"Дэниел Истерман. Ночь Седьмой тьмы " - читать интересную книгу автора

* * *

После кофе они закончили распаковывать чемоданы, вернувшись к дешевой
одежде - такой только в дощатом шкафу и висеть, - которую никогда не носили
в Нью-Йорке, одежде, которую они, возможно, никогда больше не наденут.
Анжелина проводила по ней пальцами, складывая, чтобы убрать: легкие
хлопчатобумажные платья, полосатые бикини, просторные холщовые штаны,
которые она брала для работы на выезде. Она вспомнила, как ездила в
Швейцарию после смерти матери, то отвращение, с каким она упаковывала тогда
старую одежду для раздачи бедным. Как внезапно живые вдруг становились
мертвыми, как смерть терлась своим костлявым телом об их наряды, их
постельное белье, как она наполняла собой мебель и книги. Анжелина взяла в
руки брюки Рика. Ощущение было такое, будто их носил мертвец: они казались
ей подержанными, тронутыми тленом. Она молча повесила их на деревянные
плечики и убрала подальше, в угол гардероба.
Рику не терпелось заняться любовью. Здесь, в Бруклине, он жил в одно
мгновение. Вот почему они так никуда и не переехали, почему эта квартира
стала для нее кандальной цепью. Бруклин давал ему жизнь, столько же жизни,
сколько забирал у нее. Рик подвел ее к кровати, нетерпеливый, возбужденный;
за все время, что они были в Африке, она ни разу не видела его таким живым,
полным энергии. Анжелина позволила ему раздеть себя, позволила его рукам
совершить свое неуклюжее путешествие по ее телу - он словно убеждался, что
она все так же нетронута. Снова тяжелые прикосновения собственника.
Успокоив его поцелуем, ублажая его губами, но не языком, она стала
ласкать его руками, медленно, без всяких чувств, без раскаяния, с давно
приобретенным искусством. И он кончил быстро, словно между делом,
перепачкав простыни, простыни Филиуса, которые она забыла сменить.
Он заснул почти тотчас же, голый, пожилой, повернувшись к ней своей
толстой спиной. Приподнявшись на локте, она посмотрела на него с чем-то
похожим на отвращение. В ее глазах он потерял всякую привлекательность: его
торчащий живот, вялый, плачущий пенис, красная от солнечных ожогов кожа.
Рыжие волосы на квадратной голове с тяжело нависшим лбом начали желтеть.
Губы раскраснелись, щеки покрывала тонкая сетка кровавых прожилок. Что она
полюбила в нем? Видела ли она в нем хоть когда-нибудь что-то такое что
можно любить? Если честно?
Она села прямо, уставив глаза в стену напротив позволяя комнате по
кусочкам возвращаться в ее со знание, по мере того как ночь медленно
вползала в Бруклин, осенняя, вязкая, тяжелая от напитавшей ее безысходной
горечи. В Африке внезапность наступления ночи всегда удивляла и пугала ее -
короткое сошествие пестреющего пятнами солнца с небосклона, мгновенное
присутствие ночи во всем. Но здесь мир вращался не так быстро: земля
переползала из света во тьму, оставляя ей время на то, чтобы облачиться в
броню и защититься от ее наступления.
Она посмотрела на себя в зеркале на стене - бледное лицо мулатки,
испуганные глаза, густые брови, которые она выщипывала в детстве. Она дала
простыне упасть с груди и рассмотрела ее в зеркале, мягкую, несколько
отвисающую с годами. Сорок два - это уже старость? Ее волосы по-прежнему
падали темной волной на узкие плечи, талия пока еще не раздалась в ширину,
она брила ноги через день с религиозным постоянством и душилась, когда была
дома. "Зачем? - спросила она себя. - Разве это что-нибудь меняло? Могло