"Александр Иличевский. Бутылка (Повесть о стекле)" - читать интересную книгу автора

Ужас меня объял, скушал, жизнь совсем обрыдла.
Жена мне говорит тогда:
- Ты бы ушел пожить еще куда-нибудь, а то и меня с тобой прищучат.
А я тогда в последний заезд подхватил в Чаде дизентерию: хлебнул в
аэропорту, в сортире, две горсти воды из-под крана - не стерпел, жарко там
очень.
Не пожалела:
- Иди, - говорит, - подобру-поздорову.
Я и пошел: в Зюзино ночевать к приятелю - в аспирантскую нашу общагу.
Еле дошел - то и дело прятался по кустам с нуждой неотложной.
В Зюзьке месяц промаячил орлом над толчком, как джин дизентерийный,
чуть не помер: а подайся я в больницу - сразу бы засветился. Так бы и
кончил: в дерьме и в крови, как в кино, по уши.
Однако, пока болел - отстрелил кредиторов моих кто-то.
Женка ж меня обратно пустить - ни в какую. Отвыкла, видать, пока
прятался.
Ну, думаю, ладно: разбогатею - сама прибежишь.
Устал я тогда очень. Исхудал - одни мозги да душа остались.
К тому ж, до смерти устал от страха трястись: достали - жена, покойные
кредиторы. Дай, думаю, тайм-аут возьму - расслаблюсь, пораскину, как дальше
быть, может, что и надумаю с толком.
И полюбил я тогда читать книжки и по городу ходить. Стишки повадился на
ходу придумывать. Математикой кое-какой снова в уме занялся. Но все больше
стишки, конечно. Днями целыми ходил, шлялся где ни попадя, нагуливал
настроение на поэзию, - чтоб ввечеру стишок какой тиснуть на бульваре.
Ночевал я в той же общаге - в кастелянной, чтоб приятеля, с бабой новой
его, не тревожить. Ключ подобрал и ночью вскарабкивался на сложенные
матрасы. Как принцесса - на горошину. Нехорошо там спалось, несмотря что
мягко очень: спишь, как на облачности летаешь,
- туда-сюда во сне болтало, будто падаешь и взмываешь, а земля,
твердь - с горошину ту самую, что заснуть глубоко не дает, так как
ворочается под поясницей - далеко и жутко. Все оттого, что матрасы чересчур
высоко были наложены - до потолка носом подать. Форточка на уровне глаз
маячила. В нее звезда одна вплотную смотрела, мигала всю дорогу небесную:
мол, держись, браток. Я и держался.
И еще минус - рано вставать приходилось, пока не нагрянет комендантша.
Чуть свет - вскакивал, умывался и шел бродить по городу, как собака,
которую из дома вышвырнули, а та - не в силах привыкнуть к воле - повадилась
ночевать на чужом пороге.
У гуляний моих было два направления - любопытство и праздность.
Вот по первому я и зашел однажды к Петру Ильичу Рубинштейну - проверить
репертуар консерваторский. А там пусто - никто уже не играет, оркестранты,
видать, по кабакам подались лабать: только, смотрю, в буфете мурло с
саксофоном торгует винищем. Подудит, подудит и кассой - щелк.
Ну, думаю, раз нет репертуара, то и мы выпьем.
Дайте мне, говорю, вон ту бутылку, в черно-красной этикетке, с
кудряшками; называется "Черный доктор".
Мурло снял, рукавом от пыли обмахнул. Поставил:
- Семнадцать рублей с вас. Только это никакие не кудряшки, а лоза
виноградная.