"Наталья Игнатова. Дева и Змей" - читать интересную книгу автора

Курт был только рад, что в свое время судьба матери сложилась именно
так, а не иначе. В результате ему, родившемуся в фашистской Германии, до
пяти лет прожившему в Германии заново рождающейся, вырасти довелось все же в
СССР. И сам он до мозга костей был человеком советским, гражданином страны с
героическим прошлым, великим настоящем и фантастическим будущем.
Отца своего, коммуниста и романтика, Курт любил, хоть и знал только по
фотографиям. И, наверное, если бы Роберт Гюнхельд не служил в ГРУ, не
боролся с фашизмом, а действительно был офицером-эсэсовцем, Курт любил его
не меньше: отец есть отец, и кровь, как известно, не водица. Однако, кроме
любви, питал Курт к отцу еще и благодарность, и глубокое уважение. После
смерти штурмбаннфюрера Гюнхельда, жене его, жене офицера-изменника,
партизанской связной, не было предъявлено никаких обвинений. И до самого
конца войны, до Победы, никто так и не заподозрил Варвару Гюнхельд в работе
на Советский Союз.
Курт с полным правом мог гордиться отцом. И он гордился. Но даже он
никогда не отзывался об отце с таким почтением, с каким вспоминали Роберта
Гюнхельда собравшиеся в доме у церкви многочисленные гости.
Семья Гюнхельдов представляла собой аристократию Ауфбе,
административные и силовые структуры, а также церковь - власть духовную.
Применительно к городу с населением меньше, чем в тысячу человек, это
звучало так смешно и напыщенно, что Курт, поначалу скучавший на устроенном
матерью приеме, с трудом удерживался от язвительных замечаний.
Его дядья, впрочем, производили впечатление. От самого старшего -
восьмидесятилетнего Петера Гюнхельда, до самого младшего - Вильяма,
сорокапятилетнего красавца, очень похожего на Роберта Гюнхельда, каким знал
его Курт по фотографиям.
Разумеется, не все собравшиеся приходились ему именно дядьями,
родственные связи в огромной семье Гюнхельдов представляли собой весьма
сложную сеть, развесистое древо, каждая ветвь и сучок которого были
тщательно вырисованы на форзаце семейной библии. Книгу принес Вильям, и,
заглянув в нее, Курт с удивлением обнаружил, что его имя не только внесено в
список, но и расположено ближе всех к стволу.
- Старший в семье, - весомо покивал дядюшка Петер, - старший сын
Роберта.
Это накладывало обязательства. Курту на обязательства было плевать.
Никто, впрочем, и не настаивал.
- Мы с тобой познакомились, - бодро заявил дядя Вильям, - ты
познакомился с нами. Это главное. Сейчас у тебя своя жизнь, учеба, друзья в
России, карьера, планы. А станешь старше, выберешь сам.
В общем, ничего. Родственники, хоть и буржуи, оказались людьми
приятными. Не без странностей, конечно. Власть, даже в пределах одного
маленького городишки, все равно накладывает отпечаток. А уж когда власть в
густую кашу перемешана с религией и суевериями, странности неизбежно
становятся заметнее.
Дядя Вильям - пастор местной церкви, тот вообще очень резко
высказывался обо всем, что происходило за пределами его городка. При том,
что информацию черпал исключительно из радиопередач. Телевидение же почитал
излишеством, и за всю жизнь ни разу не поддался соблазну хоть краем глаза
глянуть в "Волшебный ящик".
- Ничего полезного для души там не покажут, прочее все - растление