"Валерий Игнатенко. Бионерский ланкастер (Журнал "Фантакрим-MEGA")" - читать интересную книгу автора

- Девка как девка - плотная, толстощекая, лен-волосы, глазища, что
пятаки деревянные, сумасшедшие.
- Хороша, говорите? - вздохнул штурман.
Кофейник уставился на него так, будто бы старичина Фрэнк спьяну или
сдуру шваркнул снарядом для Билл-Бола по кофейникову хвосту и расплескал
весь сугрев.
- Хороша-то она хороша, любезник! - Король крякнул, освобождая лопату
от атлантовой службы. Осмотрел совок, отскреб ногтем известь и, плеснув из
канистры в лопату ковш спирта, с минуту подержал вспыхнувшее синим огнем
железо над светлячками, а потом небрежно смотнул сор в куст волчьей ягоды.
Поднес лопату к мясистому, толстому концу-кончищу носа (своего носа),
зычно втянул в себя запах, кашлянул в кулак и, удовлетворенный, шлепнул на
сковородку-лопату перепелиное, должно быть, яйцо... потом - другое,
третье... Правой рукой держа и подогревая блюдо, а левой уверенно швыряя в
совок яйца одно за другим, он самодовольно подмигивал паломникам-бионерам.
- Как! Со с-ква-рлупками? - ужаснулся Накомарник священнодейству.
- Ну и что? - рявкнул и облизнулся Кофейник. - Скорлупки полезны для
организма - они содержат органическую известь и еще кое-какую бионергию.
Укрепляют кости и зубы! Мог бы, Накомаша, промолчать или одобрить.
Пес готов был проглотить сто тысяч порций яичницы со скорлупой,
окалиной, с самой волчьей ягодой даже! Очень уж раздражал и щекотал его
чувствительный нос этот бесподобно-съедобный запах.
Яичница поджаривалась, скорлупки, потрескивая, вылетали, выпархивали из
совка и падали в аметистовый светлячковый огонь.
Пес вспомнил, что Фрэнк-Первоглот не ест, а он, Кофейник, слава богу,
не пьет. И поэтому стоит лизнуть Фрэнка в нос.
Пока друзья насыщались, уписывали за обе щеки, а Фрэнк рассказывал им о
своих странствиях, первоглотстве, благородстве и успехах в игре в
Билл-Бол, что-то в лесу изменилось.
На лавочке, у зацветшего вдруг куста сирени, стояла не самых субтильных
кондиций девашечка (176-3, бюст-100-90).
Нагая, она согревала лес и себя вращением семи пламенеющих обручей.
Красногрудые ласточки вращались вокруг лахудриных бедер. Два нежнейших,
почти невидимых от бешеной скорости, пчелиных роя, обращались,
фосфоресцируя (противу солнца вокруг правого ее соска и посолонь вокруг
груди левой). Браслеты из бабочек, мошкары, светлячков звенели на
запястьях и щиколотках. Две доисторических черепашки изображали из себя
каблуки прозрачнейших башмачков, опрелестнивали лахудрино крупностопие.
Волосы, и вправду, были лен и свет, а нимба не было. Был венчик из
летающих золотых рыбешек и два кольца на левом безымянном: бабушкино
серебряное и Валеркино, мельхиоровое. Глаза лахудры светились не сводящим
с ума, а влюбляюще-вразумляющим светом.
Фрэнк-Первоглот прервал рассказ на самом разухабистом билл-больном
периоде (том, когда он влил себе в пасть десять полупинтовых кружек
сугрева, а творец игры, боцман Билл, не заработал ни одной, одну даже
раскокал, как какой-нибудь юнга-не-оттуда-нога). Так вот, Фрэнк увидел ее,
лахудру-принцессу, разинул пасть и застыл, умер.
- Принцесса! Нимфея! Лесовушка! Шпулечка! - заорал он немым, каменным
воплем. И сгорел. Навсегда запопал в светлячковое пекло.
- Замуж за меня пойдешь? Рыбка, киска, ляпа?