"Юрий Иваниченко. В краю родном, в земле чужой" - читать интересную книгу автора

OCR BiblioNet http://book.pp.ru
Юрий Иваниченко


В краю родном, в земле чужой

ПРОЛОГ

- Потерпи. Сейчас будет больно, - сказал хирург.
И стало больно.
Дмитрий Кобцевич застонал и заскрипел зубами, а потом - как диафрагму
перед глазами свели, - операционная потемнела и пропала. Боль - тоже. И в
темном пространстве...
... И в темном пространстве высветилось два силуэта, а затем фигуры
подступили ближе, и у того, который коснулся плеча, оказалось лицо Вадима.
И голос - тоже, вот только заговорил он с совершенно неожиданной сварливой
интонацией.
- Ну что, доволен? Замкнул круг? "Что еще за круг?" - подумал
Кобцевич.
- "Что за круг, что за круг", - передразнил псевдо-Вадим, - тот самый.
От Случанки до Яузы.
"Ничего не понимаю", - с горечью подумал Дмитрий и даже, кажется,
вслух попросил:
- Не розумем, проше пана. Hex пан пояснить...
- Ага, - обрадованно сказал псевдо-Вадим, - польский вспомнил.
Второй же силуэт в это время подвинулся поближе:
- А прадеда своего вспомнить не желаешь? Или подставу вместо него?
И тут второй наклонился, так что скрипнули ремни, на красивом мундире,
и на Дмитрия глянуло его собственное лицо, только молодое и с тоненькими
усиками; и вот псевдо-Дмитрий выпрямился, отодвинулся, но Кобцевич успел
увидеть на его шее, между воротом доломана и ухом, глубокий открытый
бескровный разрез.
- Вы умники, - продолжал сварливо псевдо-Вадим, - и в Бога не верите,
и Божий Замысел по-своему перетолковываете. А что выходит? Ну, замкнул ты
малый круг, от спасения до спасения, а того ли ты спас? И от чего? По
Замыслу ли ты поступил? Свой узел ты распутал, а сколько чужих завязал?
Сколько судеб исковеркал?
Псевдо-Дмитрий вдруг сказал, - польской скороговоркой, но почему-то
Кобцевичу все стало совершенно понятно:
- Пусть живет. Сам еще увидит, под чьи знамена становиться, и что из
благих намерений получается. Достаточно, что теперь от нижних он отпал. А
что простится- то не нам судить...
... Тайная диафрагма распахнулась, и стало светло и больно.
Тяжелое августовское солнце клонилось к закату, где-то далеко гудело и
звякало, и Кобцевич вдруг подумал, облизывая запекшиеся губы, что год уже
не смотрел - долго и внимательно, - на небо.


ГЛАВА 1