевшись в цивиль ную одежду) прорвать кольцо противника...»

После этого Бормана видели. Кто — живым, кто - мертвым.