"Николай Иванов. Bxoд в плен бесплатный, или Расстрелять в ноябре " - читать интересную книгу автора

чеченцам, - не соглашается Борис.
- Вы не тем чеченцам помогали и не той Чечне, - обрывает охранник. - А
потому будете наказаны.
Нет, одеяла не дают гарантий на надежду. К тому же темно-синий
шерстяной квадрат, доставшийся Борису, наискосок прострелен автоматной
очередью. Он тоже замечает дыры, замирает. Знак судьбы? Сбросить его на
землю? Ботинки Боксера рядом, тому не до сантиментов и психологических
тонкостей, и банкир медленно набрасывает, словно судьбу, простреленное
одеяло на свои плечи.
- Короче, сидеть на месте, - предупреждает Боксер и снова исчезает в
люке.
Укутываясь в одеяла, пытаемся удобнее и поплотнее усесться. На часах
около пяти утра, ночь - кстати, самая короткая в году - уже прошла, и нас
постепенно одолевает то ли дремота, то ли переживания о случившемся. А еще
сутки назад я был свободен и строил какие-то планы...

2

Что есть российский офицер в плену у чеченцев? Существует ли у него
возможность выжить, бежать, а в какие моменты судьба висит на волоске? Нужно
ему рассчитывать только на свои силы или за него станут бороться товарищи и
государство? Что происходит с трех сторон плена: у родных и близких
пленника, у него самого и у охраны? Каковы они, подземные тюрьмы конца
двадцатого века?
Я прилетел в Грозный в середине июня 96-го, когда война дышала еще
полной грудью.
Ее легкие находились где-то в чеченских предгорьях, а вот сердце -
сердце в Москве. И именно оно, заставляя войну дышать и жить, гнало по
артериям оружие, продукты, боеприпасы и людей. Это в первую очередь были
рабоче-крестьянские ребятишки-солдаты, не сумевшие отмазаться от армии, и
бравые до первого боя контрактники, которым за войну, исходя из рыночных
законов, уже платили деньги. А возглавляли колонны ошалевшие от безденежья,
бесквартирья, задерганные политическими заявлениями типа "выполняй - не
выполняй", "стреляй - не стреляй", "герой - подлец" офицеры.
Назад, по венам, из Чечни выталкивались цинковые гробы, знакомые по
Афгану как "груз 200". Не прерывалась ни на день цепочка живых, но
искалеченных солдат, подорванной техники и окончательно во всем
разуверившихся, увольняющихся из армии офицеров. Все это перерабатывалось,
сортировалось в военкоматах, госпиталях, складах артвооружения, где вновь
готовились живительные коктейли для поддержания войны.
Эти два потока текли навстречу друг другу совсем рядом, нигде, однако,
не пересекаясь. Кто-то умный рассудил: а зачем преждевременно показывать
здоровым и сильным будущим героям, какими они могут стать после первого же
боя?
Что-то подобное я отметил еще по афганской войне: ташкентский аэропорт
Тузель, откуда в Кабул перебрасывался ограниченный контингент, располагался
всего в пятистах метрах от деревообрабатывающего завода, где работало так
называемое "нестандартное подразделение" по изготовлению гробов для этого
самого ОКСВ. Один из летчиков военно-транспортной авиации, развозивший по
стране "груз 200", признался: