"Александр Исаев. Долина грез " - читать интересную книгу автора

платила сравнительно немного-- пятьдесят рэ, но для него оставалось
загадкой, где она ухитряется раздобыть даже эту сумму. Прописки у нее не
было, работы, стало быть, тоже. И вообще: на что она существует?
В комнату вернулась Ольга, стала разбирать со стола...
Игорь сосредоточенно изучал ее фигуру, стараясь обнаружить в ней хоть
намек на один из пленительных женских признаков, на все то, что делает
женщину женщиной...
Впалая грудь, тощие саблевидные ноги (даже в брюках между бедер виден
просвет), болезненно бледное, невыразительное лицо, бескровные губы...
Ольга перехватила его взгляд:
-- Что ты меня так рассматриваешь? Игорь принудил себя улыбнуться:
-- Нет, ничего.
Он подошел к ней сзади, взял за плечи. Скорее внушив себе, что перед
ним женщина, прикоснулся губами к шее...
"А футболочка могла быть и посвежей... Стоп! Не отвлекаться..."
Ольга повела плечами, словно хотела высвободиться из объятий. Он
привлек ее к себе, поцеловал и вместе с ней опустился на диван. Но и тут она
повела себя непонятным образом, предприняв вторую, уже более энергичную
попытку уклониться от его поцелуев. Игорь положил руку ей на бедро, она
мягко убрала ее. Он недоуменно взглянул на нее... и в ее глазах прочел
ответ: "Не мылься -- бриться не будешь". Нет, она не капризничает. Дело не в
этом. Виной всему об-сто-я-тель-ства! Временные, разумеется.
Игорь мысленно чертыхнулся: "И тут облом!"
Хотя...
Он привлек Ольгу к себе и впился в ее губы долгим вкрадчивым поцелуем,
в контексте которого звучало настойчивое требование придумать что-нибудь в
этой ситуации...
Потом пили кофе. Между делом полоскали косточки общим знакомым. Игорь
шутил:
-- Кстати, когда я получу обещанный сценарий?
Ольга улыбнулась и с видом фокусника, достающего из пустой коробки
живого петуха, протянула пухлую рукопись. Страниц на сто, не меньше.
Пришлось читать.
Нет, полнейшей дребеденью эту писанину назвать было нельзя. Типичная
бабья проза, "соплиментальщина", как окрестили ее на курсе, но написано
вполне сносно. Только вот зачем приплетать сюда кинематограф? О каком кино
может идти речь, если внутренний, закадровый монолог героини, бродившей по
аллеям осеннего парка, тянулся на трех -- нет, на четырех! -- страницах. Кто
решится экранизировать эту тягомотину?
-- Почему ты называешь это киноповестью? -- не отрываясь от рукописи,
спросил он.
-- Потому что это КИНОповесть, -- с вызовом ответила она.
(Спорить с ней на эту тему было бессмысленно.)
В который раз он убеждался, что кинодраматургия -- не женское дело.
Здесь требуется хорошо организованный ум. Острый, динамичный, безупречный в
логике доказательств, чуждый спонтанно возникающим эмоциям. Что ждет в
будущем такого, с позволения сказать, драматурга? В частности, ее -- Ольгу?
Конкурировать с мужиками ей не под силу. Это ясно. И что остается? Что в
итоге? Ни кола ни двора. Ни семьи - ни детей. Неустроенность,
озлобленность... И лет через десять "первый звонок". А то и раньше.