"Анатол Адольфович Имерманис. Гамбургский оракул ("Мун и Дейли") " - читать интересную книгу автора

Магды, рыжий ореол скульптора и особенно темноглазая, вся в черном, Ловиза
представляли собой прекрасную оправу.
Лениво попивая шампанское и прислушиваясь к непонятному разговору
(собеседники перешли на немецкий язык и, судя по отдельным словам,
дискутировали о политике), Мун со свойственной ему привычкой подвергать
сомнению все и всех, пытался представить себе в роли убийцы каждого из
четырех друзей по очереди. Этих людей, по-видимому, связывали не только
взаимная симпатия и общность взглядов, но и нечто более глубокое. И все же
смутно чувствовалось, что под идиллической поверхностью притаились какие-то
конфликты. Несмотря на это, мысль, что он сидит за одним столиком с будущим
убийцей, показалась настолько забавной, что Мун засмеялся.
- Разве вы понимаете по-немецки? - Баллин рывком повернулся к нему.
Склеротический рисунок щек загорелся ярким багрянцем.
- Нет. А разве это так важно?
- Извините. Мы как раз шутили по поводу одного выступления Мэнкупа,
вызвавшего гнев нашего уважаемого канцлера Конрада Аденауэра. И поскольку вы
засмеялись...
- Расскажите своему гостю, Магнус, - попросила Магда. - Это
изумительный анекдот.
- Ладно. - Мэнкуп повернулся к Муну: - Как-то "Гамбургский оракул"
назвал Аденауэра политическим подагриком. С тех пор он имеет скверную
привычку просматривать мой журнал. На прошлой неделе ему попались на глаза
набранные жирным шрифтом строчки: "Ни одно движение не может существенно
влиять на политику страны, если в нем принимают участие только философы и
честные люди: их слишком мало. До тех пор, пока движение не станет
популярным среди бандитов, ему нечего рассчитывать на большинство".
- Ядовито! - усмехнулся Мун.
- Погодите, я еще не добрался до соли. Аденауэр, разумеется, принял это
на счет правительственной коалиции. На пресс-конференции он заявил, что я
коммунист, а мой журнал - ведро с красными помоями. Можете себе представить
его старческую физиономию, когда оказалось, что это цитата из пьесы Бернарда
Шоу "Человек и сверхчеловек", а мнимо подрывная статья посвящена разбору его
творчества.
Все четверо захохотали. Мэнкуп смеялся так же заразительно, как и
остальные. Как только Мун перестал слушать, все снова перешли на немецкий. А
Мун разглядывал то художницу, которая, прикусив кончик языка, при помощи
резинки придавала портрету скульптора окончательный вид, то опрятно одетого,
угрюмого старика, молча обходившего столики с протянутой почти новой шляпой.
Ему хотелось отвлечься, чтобы иметь возможность как бы заново проверить свое
впечатление о Мэнкупе. Он отвернулся и увидел Ловизу. С приглаженными, еще
мокрыми и оттого как бы лакированными волосами, она бесшумно двигалась между
мраморными столиками, отвечая легким наклоном головы на приветствия
многочисленных знакомых.
Ловиза была уже совсем близко, когда пробегавший мимо официант чуть не
сбил ее с ног. Большая лакированная сумка выпала из ее рук и раскрылась.
Прежде чем она успела защелкнуть замок, Мун увидел пистолет. Расстояние было
слишком большим, чтобы утверждать это под присягой. Однако, заметив, с какой
поспешностью она захлопнула сумку, Мун невольно потянулся к карману. Карман
был пуст. Проклятый таможенник! Проклятый Гамбург!