"Танцующая с Ауте" - читать интересную книгу автора (Парфёнова Анастасия)

Глава 5

Просыпаюсь резко, как от толчка.

Боли нет, только всепоглощающая слабость.

Некоторое время лежу с закрытыми глазами, пытаясь с ориентироваться.

Я завёрнута во что-то мягкое, тёплое и необычайно приятное на ощупь. Шёпот ветра в ветвях и мягкое покачивание говорят о том, что мы где-то в воздухе. Но это не дом, даже не Эль-онн. Но я чувствую себя в безопасности. Странно.

Память возвращается медленно, отрывками.

Ллигирллин! Это не сон? Меч моего отца, одно из древнейших существ моего мира, снизошло до разговора со мной! А я восприняла это как нечто само собой разумеющееся.

Быть такого не может.

Оружие всегда было вещью-в-себе, существовало в замкнутом сообществе себе подобных. И те из них, что были рождены уже клинками, и те, кто когда-то были эль-ин, но позже переменили суть, — все общаются только между собой и с избранными воинами. Других же просто игнорируют.

С замиранием сердца сжимаю оплетённую белой кожей рукоятку.

Ллигирллин? Поющий?

Она откликается мгновенно, будто долго ждала, когда я позову. Сталь в темноте.

Наконец-то! Я почти боялась за тебя. Да падёт благословение на дарай Аррека!

В её голосе при упоминании арр-князя явственно слышатся почтительно-восхищённые нотки. Что он сделал, чтобы произвести такое впечатление? Мысль мелькнула и исчезла, вытесненная более срочными проблемами.

Поющий, то есть Поющая, я… Бы будете говорить со мной? Невоином?

У меня в голове раздаётся тихий смешок.

Невоин? Ну-ну. И зови меня Ллигирллин. Поющий — прозвище для чужаков.

На этом ощущение её присутствия тает, и я понимаю, что аудиенция на сегодня закончена.

Некоторое время лежу, переваривая новую информацию. Что же я сделала, чтобы заслужить такое благоволение самой Поющей? Никудышный воин…

Воспоминания вспыхивают, вызывая болезненные ощущения, уши прижимаются к голове. Нет…

О Вечность… Что же я с собой сотворила? Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть, и Антея Дериул осталась бы только в воспоминаниях друзей, а вместо неё появилось… что-то. Вечный страх всех танцовщиц — перейти невидимую грань, за которой уже не ты изменяешь себя для Ауте, Ауте изменяет тебя.

Я снова заглянула за эту грань.

Сворачиваюсь в тугой комочек, крепко зажмуриваюсь. Чувства противоречивые. Гнев, страх, тоска, сожаление. Я рада, что осталась собой. Я ненавижу себя. В сравнении с тем сверкающе-совершенным существом Антея Дериул кажется ещё более жалкой, чем обычно. Обломок эль-ин. Ауте, скорее бы всё это кончилось. Ещё пятнадцать-двадцать лет. Ну, тридцать. Целых тридцать лет.

Но под всем этим вихрем мрачно стынет ощущение… осквернённости. Случившееся каким-то образом замарало меня, и этого не смыть никогда. Что-то пропало, что-то появилось новое. И этого не изменить.

Судорожно втягиваю воздух. Слёз нет. Их никогда нет. За пять лет — ни единой слезинки. Где-то в глубине манящим обещанием поддержки мерцает Эль. Только ослабить контроль — и боль уйдёт. Холод растает под светом понимания. Впиваюсь зубами в нижнюю губу. Нет. Нет, я пройду через это сама. Одна.

Имей мужество принять последствия своих решений.

Одна.

Тёплая, пронизанная токами исцеления рука успокаивающе ложится на плечо. Импульс покоя-сочувствия-поддержки плюс значительная энергетическая подпитка. Наконец понимаю, почему у меня совсем не болит тело: Аррек больше, чем просто компетентный Целитель. У него Дар. Настоящий Дар Ауте, из тех, что встречаются раз в поколение. Человек умудрился настолько разобраться в физиологии эль-ин, что вернул моё тело и разум к первоначальному варианту, залечив попутно все раны. Такое можно провернуть только на уровне интуиции — сознание пасует перед невозможным. Значит, теперь я обязана ему даже не жизнью — душой. Да поможет мне Вечность.

Вздрагиваю и сжимаюсь ещё туже. Рука тут же исчезает. Решил, что прикосновение оскорбительно. Ауте, ну почему просто не оставить меня в покое?

С усилием заставляю себя распрямиться и взглянуть в глаза человеку. Как бы плохо мне ни было, это ещё не причина быть грубой. Или всё-таки причина?

Арр-Вуэйн очень старается выглядеть даже более непроницаемо, чем всегда. Пожалуй, даже слишком старается. В судорожном натяжении щитов чувствуется… неуверенность? Страх? Он увидел что-то, что полностью меняло картину мира и ломало все устоявшиеся шаблоны. Теперь человек пребывает в состоянии неопределённости. А я уже давно заметила, что подобное состояние у людей сопровождается повышенной агрессивностью. Чувствую, как под ледяной стеной его самообладания ворочаются острые глыбы едва сдерживаемого гнева.

Заставляю плечи расслабиться. Спокойно, девочка, если бы он хотел видеть тебя мёртвой, то не стал бы тратить столько сил на исцеление. Просто следи за своим языком, и всё будет в порядке. Я надеюсь.

Некоторое время тянется неуютное молчание. Наконец понимаю, что доблестный князь боится меня почти так же сильно, как я его.

Бред.

Смеюсь каркающим смехом:

— Всё в порядке, дарай арр-Вуэйн. Танец закончен. Теперь во мне не осталось ничего от воина.

— Я знаю. — Голос спокоен и отстранён. Он не боится меня, он боится эль-ин. Того, что мы можем сделать с его народом. Аррек наконец увидел Эль во всём её блеске, он начал понимать. И это понимание испугало его до дрожи в коленях.

Что ж, не его первого.

Чувствую, как тихая ярость начинает затоплять разум. Ауте, как надоело!

— Антея-эль?

— Вы идиот, дарай-князь! — Ох, тактичность меня погубит. Но это будет после того, как я выскажу всё, что думаю. — Как же вы мне все надоели, вы, безмозглые, помешанные на мускулах, толстокожие… люди! Вы ничего не желаете замечать, пока это что-то не встанет с дубинкой и не огреет вас по самому твёрдому месту! Ну что вы всполошились, дарай арр-Вуэйн? Увидели образчик силы эль-ин? Раса милитаризированных кретинов! Почему, чтобы до вас что-то дошло, это что-то должно гавкнуть?

Когда я танцевала на Озере, я показала гораздо более сложную технику, искусство на порядок выше того позорища, в которое втянули меня северд-ин. Почему непременно нужно набить шишки пятёрке размахивающих мечами мартышек, устроить кровавую баню, чтобы тебя начали воспринимать всерьёз?!

Задыхаюсь не от гнева — от боли. Идиоты. Идиоты. Ну как они не понимают? Мы убьём их, перебьём без малейшего сожаления. Мы Ауте для них, стихийное бедствие. Идиоты. Если они и заметят нас, то только как врагов, требующих уничтожения. И заставят нас… Ох, нет.

Аррек поднимает руку и посылает мощный успокаивающий импульс. Политика политикой, но как Целитель он не позволит мне волноваться больше, чем нужно. Чувствую, как пульс замедляется, дыхание восстанавливается. Одариваю его гневным взглядом и зарываюсь поглубже в свои одеяла. Идиот. Но заботливый.

— Вы считаете, что перенять вырабатываемые тысячелетиями боевые техники Безликих, обратить в бегство полную Пятёрку — это позорище? — Тон нейтральный, но чувствуется, что ситуация его забавляет. Юмор смертных — предмет моего бесконечного удивления.

Брезгливо морщусь.

— Мне помогли. И вообще, их обратило в бегство не Мастерство и не Воля. Они просто поняли, что я познаю их, и решили убраться от греха подальше, чтобы не делиться своими секретами.

Тон дарая всё так же нейтрален. Лицо всё так же спокойно и прекрасно. Ментальные щиты упрочились до почти осязаемого состояния. Но даже сквозь них светятся острые кристаллы гнева.

— Значит, вы познаете всё, рядом с чем находитесь?

Там-тарам-там. Надвигается новый допрос.

— Обычно — да. Я танцовщица. Я познаю или изменяю через движение, но есть и другие способы, это непринципиально. Но… — На мгновение замираю. Сказать? Не говорить? Им необходимо что-то, на чём можно выстроить новую картину безопасности. Нельзя загонять арров в угол. — Но вы каким-то образом умудряетесь оставаться… непроницаемыми. Невозможно получить достаточно данных для познания. Это сбивает с толку, заставляет чувствовать себя неуютно, вызывает почти физическое недомогание. Это вызывает страх. Для нас очень много значит достаточность информации.

Он остаётся всё так же спокоен.

— Вероятность. Мы берём параллельную Вероятность и обматываем её вокруг себя наподобие щита. Получается практически идеальная защита.

Чувствую, как мои уши ошалело опускаются. Вместе с челюстью. Так просто?

— На Озере вы изменили не только себя, но и весь мир, правильно?

Прерываю его негодующим фырканьем. Перед глазами кружатся тёмные пятна.

— Я не меняла тот мир. Я просто разбудила магию, которая была в нём всегда.

— С практической точки зрения, здесь есть какая-нибудь разница?

Открываю рот… и снова его закрываю.

— Нет.

Стены нашего убежища начинают разъезжаться в стороны. Откуда-то снова возникает боль. Шок прошёл, теперь наступает реакция на происшедшее. Я могла убить их, убить в танце. Вечность… Убить, убить тех, с кем ты танцуешь… о, милосердная Вечность…

— Антея-эль, что с вами?

Серое на чёрном. И красивое, совершенное убийство будет доказательством Мастерства.

— Что со мной? О, всё в порядке. Теряю душу по кусочкам — что может быть лучше?

Слова отдают резким, горько-насмешливым привкусом. Перед глазами всё плывёт. Мысли короткие и бессвязные.

— Антея-эль, вы в порядке?

Мне хочется, чтобы последнего дня никогда не было. Последних лет никогда не было. Хочется свернуться в маленький комочек, хочется забиться в самую тёмную нору самого далёкого мира. Заснуть и никогда не просыпаться. Но больше всего мне хочется, чтобы проклятый арр куда-нибудь исчез. Или хотя бы заткнулся. Оставил меня одну.

— Просто великолепно.

Несмотря на все усилия, не удаётся вытравить из голоса следы сарказма. Даже думать не хочу, что бы я сейчас сказала, не будь он Целителем, не имей он права задавать подобные вопросы. Следить за своим языком, да?

Кажется, это его доконало. Аррек резко вскидывается, точно его ударили. Допрыгалась, ироничная ты моя? Оскорбить Целителя, обесценив его работу, — такое надо ещё суметь. О принятии вызова не может быть и речи. Мысль о скорой смерти приносит только облегчение.

— Простите меня. — Он говорит это таким тихим голосом, что сперва мне кажется, что начались слуховые галлюцинации. Затем смысл слов доходит до сознания.

— За что?

Стараюсь вложить в вопрос всё своё недоумение, даже умудряюсь продублировать его сен-образом.

— За что? — Его голос поднимается в гневе, заставив меня испуганно отпрянуть. Только теперь понимаю, что всё это время он сердился не на меня, а на себя. Никогда не пойму их, никогда.

Смеётся. Кажется, я тут не единственная, думает, что никогда ничего не поймёт.

Он успокаивается так резко, что это почти похоже на смену настроений эль-ин. Ледяное спокойствие. И столь же ледяной гнев. Сердится… на себя? Бред.

— Антея-эль, что вы с собой сотворили? Что вы сделали со своим телом… со своим разумом?

Вот теперь меня действительно удивили. Телом? Разумом? Он что, действительно не понимает? Какое мне дело до тела, до разума: их так легко изменить. Я изнасиловала свою душу — второй раз за неполные пять лет. И только счастливая случайность не позволила на этот раз пролить чужую кровь. Если бы звезда северд-ин задержалась ещё чуть-чуть…

Молчим.

Аррек… Он в принципе неплохой, только очень странный. Я не могу понять, что им движет. А он — что движет мной. Вот и сейчас. Сидим рядом, но с таким же успехом могли бы быть за тысячи миров друг от друга. И это хорошо. Не думаю, что я смогла бы сейчас вынести присутствие кого-нибудь, кто действительно понимает случившееся.

Закрываю глаза, расслабляю уши. Позволяю отстранённому спокойствию заполнить себя.

— Дарай Аррек арр-Вуэйн, благодарю за помощь. Ваша компетентность в искусстве исцеления… впечатляет. Более чем. Извините, если моё поведение показалось вам грубым. Я действительно очень ценю то, что вы для меня сделали. — Некоторое время колеблюсь, потом решаю, что небольшое отступление от официального тона не будет воспринято как оскорбление. Добавляю уже искреннее: — Спасибо.

— Я ведь не смог помочь вам. Вы всё ещё нездоровы.

Это звучит как самообвинение. Почти. Невольно встряхиваю ушами.

— Моё тело, сознание — всё, что возможно было сделать, вы сделали. — Хотя пусть меня проклянёт Ауте, если я понимаю как. — То, что ранено… Даже Целителям эль-ин я не позволила бы касаться моей души. Здесь ничем нельзя помочь.

Что я такого сказала? Он застывает, леденеет, исчезает — короче, делает именно то, что больше всего меня бесит.

— Души?.. — Слово произнесено так тихо, точно сочетание звуков может укусить неосторожного арра. Хм-м. Может, так оно и есть. С людьми никогда не знаешь ничего наперёд.

Устало прикрываю глаза ладонью. Последнее, что мне сейчас нужно, — это ещё одна лекция на тему «Эль-ин: что это такое?» Но игнорировать вопрос нельзя. Аррек — Целитель. Жестоко позволить парню думать, что он не смог мне помочь.

— Я не уверена, что это слово означает именно то, что я имею в виду. Душа… Ну… — беспомощно замолкаю, затем обречённо сдаюсь и начинаю сначала: — Личность эль-ин условно состоит из трёх составляющих. Это очень неточное деление, но оно закрепилось в нашем языке, в системе имён. Эль — это то, что делает нас эль-ин. Сюда включается физиология и ещё кое-что по мелочи: установки, моральные нормы, комплексы, сиюминутные эмоции, фобии. Если попытаться дать определение: эль — это всё, что можно изменить.

Я смотрю на него. Дарай превратился в одно большое ухо. Ох, не хочется мне рассказывать всё это человеку, но… Целитель.

— Поэтому вы настаиваете на том, чтобы к вашим именам добавляли «эль»? Киваю.

— Да. На Эль-онн есть ещё несколько разумных видов. Когда вы говорите «Антея-эль», это показывает, что вы обращаетесь именно к Антее, принадлежащей к народу эль-ин. Если говорите «Антея-тор» — подчёркиваете, что общение идёт с женщиной, занимающей высокое (насколько этот термин здесь применим) социальное положение, не обязательно среди эль-ин.

Круглой формы зрачки в красивых светло-серых глаза дарая слегка расширяются от удивления. Взглядом заставляю его заткнуться. Отвечать на вопросы об Эль-онн я не собираюсь.

Продолжаем разговор.

— Но в то же время, при всей нашей изменчивости, способности у всех разные. Я, например, хорошая танцовщица, но никудышный заклинатель. Это определяется… ну, гены — самый близкий человеческий аналог. В каждой семье, в каждом клане есть свои особенности, бережно передающиеся из поколения в поколение. А вместе с ними и определённые обязанности.

Замолкаю и отсутствующе смотрю в пространство. Обязанности… да, обязанности тоже передаются по наследству.

Будь они прокляты.

Сердито встряхиваю ушами.

— Существует нечто вроде генетических линий, они также отражаются в именах. Моя линия — Тея. Каждый, кто слышит моё имя или имя моей матери, без труда может определить, какими наследственными качествами мы обладаем.

— Какими?

Ему действительно интересно. Ну ладно, это в принципе не секрет.

— Изменчивость. Все в нашей семье обладают необычайными, даже по меркам эль-ин, адаптационными способностями. Это вообще отличительная черта клана Дериул.

— Понятно. А… оставшаяся часть вашего имени?

— Это имя души.

— Помимо наследуемых и изменяемых особенностей есть ещё нечто… нечто неопределяемое. Глубоко индивидуальное. Что-то, чего мы сами не понимаем и вряд ли когда-либо поймём. Мы называем это душой. Нет. Неверно. Эль-ин вообще никак это не называют. У каждого это различно, у каждого называется своим сен-образом. Причём сен-образ даётся при рождении Ясновидящими и столь сложен, что прочесть — только прочесть, не осознать — его могут только Старейшие из эль-ин. Этот образ используется всего несколько раз на протяжении жизни. В быту же он заменяется чем-то более простым, ну и соответствующим голосовым аналогом.

Пожимаю плечами. Лучше объяснить я не могу.

Аррек задумчиво рассматривает меня, будто увидел новое, неизвестное ему до сих пор насекомое. Затем отводит глаза. Меланхолично, этак небрежно начинает рассуждать:

— Аррек означает «Безупречный арр». Это очень распространённое среди высшей знати Эйхаррона имя. — Он снова смотрит на меня, и безупречное лицо непроницаемо, точно маска. — В нём нет ничего, что принадлежало бы только мне.

Некоторое время пытаюсь осознать новую информацию. Нет, я, конечно, знала, что они не дают своим детям личных, принадлежащих только им имён, но раньше как-то не задумывалась над значением этого. «Безупречная эль-ин?» Меня передёргивает от отвращения. Но всё-таки даже моей тактичности хватает никак это не комментировать.

Некоторое время молчим, вслушиваясь в шелест ветра, плавно раскачивающего наше убежище. Это хорошее, дружелюбное молчание. Закрываю глаза и опускаюсь в ворох своих одеял. Такие лёгкие и тёплые. Где Аррек взял их?

Аррек… Только сейчас понимаю, насколько искусно Целитель вытащил меня из начинающейся депрессии. Предоставленная самой себе, я могла бы ещё неделями предаваться жалости и самобичеванию. А так: наорала на бедного князя — и всё прошло. А князь ещё попутно умудрился вытянуть информацию, которую я ни за что не выдала бы, находясь в ясном сознании. Такого виртуозного манипулирования мне не приходилось встречать за пределами Эль-онн. Надо всё-таки держаться с ним более настороженно. Надо…

Чувствую, как мысли уплывают, мир растворяется в бархатной темноте. Ауте, как я устала…

Уже на границе сна ощущаю прикосновение изящной руки. Длинные пальцы ложатся мне на лоб, всё исчезает в никуда. Мощный поток энергии наполняет вдруг ставшее лёгким тело. Ты в безопасности. Спи…

Проснулась. Некоторое время лежу с закрытыми глазами, наслаждаясь теплом и пульсирующей энергией. Интересно, Аррек хоть сам представляет, насколько он хорош в целительстве? Ой, вряд ли. Это не те способности, которые пользуются особым уважением среди дараев. Высшая знать арров слишком занята, чтобы позволить себе отвлекаться на глупости вроде высокого искусства врачевания. Своих целителей они относят к касте ремесленников. Операторов каких-то там машин. Идиоты.

Открываю глаза и медленно сажусь. Аррек лежит в нескольких шагах от меня, у противоположной стены нашего маленького убежища. Когда человек или эль-ин засыпает, его черты расслабляются, лицо становится моложе. Во сне все выглядят детьми. Но не князь рода Вуэйнов. Этот даже сейчас умудряется поддерживать все свои щиты. Тонкие щупальца его чувств лениво подрагивают, оплетая ничего не подозревающий мир. Если они решат, что нам угрожает опасность…

Хмуро повожу ушами. Что-то опять не так. Внимательнее вглядываюсь в ставшее уже знакомым лицо. О, непознаваемая… Что же он сотворил с собой? Под маской непроницаемого ожидания проступает… опустошённость. Что же он сделал, чтобы довести себя до такой степени истощения? Склоняю голову, пытаясь смотреть не только глазами. Мои чувства всё ещё немного заплетаются, да и окутывающие человека тени Вероятностей — здорово затрудняют дело, но тем не менее замечаю, как мерно подрагивает его аура, собирая энергию из воздуха, воды, деревьев. Мощный поток силы из других измерений аккуратно заполняет опустошённые резервы. Bay. Никогда раньше не видела самоисцеления на таком уровне.

Но что могло довести поистине неутомимого дарай-князя до подобного истощения? Он ведь отдал практически всё, что имел, почти убил себя… Ауте…

Медленно поднимаю его руку и провожу ею по своей щеке. Под пальцами мягко искрится магия. Я ещё не полностью восстановилась, но силы переполняют тело, усталости и боли как не бывало. Процессы регенерации идут с пугающей скоростью. Даже горячая пульсация в многократно прокушенной губе прекратилась. Если не считать кое-каких функций, пока ещё блокированных, моё состояние сейчас лучше, чем было последние пять лет.

Удивлённо застываю. Зачем он это сделал? И как?

Не мог, не мог человек настолько познать нечто столь чуждое ему, как эль-ин. Физически не мог. Он просто отдал мне свою силу, всю, что была. Ни один Целитель не обязан делать такое. Более того, это строжайше запрещено. Если ты погибнешь, спасая одного пациента, кто поможет остальным? Такое возможно лишь между самыми близкими друзьями. Почему же он…

«Простите меня».

«За что?»

Ох, люди… Ауте с людьми. Но вот этого конкретного человека я точно никогда не пойму.

Задумчиво грызу ноготь. Коготь, ногти — это у людей, да и то не у всех. Только теперь до меня доходит, что то, что я сейчас вижу, — его аура. Даже когда мы нечаянно касались друг друга, он умудрялся прятать её. Совсем не похожа на ауры других людей, которые мне приходилось видеть. Скорее это напоминает Старейших эль-ин, которые уже не заботятся об изменении своих чувств. Мощная, почти подавляющая сила. Мягкое покалывание, безмятежность и безопасность, которую всегда носят с собой целители. Прозрачно-серая жёсткость, отстранённость, присущая воинам. Образы, всплывающие сами собой, слишком чужды и слишком стремительны, чтобы я могла их уловить. Сталь и зелень. Чернота. Бездонная пустота вакуума. Привкус мяты, пыль, осевшая на сапогах, мягкая тяжесть меча у бедра, дикая степь. Странник. Бродяга.

Прислоняюсь спиной к стене и некоторое время честно пытаюсь разобраться во всём этом. Уши задумчиво стригут воздух.

Предполагается, что чтение ауры помогает разобраться в личности. Как бы не так. Двести — триста лет, и ты уже ничего не можешь понять. То же самое с незнакомыми доселе видами. Читать людей я более-менее научилась, но Аррек даже меньше человек, чем северд-ин. Ничего общего, кроме разве что предков. Странник, бродяга — вот и всё, что можно сказать. Но кем бы он ни был, этот кто-то только что почти убил себя, пытаясь мне помочь.

Сдуваю упавшую на лицо прядь волос. Грязные космы тёмно-русого цвета давно перестали быть великолепной гривой эль-ин, но и в них чувствуется новообретённая сила. С кожи исчезли синяки и царапины, под слоем пыли она кажется гладкой и упругой. Мышцы словно налиты сталью. Когти под слоем грязи сияют внутренним светом. Чувства обострились в несколько раз. Спать совсем не хочется. Подтягиваю колени к подбородку и обхватываю их руками. Сидеть в подвешенном среди ветвей гигантском гнезде и смотреть на совершенные черты дарай-князя — хмм… не самая плохая перспектива.

Время протекает сквозь пальцы бесценными каплями. Почти физическое ощущение беспомощности. Хочется вскочить, сорваться с места, делать хоть что-нибудь. Сижу неподвижно, как научил меня Аррек. Будь я проклята во всех кругах Ауте, если потревожу его сон.

Время ускользает в никуда. Резко выдыхаю. Достаточно этой истерики. Вдох — мышцы расслабляются в медитативном трансе. Удар сердца — я никуда не опаздываю. Все подождут. В крайнем случае с временем всегда можно смошенничать. В самом, самом крайнем случае.

Любуюсь тенями на стенах гнезда. Красота в самом чистом её проявлении.

Внезапно обнаруживаю, что гляжу в серые, с круглыми зрачками глаза дарай-князя. Молчим. Человеческий язык так неуклюж.

Вытягиваю руки и медленно формирую сен-образ, над которым усиленно работала уже несколько часов.

Здесь и мягкое покачивание нашего убежища, и солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тонкие стенки, и тонкий, едва уловимый запах моря. Здесь благодарность и удивительная лёгкость в теле, которое больше не болит. Здесь удивление и неодобрение. Здесь совершенство его лица и всепоглощающая усталость. Пыль, осевшая на сапогах, тяжесть меча у бедра. Мята. Зелень и серебро. Бархат черноты. Безграничность дороги.

Аккуратно, точно снова учусь каллиграфии, сворачиваю образ в иероглиф изящной небрежности и с кончиков пальцев направляю его к Арреку.

Тот медленно вытягивает руки, принимает сияющий дар на раскрытые ладони. Слишком хрупкий, чтобы уронить. Слишком колючий, чтобы держать в руках. Образ растворяется в воздухе, но я знаю, что в любой момент Целитель сможет вызвать его снова.

Всё, что могло быть сказано, уже сказано. Пора думать о деле.

Аррек ещё не способен вести нас дальше. Восстановление его внутренних ресурсов идёт быстрее, чем я считала возможным, но ещё пару часов придётся посидеть. Ни он, ни я об этом не упоминаем.

Откуда-то появляются кусочки фруктов, завёрнутые в серебристые листья, и я вдруг понимаю, насколько оголодала. Набрасываемся на завтрак с почти неприличной поспешностью. Некоторое время слышно только сосредоточенное чавканье.

Наконец Аррек откладывает пустой лист и прислоняется к стене.

— Антея-эль, ваш организм очень странно устроен.

Пауза. Куда он клонит?

— Вы без труда изменяете молекулярную, даже атомную структуру тканей, творите просто невероятные вещи со своим сознанием, но когда дело доходит до простой регенерации, особенно если она касается нервных тканей… Здесь что-то не стыкуется. Обычно об эль-ин я слышал прямо противоположное.

Сосредоточенно рассматриваю ещё один ломтик чего-то лимонно-сладкого. Съесть или нет? Со вздохом откладываю лакомый кусочек. Хорошего помаленьку.

— Это особенность моей генетической линии.

— Да? — Тон мягкий, подбадривающий, точно говорящий пытается выманить конфету у трёхлетнего ребёнка. И почему всё время получается, что я отвечаю на его вопросы?

— Вы знаете, что такое Танцовщицы-с-Ауте?

— Танцовщицы?

Делаю отрицательный жест ушами.

— Не совсем танец, как вы его понимаете. Может быть песня, плетение сен-образов, чародейство — всё что угодно, если это требует постоянного изменения, течения во времени, хотя танец наиболее распространён. Через это мы познаём Ауте и изменяем себя. Понимаете? Изменчивость в высшем понимании этого слова должна быть опосредована какой-то формой того, что вы называете искусством. Можно заставить измениться свои мускулы или регенерировать рану. Можно полностью трансформировать тело. Но… если я превращаюсь из человека в волка, я всё равно остаюсь в пределах более-менее однородного строения ДНК. А вот для того, чтобы сделать себе тройную цепочку генов или совершить ещё какие-нибудь коренные изменения… Сознание просто отказывается работать с такими вещами. Нужно либо сходить с ума, либо как-то обходить его ограничения. Не буду углубляться в физиологические подробности. Давным-давно было замечено, что женщины гораздо более пластичны в этом отношении, чем мужчины, за редким исключением. Но настоящими танцовщицами могут быть только девочки-подростки, одиннадцати—шестнадцати лет, мы называем их вене. Затем сознание теряет гибкость, окончательно формируется личность, и ты уже не можешь сбрасывать её, точно старое платье.

Некоторое время сосредоточенно разглядываю свои когти. Дарай тих, словно его тут нет. Не хочется мне говорить об этом, не хочется.

— На протяжении тысячелетий мы развивали эти способности. Девочка до десяти лет проходит очень жёсткий курс обучения — вы и представить себе не можете, насколько жёсткий. Отличный от того, который проходят мальчики: они самостоятельны уже к тринадцати-четырнадцати годам. Личность женщины начинает развиваться только после пятнадцати лет, и лишь к тридцати мы достигаем совершеннолетия.

Танцовщицы всегда были нашим основным оружием против Ауте. Но до семнадцати лет доживала лишь одна из трёх.

Задатки танцовщицы развивались и оберегались больше, чем какие-либо другие. Было много попыток закрепить эти способности, чтобы они не исчезали с возрастом, но всё заканчивалось тем, что девочки так никогда и не превращались в женщин, а следовательно, не могли иметь детей. Тупик.

Однако около пяти тысяч лет назад была создана генетическая линия, получившая название Тея. Мы проходим установленный цикл развития, полностью формируемся как личности, но при этом не утрачиваем способности к танцам. Скорее даже напротив. Наша линия никогда не была особенно широкой, Теи вынуждены танцевать с Ауте всю жизнь, а это далеко не самое безопасное времяпрепровождение. Есть и другие минусы, тем не менее это одна из самых известных и уважаемых линий Эль-онн, и вот уже тысячи лет Теи правят кланом Дериул — кланом Изменяющихся.

Замолкаю и откидываю со лба непослушный локон. Внимание дарая почти осязаемо. Ох, что-то будет.

— Антея-эль, сколько вам лет?

Мда-а, вопрос, конечно, интересный.

Только вот куда он ведёт?

— Тридцать пять.

— Это значит, что во время Оливулского вторжения вам было тридцать биологических лет, а психологически… — Он замолкает.

Да-да, именно так. Пятнадцатилетняя девчонка устроила резню, потрясшую всю населённую Ойкумену. Здорово, да?

— Что ж, по крайней мере, это проясняет некоторые ваши реакции…

Прижимаю уши к черепу, оскаливаю клыки и принимаюсь шипеть, точно ошпаренная кошка. Целитель там не целитель, спас или не спас, но такое терпеть я не намерена. Родители ещё могут говорить, что я веду себя точно вздорный подросток, но вот спускать подобное чужаку, да ещё человеку…

Аррек ловко перекатывается в дальний угол и хватает одеяло с явным намерением завернуть в него меня, если понадобится.

— Антея-эль, простите-пожалуйста-я-вовсе-не-это-имел-в виду!

Опытным взглядом оцениваю ситуацию. Если продолжить наступление, имею все шансы оказаться в одеяле. Пожалуй, отступление предпочтительнее. Но только в случае, если может быть сохранено чувство собственного достоинства.

Гордо опускаюсь на прежнее место.

— Я бы попросила вас, дарай-князь, впредь внимательнее следить за своим языком.

Склоняет повинную голову:

— Как вам будет угодно, эль-леди.

Тоже садится на место. Но одеяло не убирает. На лице подходящая случаю раскаивающаяся мина, но чувствуется, что бедняга изо всех сил сдерживает смех. Я, впрочем, тоже.

Кажется, дарай решил, что лучшее средство от любой хандры — небольшой допрос. Ну вот опять.

— Сколько же сейчас эль-ин в вашей генетической линии?

Вопрос резанул по самым глубоким ранам. Сжимаюсь в болезненный комок. Кажется, Аррек и сам не рад, что задал его, но теперь уже ничего не поделаешь. Попросить меня не отвечать — значит признать, что заметил болезненную реакцию, а этого я никогда не прощу. Проигнорировать вопрос я тоже не могу после того, что он для меня сделал.

Внимательно разглядываю жилки на стене.

— Мы никогда не были особенно широкой линией. Перед Эпидемией, так великодушно подброшенной нам оливулцами, нас было около двух сотен. Теперь осталось чуть больше десятка. И только трое — женщины.

Всё так же пристально рассматриваю стену. Не хочу сейчас видеть его лицо. Не хочу думать, что именно дарай-князь арр-Вуэйн Аррек открыл порталы, впустившие к нам флот имперцев.

— Почему? — Его голос тих и совершенно безжизнен. Никаких эмоций.

Резко дёргаю ушами. Почему?

— Потому что мы — Теи, вот почему.

Даже для меня это прозвучало горько.

— Потому что Теи всегда первые встречают Ауте. Они — щит эль-ин.

— И первые умирают?

Бросаю в его сторону испепеляющий взгляд. И тут же снова отворачиваюсь, чтобы не видеть этой отстранённой непроницаемости.

— В данном случае это не имело особого значения. Вирус был специально создан против эль-ин, он бил в самое уязвимое место — в способность адаптироваться. Погибли многие, но прежде всего те, кто был наиболее изменяем. С самого начала несколько вене специально заразили себя, чтобы попробовать выработать иммунитет к болезни, а затем передать его другим. Это обычная практика, но на этот раз всё было по-другому.

— Они погибли.

— Они погибли. Все. Вирус распространялся с фантастической скоростью. Успели только изолировать детей и беременных женщин, а остальные… Когда решение было найдено, половина населения Эль-онн была уничтожена. На всю планету вряд ли осталась дюжина вене. А над нашими домами летали штурмовые корабли оливулцев.

— И вы вышвырнули их вон.

Вышвырнула вон — это очень мягкое описание того, что я тогда сделала. Но вдаваться в подробности мне не хочется. Тем более что за пять лет воспоминания совсем не стёрлись, не потускнели.

— Это ведь были вы, Антея-эль. Вы нашли лекарство от вируса.

Он не спрашивает. Утверждает всё так же спокойно, между делом.

Стыд, боль, вина, отчаяние так свежи, словно и не было этих безумных лет. Да, это я нашла лекарство. Мой позор, который никогда не может быть прощён.

— Нашла? Д-да. Можно и так сказать. Возлюбленная дочь Ауте, лучшая танцовщица Эль-онн, я нашла его. Слишком поздно. Если бы хоть на час раньше…

Боль, тоска, вина. Напрасно, всё напрасно. Его больше нет, нет навсегда. Нет его рук, чтобы поддержать тебя, нет тела — согреть тебя. Его нет, некому больше охранять твои сны.

— Вы потеряли мужа?

Ничего: ни сочувствия, ни даже равнодушия. Ни следа эмоций. Будто его здесь нет, будто я разговариваю сама с собой.

— Я потеряла вторую половину своей души. Хотя, помимо всего прочего, он ещё был и моим мужем.

Не знаю, почему я говорю. Всё это уже не имеет никакого отношения к князю, по всем законам я давно имела право послать его в Ауте вместе с его вопросами. Я бы так и сделала, заметь хоть тень понимания, хоть след сочувствия. Заподозри я его хоть на мгновение в жалости, и дуэли не миновать. Но нет ни понимания, ни сочувствия, ни жалости. Холодные, точно дыхание смерти, щиты отсекают всё знакомое, что могло быть в этом странном существе. Просто явление природы, пара ушей, которые слышат, губы, задающие вопросы, и ничего живого за ними.

И, как ни странно, это хорошо. Я могу сказать всё, что угодно, и знать, что не встречу жалости. Жалости, которая для меня хуже всего остального. И я говорю.

— Я была беременна, дочь уже начала проявлять признаки сознания. Первые уроки изменения должны даваться ещё до рождения и требуют уединения. Нас отправили наверх, на уровни, где обучали детей, когда всё это началось. Естественно, детские уровни тут же запечатали. Не могло быть и речи о том, чтобы я принимала участие в танце. Несколько дней благовоспитанно не волновалась, чтобы не повредить ребёнку. Потом… Потом узнала, что в нашем клане не осталось ни одного здорового эль-ин. Ни одного.

Я считала себя лучшей. Не без оснований, но… Я решила, что могу распоряжаться своей жизнью и жизнью дочери как считаю нужным. Без него моя жизнь всё равно не имела бы смысла, а дочь… Я ускользнула из-под охраны, прилетела домой и начала танцевать. Наверное, это был великий танец, не знаю, там не было никого, чтобы оценить. Мы танцевали, нерождённый, но уже мыслящий ребёнок, и я, танцевали, как никогда раньше. Мы опоздали всего на час. Он умер, и уже ничего нельзя было сделать. Хотя мы всё-таки успели помочь моим родителям и многим другим.

Молчу.

Внутри пустота, выжженная пустыня. Горечь, вина — всё, что преследовало меня эти годы, куда-то исчезает, вымытое потоком слов. Так пусто. Ничего не осталось. И я наконец смогла произнести слово «умер». Примирилась? Нет, никогда.

Только сейчас замечаю, что всё это время я лежала, свернувшись в жалкий комочек. Неприкрытая боль. Эль-ин не скрывают своих чувств, не умеют. Если они не желают их показывать, то просто не чувствуют. Аррек был первым созданием, рядом с которым я позволила себе расслабиться и быть тем, что я есть. Чистой болью.

Впиваюсь пальцами в ладонь.

Боль.

— А ваша дочь?

— Моя дочь была убита моей глупостью ещё до своего рождения.

Вот так. То, что я есть. Неприкрытая правда.

Больше он ни о чём не спрашивает. Наверное, всему есть предел. И правде, которую можно вынести за один раз, тоже. Не знаю. Я чувствую только опустошение.

Потом Аррек заговорил сам:

— Младший сын такого влиятельного дома, как арр-Вуэйн, — этот титул предполагает мало власти, но много… обязательств. Честь твоего дома — это оправдывает всё. Даже потерю твоей собственной чести. Все эти государства и политические группировки Ойкумены… Наш постоянный нейтралитет — более реальная гарантия нашей безопасности, чем наша незаменимость для них. Но иногда его сохранение требует отказа от себя.

Около пятидесяти лет назад у меня была жена, из одного из диких миров. Целительница. Богиня местного кочевого племени или что-то вроде этого. Потом её племя столкнулось с более развитой религией, борющейся с… «демонами». Их перебили. Туорри поймали, пытали, должны были принести в жертву. Я вытащил её практически из-под ножа, до сих пор не знаю почему. Обычно мы в таких случаях не вмешиваемся. Она… Она была намного слабее меня, но… Туорри научила меня всему, во что я верю, открыла, что жизнь не ограничивается твоим Домом и его проклятой Честью. Она заставила меня развивать свой собственный дар Целителя, заставила поверить в себя. Она для меня была… всем.

Туорри любила долгие странствия без цели и причины, любила смотреть, как один пейзаж сменяет другой. И никогда не вспоминала ни свой мир, ни те шрамы, которые он на ней оставил. Но когда это отвратительное место оказалось примерно в той же ситуации, что и ваш Эль-онн, она… не могла не вмешаться. Её честь, её долг богини, или кем она там была, требовали от неё заботы о собственных палачах. Туорри не стала даже просить меня о помощи, хотя, употреби я своё влияние арр-Вуэйна, может быть… Но я не стал бы этого делать, не стал бы вмешивать свою личную жизнь в высокую политику и ставить под угрозу Дом Вуэйн.

Она не считала себя вправе вмешиваться в вопросы моей чести. А я… Я поймал её и запер, чтобы вмешательство моей жены не было интерпретировано как воля Эйхаррона. И она убила себя.

Он замолкает, и по-прежнему в его чертах нет ничего. За непроницаемыми серыми глазами скрывается ураган чувств, но внешне это никак не проявляется.

Зачем он рассказал мне это? Потому что, как и я, не мог больше молчать? Бред, этот дарай не позволил бы себе такой слабости, как невысказанная вина. Уж что-что, а это я за время нашего знакомства успела усвоить. Никакой слабости. Да и меня вряд ли можно назвать приятным слушателем — на его слова я реагировала с острой непосредственностью. И каждую мою эмоцию, каждый сен-образ он мог ясно видеть, почти ощущать на вкус.

Дар, слишком ценный, чтобы уронить, слишком ранящий, чтобы держать в руках.

Закрываю глаза, расслабляю уши. Медленно, плавно начинаю плести пальцами сложный безымянный узор. Всё, что я сумела уловить за щитами князя, всё, что всколыхнули во мне его слова, вкладываю в сен-образ. Тонкие пальцы Туорри, запах мяты от её кожи, свет тысячи лун в сине-зелёных глазах. Скорбь и ужас диких миров, изощрённая жестокость миров цивилизованных. Тонкие пальцы Туорри, бледные и безжизненные, окрасились кровью, свет навсегда ушёл из бездонных глаз.

Замешательство, интерес, зависть, насмешка, ирония, одобрение, понимание, ужас, сочувствие, негодование.

Жалость. Даже жалость к странному и непонятному существу, что зовётся Арреком из Дома Вуэйн, — я всё вкладываю в этот образ.

Затем сворачиваю его не в иероглиф, а в нечто на порядок сложнее и набрасываю сверху лёгкую структурирующую паутину смысла. Честь и честь. Потом снова сворачиваю. А затем откладываю в безопасный и тихий уголок памяти, чтобы рассмотреть позже.

Встречаюсь взглядом с дарай-князем, нет, с Арреком. И понимаю, что всё сделала верно.

Оставшееся время просидим молча. И каждый будет усиленно притворяться, что другого не существует.