"Александр Иличевский. Дом в Мещере" - читать интересную книгу автора

осторожная логика разлеталась в пух и прах, будто нарвавшись на мину. Миной
этой было допущение, что сон, привидевшийся мне тогда, в электричке, несет в
себе крупицу истины. Неважно какой - истины символа или факта; жить с этим
было невозможно. Умозрительные саперные работы ни к какому результату не
приводили: густая путаница раздумий напоминала шахматную игру вслепую, где
не только была неизвестна моя - заведомо проигрышная - позиция, но еще и на
самой игровой доске не хватало нескольких полей. Попытка нащупать их
содержимое приводила к тому, что начинало мерещиться черт знает что, и я
бежал из этого места; но из темных клеток что-то рвалось, цепляясь, вслед -
и еще долго пульсировало в мозжечке, будто в нем плясала фурия мигрени.
Наконец, придя к выводу, что разрешить кошмар можно только действием, я
успокоился и стал обдумывать, как следует вести себя в поездке. Решил: долго
разбираться с ней не буду, заберу письмо и задам стрекача. Вот только
наличие странного шута в этой истории меня раздражало. Но я решил на первых
порах ему - как проводнику - подчиниться и быть паинькой: хотя бы потому,
что без него до места не добраться. А после сразу постараюсь от него
избавиться. Это первое.
Еще я решил ни в коем случае не цацкаться с Катей и вести себя жестко:
утопающий часто в панике топит спасателя; поэтому легче всего спасать уже
обездвиженного: для этого нужно либо оглушить, либо сразу хватать за волосы,
чтоб утихомирить, - так пламя пожара сбивают взрывом. Вот только нужно еще
понять, кто из нас утопающий.
Покружив по квартире, я обнаружил его сидящим за шторой на подоконнике.
Он сосредоточенно смотрел за окно. Облачко на запотевшем стекле мешало ему
видеть. Обернулся.
Я молчал, не зная, с чего начать. Облачко стало исчезать... и совсем
исчезло. Вопросительное выражение наконец сменилось рассеянным.
Я спросил: когда? Выяснилось: завтра утром - электричка в 9.20 с
Казанского вокзала.
Решившись, я испытал облегчение. Но вместе с ним возникла тревожная,
словно бы звонкая от нервозности пустота. Стало ясно: в квартире не усидеть.
Я оделся и вышел.
Еще у дома купил водки, а до Солянки добрался, едва нащупывая себя в
слабом чувстве. В "Пропаганде" сдуру выпил вина и только через неделю
припомнилось, как обратно меня везли на такси цыгане, по пути дважды
пересаживая в "неотложку" - к ручным медведям, которых душили санитары,
повязывая им роскошные банты. Наконец сгрузили на площадь трех вокзалов,
положили на трамвайные рельсы, скользко, а очнулся я дома, испугавшись, что
надо скорее обратно...
В метро горбун вел себя прилично. Не бормотал и был сосредоточен. На
следующей остановке ему уступили место. С достоинством запрыгнул на сиденье,
кивнул в благодарность.
На вокзале обнаружилось, что у него есть деньги: купил с лотка булочку
и кофе. Я нервничал, мне было не до завтрака.
Когда стояли в очереди в кассу, важно сообщил, что билет покупать ему
не нужно. И правда: в поезде он предъявил контролерам инвалидную книжечку.
С утра народу в электричке было мало, и я смог вытянуть ноги: колени
дрожали.
Горбун сидел напротив, с краю, и с отсутствующим видом что-то нащупывал
в карманах.