"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

сменам свободы и необходимости.
Так протекло еще несколько недель в любовных усладах и в изготовлении
векселей. Как-то вечером они опять отправились гулять в одну райскую
местность, овеваемые теми сладостными эолами, которые вливают бальзам в
грудь болящих и точно шелковыми ручками ласкают ланиты здоровых людей. Они
всей душой погрузились в высокие рассуждения о боге и бессмертии, они
говорили о том, что эти откровения можно было бы хоть сейчас напечатать в
"Часах молитвы" (*36), как вдруг перед счастливой парочкой выросло восемь
евреев и шестнадцать полицейских, ибо каждый еврей нанял себе по два
сбира. Евреи тыкали Руччопуччо в нос полные пригоршни символических
бумажек, а сбиры крикнули ему по-итальянски:
- Марш! - указывая путь вытянутыми пиками.
- Милый, во имя всех святых! - воскликнула Эмеренция. - Что это
означает?
- Ничто иное, сердце мое, как дьявольскую интригу, именуемую арестом за
векселя, - отвечал Руччопуччо, ни на минуту не потеряв самообладания. -
Царь всех бирманов - тиран! Тиран, говорю я, презренный тиран! Он не может
обойтись без меня, он прислал за мной: я должен помочь ему сформировать
седьмую, восьмую и девятую слоновые роты, которые он за это время набрал.
Прямо он этого сделать не мог; поэтому он играет заодно с паршивыми жидами
(как мелко для царя!); они посадят меня здесь за векселя, а затем будут
таскать из тюрьмы в тюрьму, и так до самого Индокитая; я вижу это отсюда.
О, служба царская! служба царская! **** Не полагайтесь **** на сынов
человеческих, ибо вы не дождетесь от них спасения!"
Говоря это, Руччопуччо возвел глаза к небу и прижал руку к сердцу, как
граф Страффорд, когда ему объявили, что Карл Стюарт соблаговолил пожелать,
чтобы он, Страффорд, соблаговолил взойти на плаху ради своего короля.
Дрожащая Эмеренция подошла к нему и воскликнула:
- Ты покидаешь меня в то время, когда... - и она шепнула ему нечто на
ухо. Розовое лоснящееся лицо Руччопуччо покрылось мертвенной бледностью, и
на нем началась такая удивительная и не свойственная другим человеческим
лицам игра красок, что даже евреи и полицейские отступили в изумлении, а
Эмеренция лишилась бы сознания, если бы не была так занята собой и своей
участью.
Но Руччопуччо быстро оправился и сказал Эмеренции спокойным приветливым
тоном:
- Это естественные последствия естественных причин, которые не могут
удивить мудреца. Положись на меня, Марсебилла, я разорву оковы тиранов,
вернусь обратно гехелькрамским принцем и приеду за тобой в Шнурренбург,
замок твоих дедов. Дух осеняет мои уста песней утешения, храни ее в самом
сокровенном ларчике твоего сердца, как святую тайну чувства; по ней мы
когда-нибудь узнаем друг друга:

Ты Щелкунчика прежде любила,
А после любила меня,
Но рок, злодей и громила,
Взял Щелкунчика, а после меня.

Щелкунчик попал на помойку,
А я к злым бирманам в наем.