"Дарья Истомина. Торговка " - читать интересную книгу автора

Глава 4

КАК ОСТРИЧЬ КОЗЛИКА...

Этот Терлецкий с восьмого этажа не мог не вызывать любопытства пацанок.
С ним вечно таскались какие-то хихикающие наглые мочалки. Весь дом знал,
что, бросив МАИ, Илья связался с крутыми и делает очень нехилые деньги. Во
всяком случае, он один из первых во дворе обзавелся мощной импортной тачкой,
двухместной, спортивного типа, с откидным верхом, в которую набивалось
девиц, как килек в банку.
Отец Терлецкого уже помер, ему собирались поначалу открывать, как и
другим корифеям, мемориальную доску на фасаде дома, но так и не открыли.
Илья оказался владельцем немереных хором, богатейшей библиотеки и рояля
"Бехштейн". Я помнила, как работяги, матерясь, спускали по лестнице
громоздкий рояль и два дня таскали связки и картонки с книгами, потому что
все это Терлецкий немедленно распродал.
Еще в институте Илья почти профессионально занимался спортом - греблей
на скифе-одиночке, и я не раз видела, как его подвозила домой спецмашина,
груженная легонькими полированными, как скрипки, лодочками. Терлецкий
накачал мощнейшие бицепсы, твердый пластинчатый торс, развернул почти на
сажень крутые плечики, и ни во дворе, ни в Петровском парке, где он
посиживал со своими девами, его никто не трогал. Тем более все знали, что
Терлецкий психоват, заводится с полунамека и сначала бьет, а потом начинает
выяснять, кого и за что.
Тетка Полина в то лето завела новый порядок: вечерами, если я
задерживалась, выходила к станции метро, вооружившись зонтиком и милицейским
свистком, встречала и провожала через парк домой. Я, конечно, ржала: "Тетя
Полина, да кто меня тронет?" Но, кажется, тетка со стороны видела то, чего
не замечала по дурости я сама: мое развитие подходило к фазе полной и сочной
спелости, и летавшая вприпрыжку от избытка веселой энергии девчонка в своей
кофтеночке, открытой до пупка, и джинсовой мини-юбчонке, прикрывавшей лишь
тот же пуп и чуть-чуть пониже, приводила юных и не очень мужиков в состояние
остолбенелости и некоторой задумчивой завороженности. Полина приходила в
отчаяние, ибо я этим просто развлекалась, огрызаясь на любого, кто ко мне
клеился и тащился следом до самого подъезда.
Из веселенького красного ситчика в очень крупных белых горошинах Полина
сшила мне на своей машинке (она была классной портнихой и всю жизнь служила
в армейском спецателье, обшивавшем генералитет) летнее платьишко с закрытым
лифом и юбочкой стыдливой длины. Но не успела тетка отбыть на дачу в
Звенигород, как я взяла ножницы, отхватила снизу подол чуть ли не на
полметра, расширила, приспустила лиф, оголив плечи, а затем, подумав,
соорудила из той же материи в горох кисетную сумочку со шнурком, выкроила
микроскопическую косыночку, отыскала в теткиных завалах темно-красные туфли
на пробке и стала ягода-клубника, только что с грядки, кусни - сок брызнет.
Я была совершенно свободна от теткиного надсмотра, было лето, пляж и
Москва-река в Серебряном Бору и полная независимость от кого бы то ни было!
Что скрывать, начиная с восьмого класса, втихаря покуривая в сортире и
пробуя в палисаде за школой портвейн "Агдам", я отчаянно изображала опытную
тигрицу и делилась с подругами живописными подробностями своих сексуальных
подвигов. Из этих баек следовало, что Машка Корноухова порочна до кончиков