"Наталья Иртенина. Праздник синего ангела" - читать интересную книгу автора

я не душегуб.
- Спасибо вам.
Ковригин хотел было сказать, что это он должен благодарить ее, правда,
он пока и сам не знал, за что, но внезапно он понял, что зря сюда пришел.
Он звонко хлопнул себя рукой по лбу:
- Черт, инструмент-то я забыл захватить. Придется нам вместе
возвращаться.


* * *

Когда дошли до конторы, Ковригин спросил ее имя и кем она работает.
- Таисия. Я медсестра.
- Редкое имя. И очень красивое. Как и вы сами.
Она улыбнулась.
- Отцу нравились редкие женские имена. Вот он и назвал меня так.
Он нагнулся к девочке:
- Ну, а тебя как зовут, мышонок?
Та чуть слышно ответила:
- Ира.
Павел больше не стал навязывать им свою персону и попрощался.
Было в этой бледной русской красавице что-то очень притягательное.
Очень женственное. Ковригин отметил ее уверенное спокойствие, даже несмотря
на траурную ситуацию, плавные, чуть замедленные движения, какие-то
доверительные интонации в голосе, независимую, гордую осанку, хотя он готов
был поручиться, что она и сама не знает, для чего ей эта гордость и эта
независимость. Но хранила их как старозаветную традицию, как привычный
порядок.
Павел находился рядом с ней не более часа, но успел за это время
проникнуться обаянием ее женской силы и гордой хрупкости. Именно этого он
старался не допускать вот уже года три: с женщинами Ковригин решил
покончить примерно в то же время, когда порвал со своим ремеслом -
писательством. Москвич, выпускник Литературного института, набиравший
известность и славу молодой писатель, которого охотно печатали в журналах и
издавали отдельными книгами, - в одночасье он все забросил, порвал все
старые связи и уехал из столицы, никому не объяснив причин столь странного
поведения. О Ковригине скоро забыли. А он поселился в провинции, в обычном,
среднестатистическом городе. Помыкался, пока искал пристанище и работу -
писать он больше не хотел ни под каким видом, - и пристроился, наконец,
жить в кладбищенской сторожке. Благо, это место тогда пустовало. Его
оформили на довольствие - не густо, конечно, но он не жаловался, - и
оставили в покое, чего Ковригин и добивался.
Таисия его взволновала. Он испытывал к ней больше, чем привычный для
него холодный, рассудочный интерес. Значит ее следовало забыть.
На следующий день, на похоронах он старался не смотреть в ее сторону.
Прощавшихся с умершей было очень мало: кроме Таисии с девочкой, еще две
женщины да старик, дергавший головой и не произнесший за все время ни
слова. Ковригин помогал нести гроб, потом, когда все ушли, занялся своим
делом.