"Владимир Ильин. Младшие близнецы" - читать интересную книгу автора

Господи, ну зачем мне это все? На кой черт я приперся сюда почти за
тысячу километров? Чтобы разбередить душу и себе и ему? Или обменяться
ничего не значащими пустыми фразами о том, как быстро летит время, и о том,
что ты по-прежнему помнишь и любишь Дом и благодарен лично ему, Владимиру
Ивановичу, за счастливое детство?..
Но разве для этого ты стремился сюда через тридцать лет?
Чтобы избавиться от нахлынувших сомнений, я постучал в дверь. Ответа
не последовало.
Тогда я толкнул дверь и вошел.
В кабинете почему-то было темно, как ночью. Ах, вот в чем дело. Окно
закрыто темными светонепроницаемыми шторами. Однако стоило мне переступить
порог, как на письменном столе, словно сама собой, зажглась настольная
лампа.
Папа действительно был тут. Сидел за столом в своем любимом кресле с
жестким сиденьем и высокой спинкой. Положив обе руки на подлокотники и
откинувшись назад, он пристально смотрел на меня. На нем был его любимый
темно-синий костюм, рубашка без галстука.
В кабинете почти ничего не изменилось. Изменился лишь его хозяин. Лицо
стало морщинистым, волосы - молочно-белыми. Он и раньше не отличался
полнотой, а теперь и вовсе стал худым. Сколько ему сейчас? Я вдруг с
удивлением обнаружил, что не могу вспомнить ни день, ни год его рождения.
В любом случае ему должно было быть уже за семьдесят.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.
Потом я сказал:
- Здравствуйте, Владимир Иванович. Вы помните меня?
Папа и глазом не моргнул.
- Конечно, - хладнокровно ответил он. - Антон Чеховский, третий
выпуск...
- Вот, решил навестить вас, - заговорил я, испытывая странное
смущение. - Как вы поживаете? Как здоровье? И почему вы сидите днем с
огнем?
Рука моя сама потянулась к выключателю, но меня остановил его голос:
- Не включай свет, Антон. Он мне теперь противопоказан. Здоровье,
понимаешь... Ты лучше присаживайся.
Напротив стола стоял стул, и лампа была направлена на него. Как будто
Папа был следователем, а каждый, кто к нему приходит, - преступником.
Я потоптался в нерешительности.
Вообще-то, по традиции положено было кинуться к своему бывшему
наставнику в объятия и трижды расцеловать его. Если, конечно, ты хочешь
показать ему, что любишь его.
Но я не мог этого сделать.
А Папа почему-то не собирался вставать из-за стола.
Впрочем, спокойствия ему всегда было не занимать. И эмоции свои он
старался не выдавать.
- Я слушаю тебя, Антон, - объявил он, склонив голову набок.
Будто я все еще был подростком и пришел к нему на очередную беседу по
душам. Впрочем, для Папы это словосочетание было абсурдным. Была ли она у
него вообще, так называемая душа?
Хотя тогда у нас такой кощунственный вопрос не возникал.
Я молчал. Заготовленные речи куда-то испарились из головы. Я только