"Наталья Иртенина. Меч Константина " - читать интересную книгу автора

ногтей черным по белому написано. Страницу только не помню.
А если бы кто-нибудь в самом деле взял "Книгу Гиннесса" и не нашел в
ней никаких трех килограммов ногтей, Михалыч сказал бы, что это не то
издание и надо в другом смотреть. Вот такой он, наш Папаша.
После этого дернули еще по сто грамм, но мне уже не досталось. Кира
тоже обделили, и он пошел спать. Леха от выпитого да пережитого пришел в
необыкновенное волнение и стал нервно допытываться:
- Ребята... ребята, вы мне скажите... вот это все... это что, настоящая
война?.. Я думал... нет, понимаете, я был уверен... в общем, мне казалось,
что будет игра... ну, такая игра, знаете?.. и что война - это фигурально...
А тут... кровь, мертвые, гранатометы... мы, наверно, тут все с ума сошли,
да?..
Вокруг костра стало тихо, как ночью на кладбище. Все ждали, кто первый
ответит ему. Заговорил Февраль. Тот самый Февраль, который плачет под музыку
автоматных очередей, псих и маньяк, по словам Сереги. Я, конечно, Сереге
тогда не поверил, но Февраль действительно был странный. Похож на тихий
омут, в котором... много всякого-разного водится.
- Игра? - переспросил он с нехорошей оттяжкой. Мне стало не по себе,
как будто холодный ветер забрался за шиворот. - Ты сказал - игра?..
- Ленька! - попытался осадить его Святополк, но безуспешно.
Февраль его не слышал. Он сейчас, наверное, вообще ничего не слышал,
кроме себя, и в упор, со злым прищуром смотрел на Леху. Тот поежился, но
взгляда тоже не отводил.
- Я тебе расскажу, что это за игра, в которую мы тут играем, - почти с
угрозой пообещал Февраль. - Я вот в нее играю с шести лет, можешь себе
представить? Нет? Ну так слушай. И не говори потом, что не слышал.
Февраль начал рассказывать. Я включил диктофон,
- Это ты правильно сказал, что мы тут все сумасшедшие, - холодным,
мертвым голосом говорил он. - Это она, сука-война, сделала нас такими. Та
самая твоя игра... Мне было шесть лет. С матерью ехали на автобусе, долго
ехали, в другой город, наверно...
Он говорил, глядя в темноту леса Я догадался, что он видит все это
перед собой, ясно видит до сих пор то, что случилось лет пятнадцать-
шестнадцать назад. Да не просто видит, а снова становится тем шестилетним
мальчишкой, пережившим ужас Может быть, он рассказывал это в отряде и
раньше, но слушали все равно внимательно, напряженно...
По разбитой асфальтовой дороге через лес катит старый пригородный
автобус. Пассажиров много, все места заняты. Дорога почти пуста. Из-за
поворота выскакивает черная машина с затемненными стеклами и обгоняет
автобус. Мальчишка, сидящий у окна, дергает мать, показывая на нее. В ту же
секунду автобус резко тормозит, пассажиров вминает в спинки передних
сидений. Кто-то вскрикивает, кто-то вываливается в проход, кому-то разбило
лоб о поручни. Впереди, за кабиной водителя, пульсируют неестественно яркие,
желто-красные клубы огня. Пламя лижет стекло кабины, будто готово сожрать и
автобус. Мальчишка, захлебываясь ужасом и восторгом, не чувствуя боли,
кричит: "Она взорвалась! Мам, она взорвалась!" Мать поднимается с пола и
рукой испуганно утирает ему кровь из носа. Теребит, повторяя: "Где болит?
Где болит?" У самой одна рука висит плетью. Мальчишка смотрит через переднее
стекло, глаза открываются еще шире: никакого пламени там уже нет. Черная
машина цела и невредима, стоит на дороге в нескольких метрах перед