"А.Г.Ивакин. Мы погибнем вчера " - читать интересную книгу автора

и холода не боятся. Чего нам бояться то? Только одного...
Нашли меня случайно - молодой парнишка, чуть старше меня, лет двадцати,
наверно. Сел на краю воронки, закурил незнакомым ароматным табаком, и с
ленцой ткнул длинным щупом в дно. И надо ж, прямо в ногу мне попал.
Он прислушался к стуку металла о кость, ткнул еще несколько раз, и,
отплюнув в сторону недокуренную папиросу с желтым мундштуком, спрыгнул вниз.
Расточительные у нас потомки. Мы самокрутку на четверых порой делили.
В несколько взмахов саперной лопатки, он снял верхний слой почвы надо
мной.
'Есть!' - воскликнул он, когда металл отвратительным звуком ширкнул мне
по черепу. Больно мне не было. Было радостно и удивительно - неужели?
Пацан отложил инструмент в сторону и достал немецкий штык-нож.
Интересно, где он его взял? На той стороне подобрал? Не похоже, вроде...
Блестит, как новенький. Не то, что мой, от трехлинейки. Тот, после последней
моей атаки, так и заржавел, нечищеный.
По косточке он начал поднимать меня, а я пытался подсказать ему, где,
что лежит. Конечно, мне все равно - подумаешь, зуб тут останется, или там
палец, но как-то не хотелось часть себя оставлять.
Ну не хотелось...
Жалко медальон осколком разбило. Хоть бы весточку моим передали, где я
да что я. Впрочем, вряд ли бы она дошла. Брату, сейчас наверно уже лет 70...
Где он сейчас? Жив ли? Или ждет меня уже там? Ну а Ленка точно не дождалась.
И правильно сделала.
Эй, эй! Парень! Куда глину кидаешь? Это ж сердце мое, пусть и бывшее!
Не услышал.
Хотя сердце тогда в лохмотья разорвало.
Когда мы бежали по полю, к дороге, земля в крови, кровь на сапогах,
тогда и шмальнуло. Я сразу и не понял, пробежал еще метров сто, траншея с
фрицами приближалась, хочу прыгнуть уже, смотрю, а винтовки нет, и граната
из руки будто выпала...
Оглянулся, а тело мое лежит, голова вдрызг, грудь разворочена и только
ноги в ботинках еще дергаются.
Сейчас даже смешно. А тогда страшно было. И чего делать - не знаю.
Упал, пополз обратно, пытаюсь винтовку схватить, а не могу. И мычу, мычу...
Мне б, дураку, 'Отче наш' вспомнить... А как его вспомнить, если я его
и не знал никогда? Комсомольцам религиозный опиум ни к чему. Это мне еще
отец объяснил, когда колокола с церкви сбрасывали и крест роняли.
А наши немцев из траншеи тогда все-таки выбили. Покрошили не мало, но и
нас полегло - почти весь батальон.
Потом половину оставшихся собрали, и они ушли над лесом на восход.
Как были - с пробитыми касками, в бинтах, оторванными ногами - они
шагали над землей. Красиво шли. Молча. Не оглядываясь.
А мы остались.
А парень нашел осколки медальона и матюгнулся так, что с рябинки над
ним листочки посыпались. От расстройства снова закурил, разглядывая находку.
И тут подошел второй. Первый молча протянул ему остатки медальона.
Второй только вздохнул: 'Эх, блин, еще один неопознанный'
Первый молча кивнул, докурил и снова спустился ко мне.
Да ладно вам, ребята, хотелось мне сказать, не переживайте. Я без вести
пропавший, обычный солдат. Таких, как я, много. Только подо мной в воронке