"Фазиль Искандер. Рассказы разных лет (5)" - читать интересную книгу автора

предложение кормить кандидатов усиленными завтраками, но члены родительского
комитета своим демократическим большинством отвергли ее вредное предложение.
Так вот мальчик этот, готовясь к первому экзамену, составил, чтобы
избежать всякой случайности, двадцать сочинений на наиболее возможные темы
по русской литературе. Каждое сочинение он сшил в микроскопический томик с
эпиграфом и библиографическим знаком на обложке, чтобы не запутаться.
Двадцать лилипутских томиков можно было сжать в ладони одной руки.
Он успешно написал свое сочинение, но, видно, переутомился. На
следующих экзаменах он хотя и правильно отвечал, но говорил слишком тихим
голосом, а главное, задумывался и, что уже совсем непростительно, вдруг
возвращался сказанному, уточняя формулировки уже после того, как экзаменатор
кивнул головой в знак согласия.
Когда экзаменатор или, скажем, начальник кивает тебе головой в знак
согласия с тем, что ты ему говоришь, так уж, будь добр, валяй дальше, а не
возвращайся к сказанному, потому что ты этим самым ставишь его в какое-то не
вполне красивое положение.
Получается, что экзаменатору первый раз и не надо было кивать головой,
а надо было дождаться, пока ты уточнишь то, что сам же высказал. Так ведь не
всегда уточняешь. Некоторые могли даже подумать, что, кивнув в первый раз,
экзаменатор или начальник не подозревали, что эту же мысль можно еще точнее
передать, или даже могли подумать, что в этом есть какая-то беспринципность:
мол, и там кивает и тут кивает.
Сам не замечая того, он оскорблял комиссию, как бы снисходил до нее
своими ответами.
В конце концов было решено, что он зазнался за время своего долгого
пребывания в кандидатах, и на двух последних экзаменах ему на балл снизили
оценки.
Вместо него я получил золотую медаль и зонтиком по шее от его мамаши на
выпускном вечере. Вернее, не на самом вечере, а перед вечером в раздевалке.
- Негодяй, притворявшийся лентяем! - сказала она, увидев меня в
раздевалке и одергивая зонтик.
Мне бы промолчать или, по крайней мере, потерпеть, пока она повесит
свой вонючий зонтик.
- Все же он получает серебряную, - сказал я, чувствуя, что мое
утешение должно ее раздражать, и, может, именно поэтому утешая.
- Мне серебро даром не надо, - прошипела она и, неожиданно вытянув
руку, несколько раз мазанула мне по шее мокрым зонтиком. - Я три года
проторчала в комитете!
Она это сделала с такой злостью, словно то, что она мазанула мне по шее
зонтиком, ничего не стоит, что, в сущности, шею мою надо было бы перепилить.
- А я вас просил торчать? - только и успел я сказать. Слава богу, из
ребят никто ничего не заметил. Но все равно было обидно. Особенно было
обидно, что он был мокрый. Если б сухой, не так было бы обидно.
В тот же год я поехал учиться в Москву, а самую медаль, которую я еще
не видел, через несколько месяцев принесли маме прямо на работу. Она
показала ее знакомому зубному технику, чтобы убедиться в подлинности золота.
- Сказал, настоящее, если он не заодно с ними, - рассказывала она мне
на следующий год, когда я приехал на каникулы.
Так, доигрывая навязанный мне образ Отъявленного Лентяя, я пришел к
золотой медали, хотя и получил мокрым зонтом по шее.