"Анатол Адольфович Имерманис. Гамбургский оракул ("Мун и Дейли") " - читать интересную книгу автора

- А сегодня после полуночи я расскажу вам все.
- А почему не сейчас?
Вопрос остался без ответа.


КАФЕ "СТАРАЯ ЛЮБОВЬ"

Состояние желчного пузыря находится
в прямой зависимости от количества
правдивой информации об окружающем нас
мире, которой мы располагаем. Чем больше
мы узнаем, тем желчнее становимся.
Магнус Мэнкуп

Был тот особый час, когда легкие, еще почти неощутимые сумерки, подобно
волшебной паутине, скрадывают каменные морщины. Прорезанные стрельчатыми
окнами фасады превращаются как бы в теневые экраны, на которых кадр за
кадром мелькает жизнь многочисленных поколений. Чем старее город, тем
сильнее волшебство сумерек, тем мудрее и значительнее лица домов.
Гамбург когда-то сравнивали с Амстердамом и Венецией из-за сети
каналов, именуемых на местном наречии флетами.
После войны давно мешавшие движению флеты - заваленные обломками,
выброшенными из горящих квартир утварью и мебелью, ржавеющими железяками
бомбовых осколков, знаменитые гамбургские флеты - окончательно засыпали.
Еще несколько узких улочек, где дома новой постройки чередовались со
старыми, - и они выехали к набережной, огороженной массивной чугунной
решеткой. Канал, один из трех не затронутых послевоенной реконструкцией,
назывался Блайхенфлет. Сплошь покрытая пестрым узором листьев, живописным
следом летней жары и первых осенних ветров, подернутая зеленой ряской,
неподвижная вода казалась застывшей навеки. Ее прелый запах, подобно гниющим
фруктам, таящим в себе наряду с дыханием смерти аромат спелых садов, не
раздражал, скорее наоборот. И все же Мун подумал о бесчисленных трупах,
которыми война удобрила тинистое дно канала.
Кафе называлось "Старая любовь". Это название, выведенное готическими
буквами над ганзейским кораблем со вздутыми парусами, украшало зеркальные
окна. Над низкими белыми занавесками в немецком бюргерском вкусе возвышались
окруженные спиралями дыма головы посетителей.
Широкая застекленная дверь, упруго пружиня, распахнулась. Мэнкуп
пропустил гостей, а сам огляделся - найти кого-либо в этом дымном
столпотворении представлялось нелегким делом. У входа стояли загруженные
плащами, шляпами, портфелями темные вешалки. Рядом - другие, с гроздьями
отполированных от постоянного употребления деревянных держателей, на которых
развевались черно-белые и цветные флаги периодических изданий. Буфетную
стойку замыкали с одной стороны стеклянные соты, из которых выглядывали
горлышки бутылок, с другой - вместилище духовной пищи, старинный дубовый
шкаф с тяжелыми переплетами энциклопедий и справочников.
Уходящее вглубь помещение было втиснуто между двух стен, покрытых
огромными фресками в староголландской манере, с преобладанием темной сепии и
жженой кости, сквозь которые прорывались вспышки яркого пурпура. Росписи
изображали самые трагические часы истории города - большой пожар 1842 года,