"Сергей Иванов. Тринадцатый год жизни" - читать интересную книгу автора

круча белого облака.
Стелла лежала на спине и, повернув голову чуть влево, смотрела на эту
сине-белую картину, а одновременно прислушивалась, что в доме.
Дом их был деревянный, до чрезвычайности сухой - каждый шаг на слуху.
Она подождала. И еще подождала... Полная тишина. А вернее, полный покой. То,
к чему она так привыкла в своем доме.
Она представила, как здесь же, на чердачном этаже, за дощатой стеной,
но в комнате значительно большей на очень широкой кровати спала ее мать...
Нина... И за другой дощатой стеной спит ее брат Ванька. Комната у него
совсем узкая, а зато вместо окна стеклянная дверь и за дверью балкон,
стоящий деревянными ногами прямо на крыше. И на балконе этом сам бог велел
устроить обсерваторию. Не больно-то она шикарная, а все же - тренога для
устойчивости и подзорная труба. Как бы телескоп. Приближенные в двадцать
раз, на Луне видны кратеры и горы...
И тут она - даже неизвестно, что сначала, - услышала слабый, но
отчетливый писк половицы или учуяла запах свежего папиросного дыма. Это
внизу, у себя в кабинете, работал Гора, четвертый человек в их семье. Он
работал и курил. Натощак. Что ему, само собой, запрещалось. Но, по сути,
серьезного запрета быть не могло. Слишком рано Гора начинал работать. Кто ж
там мог ему запрещать? Только что домовые.
Наверное, Гора сейчас стоял за кульманом - за чертежной то есть
доской - или сидел у письменного стола. Сегодня было воскресенье, и это он
так, стало быть, отдыхал, проводил свободное от завода время.
Теперь надо сказать, откуда взялось странное имя Гора. Не Гора, как
кажется, когда видишь это слово на бумаге, а Гора, Георгий Георгиевич
Романов. Стелле, кстати, нравилось оно (как вовсе не нравилось ее
собственное, но об этом чуть позже), нравилось, что имя какое-то решительное
и в то же время мягкое. Каким и был сам Гора - в неторопливости своей, в
задумчивой улыбчатости, в полноватости и солидном росте... настоящий именно
Гора.
А почему Стелла звала его по имени? Потому что Гора был ей неродной
отец. Ваньке он был родной. И у Стеллы где-то был "настоящий". Она его не
знала. Она его помнила кое-как и все в равнодушных каких-то ситуациях.
Она его никем для себя не считала. А Гору считала своим отцом. Но так
вышло, что он женился на Стеллиной матери, когда Стелле было четыре года -
как-то неловко называть его "папа". И видно, самому Горе это было неловко.
Ну и пошло: Гора да Гора. И когда Ванька родился и заговорил, он тоже: "Гоя"
и "Ниня". Потому что нелепо было бы: "Гора" и "мама".
Стелла начала это как бы в шутку (взрослого дядю да вдруг звать просто
по имени), а ее раз-два и поддержали всей семьей. Так и покатилось...
Теперь почему сама она уродилась Стеллой... Да потому, что мода
дурацкая! Тогда сплошь на свет появлялись какие-то Лолы, да Стеллы, да
Джулии, да Франчески ненормальные.
И Ванька, между прочим, тоже был модой. Когда он рождался, московские
родители - да и другие, конечно, - уже порядком ополоумели от всяких там
Виолетт с Арнольдами и кинулись на Иванов, Федек, Егоров и тому подобные
якобы очень народные имена.
Вот они и получились "два сапога пара" - Стелла и Ваня. Что-то вроде
эклера под майонезом... Так всегда казалось Стелле и было предметом ее
немалых переживаний.