"Явдат Ильясов. Башня молчания " - читать интересную книгу автора

Сказал ар-Рахиб аль-Исфахани: "Наихудшие из эмиров - те, что наиболее
удалены от ученых, а наихудшие из ученых - те, что наиболее близки к
эмирам". И даже аль-Газали, совсем не бунтарь, говорит: "Если ты увидишь
ученого, который всегда при дворе, знай, что он вор".
Интересно бы встретиться с ним, с Газали, посмотреть, что из него
получилось в Багдаде...
За раскрытым окном - тихо, спокойно, нет лучшей поры для работы! Но
тишина, что обычно несла ему радость почему-то сегодня стала его угнетать. И
постепенно сделалась невыносимой.
Он сперва не понял, почему. Но писать уже не мог. С недоумением бросил
перо, походил по ковру от стены к стене. И, будто очнувшись, резко вскинул
голову. Не слышен стук молотка Эль-Мирры! Стук, ставший для него привычным
и, можно сказать, многозначительным. Она не дает о себе знать...
Может быть, еще рано? Нет, уже солнце взошло. Случилось что-то плохое.
Он сразу почувствовал это. Омар лихорадочно накинул легкий халат, ощупал
деньги в кармане, сунул босые ноги в туфли и ринулся на улицу.
Сел на скамейку возле калитки, чтоб унять дрожь в руках и ногах и,
главное, в сердце. Успокоившись малость, украдкой, будто уже уличенный в
жутких грехах, скользнул к соседской калитке, постучался тихонько...
Шаги во дворе - легкие, но медлительные. Не Эль-Мирра. Та ходит, как
порхает. Он заглянул в щель. Старуха. Подошла и тоже прильнула к щели. Омар
отшатнулся. Швея, как змея, сверкнула на него недобрым оком, проворчала
что-то злое и удалилась.
- Тетушка! - тихо позвал Омар сквозь щель.
- Будь ты проклят, развратник, подлый соблазнитель!
Та-ак. Омар, оглушенный, побрел по узкой улочке, сам не зная, куда.
Прохожих нет, плотная пыль еще не взрыта ногами.
Он долго брел мимо кривых оград, кое-как сооруженных из грубых шершавых
камней. Убогая улица. Убогий квартал. Убогий мир. Есть в нем один яркий
цветок, Эль-Мирра душистая, но, похоже, и ту у него отберут...
"Куда я тащусь? К черту!" Калитка осталась открытой. Как бы кто не влез
и не надругался еще и над его новой книгой.
Он решил обойти дом с другой стороны, чтобы опять не попасть под
змеиный взгляд швеи, - ему казалось, она весь день будет смотреть сквозь
щель в калитке...
Вкусно пахнет горячим хлебом. У этих соседей калитка открыта с утра,
вход для покупателей всегда свободен. Купить, что ли, свежих лепешек?
Работать нынче, видно, не придется, - будем пить и есть.
Из большой круглой печки, уже пустой, волной исходит нагретый воздух и
таинственный, щемящий душу, родной человеку запах теплой золы. В огромной
плоской корзине - гора пышущих жаром золотистых плоских хлебцев. Навес над
печью густо закопчен. Что ни говори, благородное эхо ремесло: кормить людей
добрым хлебом.
Омара встретил сын хлебопека, старший. Румяный, как лепешка, гладкий,
упитанный губошлеп. Даже брюшко у юнца выступает, круглое, как арбуз. Когда
успел наесть? Наверное, поглощает за один присест десять лепешек, макая их в
густой каймак...
Молодой хозяин, который, бывало, с поклоном брал у Омара фельсы,
почему-то хмур, неприветлив:
- Для таких, как ты, у нас нет хлеба!