"Георгий Иванов. Петербургские зимы " - читать интересную книгу автора

расползающийся в оттепели или обледенелый, чтобы увидеть, как под нежный
гром музыки, в лунном сиянии, на фоне шелестящих, пышных бумажных
роз -выпорхнет Жизель, вечная любовь, ангел во плоти...
Поглядеть, вздохнуть, потом обратно ночью через весь город.

Над кострами искры золотятся,
Над Невою полыньи дымятся,
..... И шальная пуля над Невою
Ищет сердце бедное твое...

Ну, может быть, сегодня еще до моего не доберется. Чего там!


x x x


Петербургская сторона - Плуталова улица. Место глухое, настолько
глухое, что даже милиция сюда не заглядывает. Иначе не обнаглел бы какой-то
проживающий здесь спекулянт до того, чтобы прибить у дверей вывеску о своей
торговле. На вывеске стоит черным по белому: "Здесь продаеца собачье мясцо".
На Плуталовой живет В., занимает комнату с кухней в грязном
шестиэтажном доме.
В. - бывший писатель. Что-то печатал лет пятнадцать тому назад, чем-то
даже "прошумел". Теперь пишет "для себя", т. е. ничего не пишет, делает
только вид.
В минуты откровенности - признается: "Плюнул на литературу - жить
красиво, вот главное".
Он странный человек. Писанье его бесталанное, но в нем самом "что-то
есть". Огромный рост, нестриженая черная борода, разбойничьи глаза
навыкате - и медовый монашеский говор. Он то сидит неделями в своей
"квартире", обставленной разной рухлядью, считаемой им за старину, с утра до
вечера роясь в книгах, то пропадает на месяцы, неизвестно куда.
- Где это вы были, В.?
Улыбочка. - Да вот, на Афон съездил...
- Зачем же вам было на Афон?
Та же улыбочка. - Так-с, надобность вышла. Ничего, славно съездил.
Только, досадно, в дороге кулек у меня украли и с драгоценными вещами:
бутылкой зубровки старорежимной - вот бы вас угостил - и частицами святых
мощей...
Через полгода - опять. - Где пропадали? - Да на Кавказе пришлось
побывать, в монастыре одном...
Вот к этому эстету из семинаристов, с наружностью оперного разбойника,
я решил пойти переночевать.
Дело было такое: я засиделся у знакомых на Петербургской стороне (а жил
в самом конце Бассейной). Когда собрался уходить - оказывается, без четверти
одиннадцать, и, если идти домой, обязательно попаду на обход и в участок,
так как не только ночного пропуска, но и обыкновенной трудкнижки у меня нет.
Ночевка в милиции - вещь неприятная, да и вопрос еще, как обернется наутро:
могут отпустить, могут и отправить в Чека. Воскликнуть, как Мандельштам
(кстати, смертельно милиции боявшийся):