"А.Г.Ивакин. Неправда " - читать интересную книгу автора

повысил голос, хотя его тусклоту было даже не разобрать за грохотом
трактора.
Аня вдруг взмахнула рукой и как будто перерубила его на четыре части.
Продолжая тускло вещать, "инопланетянин" моментально развалился и рассыпался
на асфальте.
- Пошли отсюда. Быстро! - прошипела она. Они быстро, как только это,
возможно, надели рюкзаки и быстрым шагом пошли на площадь.
Лешка шел последним. Когда он оглянулся, то перед ним предстала не
вообразимая картина. "Голем" медленно заваливался на железнодорожные пути,
все так же продолжая махать руками, а по кускам "инопланетянина" неторопливо
прошелся наряд милиции, возвращавшийся из своего путешествия до края
перрона. Один из ментов задел ботинком голову развалившегося и та,
откатившись в сторону, повернулась лицом к туристам. Она еще шире
улыбнулась. От уха до уха. Губы продолжали шевелиться и тут Леха услышал:
"Приветтсттвуем вас! Бытть, осттатться ттутт-зддесь!".
- Вы слышали? - нервно спросил Леха.
- Не останавливайся! - прошипела Аня, дергая его за рукав. - Быстро в
троллейбус!
И тут навалилось такое оцепенение, что Лешка с трудом затащил рюкзак на
заднюю площадку рогатого представителя общественного транспорта.
Странное, непередаваемое ощущение того, что воздух словно превратился в
воду, так тяжело было двигаться сквозь него. Завихрения воздушных волн
растекались от троллейбуса, словно от плывущей подводной лодки. Он слышал
малейшие движения внутри своего организма, удар сердца бил по вискам, тошнил
шелест бегущей по венам крови, колола боль умирающих клеток, громом гремел
кишечник. Мышцы часто задрожали, и знакомая судорога пробила позвоночник.
Последнее, что он сумел различить, встревоженные глаза, какой-то женщины,
склонившейся над ним...
... Его окружала непроницаемая тьма. Словно подвешенный между
пространством и временем, он не понимал где верх, где низ. Он понял, что
такое - вечность. И он отчаянно позавидовал Каю. У того было занятие:
складывать слово "Вечность" из осколков льда, и Снежная Королева могла
говорить с ним. И когда медленно, словно на фотопленке стали проступать
очертания изрезанных сидений, грязных стекол и обшарпанных поручней, он,
было, обрадовался, но за окнами оставалась угрюмая непроницаемая тьма, и
режущий свет троллейбусных ламп только усиливал отчаянное чувство
одиночества.
Но он был не один, он знал, что не один. Чей-то змеиный глаз продолжал
безжизненно смотреть на него, чей-то раздвоенный язык облизал где-то сухие
губы. Но тьма продолжала расступаться, и за окном уже было видно, что где-то
далеко внизу какие-то плосколицые и узкоглазые люди с кривыми саблями гонят
перед собой по снегу толпу полураздетых оборванцев. Те лезут по тонким
лестницами на высокую стену, их сбрасывают, обливают кипятком, забрасывают
камнями, расстреливают из луков.
Смерть неизбежна, и это понимают все, и те, кто обороняется на стенах
города с золотыми куполами, и те, кто лезут по лестницам, выбирая между
смертью и смертью, и те, плосколицые. Но одни облегченно вздыхают, другие
кричат от ужаса, третьи яростно радуются.
Порой плосколицые даже не понимают, что умерли, ибо их встречают такие
же грязные нелюди и они вместе начинают скакать вокруг огромного костра,