"Наталья Иртенина. Меч Константина " - читать интересную книгу автора

- У нас же свобода слова!
- Ты уже не маленький, не будь таким наивным". Этой свободы у нас, да и
везде - ровно настолько, насколько она политически и коммерчески выгодна
владельцам газет, журналов и пароходов, читай - оккупационному Легиону.
Свобода слова - такой же товар, как все остальное. Покупается и продается.
- Я не продаюсь, - возмущенно сказал я.
- Тогда как журналист на просторах "Единственного пути" ты будешь
никому не нужен, - холодно заверил меня Вадим. - И, между прочим, иди-ка
спать. Подниму рано - так что не ныть. Сам захотел этого.
Мне кажется, он переносил на меня свои неудовлетворенные отцовские
чувства. У него самого были только две девчонки, маленькие еще. Он их любил,
конечно, но какой же мужчина не мечтает о сыне? А то в доме одни женщины. С
ними и с одной-то нелегко, а тут целых три. Вот и воспитывает меня как
своего.
Хорошо помню, какими глазами, с каким лицом он смотрел на меня, когда
я, глядя в упор, попросил его рассказать о гибели отца" Он думал, что я не
знаю. Все вокруг были уверены, что отца убили уличные подонки. Про сто
захотелось им немножко пострелять и пограбить прохожих. Я никому не верил.
Отец воевал в Чечне, там его ни одна пуля-дура не брала. А тут какие-то
местные ковбои в каком-то глухом закоулке. После похорон я нашел это место,
долго ходил там, смотрел. Узкий переулок, полуснесенный старый дом,
обшарпанные гаражи, толстые трубы вдоль дороги. Настоящие трущобы. Я не
понимал, как отец попал сюда. За две недели до того он сказал, что уезжает
на военные сборы. Допустить, что он обманул, я не мог. И все же... последнее
наше прощание было не таким, как обычно. Крепче объятие, глубже взгляд...
Я бродил там слишком долго и сам не заметил, как переступил через
невидимую линию. Почему и каким образом это произошло, я до сих пор не знаю.
Наверное, эта война сама открывается тому, кто может увидеть ее и вместить в
себя. Показывает свое настоящее лицо.
На земле, на каменном крошеве возле кирпичной развалины, бурели пятна
крови. Рядом, в узком проходе между гаражами, в траве лежал покореженный
ручной гранатомет. Еще не до конца понимая случившееся, я подумал, что не
заметить его при осмотре места преступления - дело трудное. Но гильз под
ногами теперь валялось столько, что никакой здравомыслящий опер не стал бы
собирать их в качестве улик. Такое количество гильз оставляет только война,.
И осколок крупного снаряда, и неразорвавшаяся граната, и оторванная взрывом
человеческая рука. И полуснесенный дом, превратившийся в полуразбомбленный,
выгоревший. И откуда-то еще доносятся автоматные очереди, хлопки разрывов. И
сильный запах пепельной горечи, разогретого металла, черного дыма. Это
длилось минут десять, потом меня вынесло обратно, из войны в мир. Точнее,
иллюзию мира. Линия фронта отодвинулась. Но я узнал все, что хотел.
Под слоем мирной, или казавшейся мирной, жизни нарывом вспухала война
Многие о ней как будто догадывались. Но немногие умели видеть, тем более
верить в ее реальность. Был только один человек, который мог объяснить мне
все. Когда я узнал, что он "в командировке", никаких сомнений не осталось.
Они вместе ушли туда, только возвращались порознь. Вадим время от времени
бывал у нас в доме, запирался с отцом в его кабинете, особенно часто в
последние полгода. У них была какая-то тайна, это чувствовалось, Вадим
работал в историческом журнале редактором. Отец познакомился с ним, когда
печатал там свои статьи по военной истории и по нашей семейной, родовой. Но