"Наталия Ипатова. Былинка-жизнь " - читать интересную книгу автора

ухом, когда вы читаете, заняты или прилегли отдохнуть, порой дают вам повод
делать заявления о вашей нелюбви к детям вообще. Даже если это ваши
собственные дети. В этом плане Имоджин вообще не было слышно. Достоинство,
ценимое всеми, кроме Лорелеи, которая видела в нем "ненормальность".
Когда Клаус смотрел на всех троих из окна высокого терема, он видел
Имоджин сидящей на поленнице на закраине двора, подобрав колени к подбородку
и натянув ими подол. В то время как мальчишки, летом загорелые, зимой -
румяные, выпендривались перед ней что было сил, оставаясь покамест в
заблуждении относительно главных достоинств мужчины, на истоптанном песке
или на снегу демонстрируя ей "смертельные приемы", которым обучил их Циклоп
Бийик. Который, к слову, неизменно возвышался тут же, в углу двора, и царил
над всей компанией, как пастух над своим стадом. И сыновья его влипали,
влипали, влипали! Жест, которым она выпрастывала из-под себя босую ножку и
тянулась ею к земле, через десять лет будет весьма эротичным. Ничто не
мешало ей встать и уйти, когда, по ее мнению, забава себя изживала.
И только сама Имоджин своим собственным умишком, гнездившимся в ее
головенке, вычислила, когда она уже смело может перестать цепляться за
куклу, представлявшую вчерашний день ее увлечений, и позволить мальчишкам
веселить ее. Только после того, как они поняли: их двое, в то время как
она - единственная. Теперь можно было с хохотом валяться в траве или в
снегу, кататься с ледяных гор, виснуть на заборе между двух зубцов,
требовать, чтобы ее обучили "той подсечке", получать снисходительные похвалы
и прятать от взыскательной Агари нечаянные синяки. Умненькая маленькая
девочка, в глубине души осознающая, что рассчитывать может только на себя.
Клаус, в сущности, подозревал, что в Лорелее, помимо прочего, говорит, увы,
зависть отжившей красавицы. Чего там, он бы и сам не прочь вновь оказаться
ростом с траву и заглянуть в глаза кузнечикам.
Тем временем годы шли. К кулачным тренировкам и верхолазанию добавились
мечи и копья, храпящие кони и скаковые дорожки с препятствиями, а втроем
стало можно выходить за пределы двора, а после - и города, в поле и в леc,
где Имоджин несла лукошко, а ее спутники - взрослые луки; или на реку с ее
резким посвистом холодного ветра и быстрым бегом пуховых облаков над
камышами, воткнутыми по пояс в зеркало вод, со стремительной сменой погоды,
с внезапной грозой, пережидаемой под лопухами или в укромных шалашах, о
которых взрослым знать не полагалось. В государстве Клауса было мирно. Дети
в нем не боялись гулять одни, и уж тем более он не рисковал, отпуская
Имоджин под охраной двух щенков с псарни Циклопа Бийика. Мир расширялся,
становясь все увлекательнее. Ранняя мужественность изломала голоса
королевских сыновей, как всегда поразив Клауса неожиданным их несходством:
Киммелю достался приятный мягкий баритон, тогда как блестящего яркого
Олойхора, вдохновителя всех сумасшедших выходок, природа наградила
подобающим натуре Звонким тенором, не то серебряным, не то стальным.
Судя, должно быть, по обстоятельствам. Клаус любил Лорелею и по-людски
мог понять ее привязанность к одному из мальчиков. Иной раз он не мог понять
себя. В самом деле, как должен быть воспитан человек, подозревающий
изначальное зло в собственном ребенке? Как будто ребенок - семя, несущее
свою самость изначально, а не то, что многие годы вкладывала в него любовь
близких.
"Это ваша проклятая кровь!" - сказала бы ему Лорелея.
Человек должен идти навстречу своему страху. Сближаясь с ним, можно