"Гарри Поттер и Орден Феникса" - читать интересную книгу автора (Роулинг Джоан Кэтлин)

Глава 25. Жук на ниточке

Ответ был получен на следующее же утро. Когда пришел «Ежедневный пророк» Гермионы, она развернула его, посмотрела на первую полосу и ойкнула так, что обернулись все, сидевшие неподалеку.

— Что? — спросили в один голос Рон и Гарри.

Вместо ответа она положила газету перед ними и показала на десять черно-белых фотографий, занявших всю первую полосу; на девяти — лица волшебников, на десятой — ведьма. Одни безмолвно скалились, другие нагло барабанили пальцами по рамкам своих фотографий. Под каждой значилось имя и преступление, за которое этот человек был посажен в Азкабан.

«Антонин Долохов, — гласила подпись под фотографией волшебника с длинной, бледной, искривленной физиономией, насмешливо смотревшего на Гарри. — Осужден за зверское убийство Гидеона и Фабиана Пруэттов».

«Август Руквуд, — значилось под изображением рябого мужчины с жирными волосами, который стоял со скучающим видом, прислонясь к краю фотографии. — Осужден за передачу секретных сведений Министерства магии Тому-Кого-Нельзя-Называть».

Но внимание Гарри было приковано к ведьме. Она бросилась ему в глаза, как только перед ними положили газету. Длинные нечесаные волосы — в прошлый раз, когда он ее видел, они были густые и блестящие. Она смотрела на него из-под тяжелых век, на тонких губах играла надменная улыбка. Как и Сириус, она сохранила остатки былой красоты, хотя время или Азкабан сильно над ней поработали.

«Беллатриса Лестрейндж, осуждена за пытки, нанесшие непоправимый вред здоровью Фрэнка и Алисы Долгопупс».

Гермиона толкнула Гарри локтем и показала на заголовок над фотографиями, которого Гарри, вперившись в Беллатрису, не успел прочесть.

— Блэк? — громко сказал Гарри. — Откуда?..

— Тс-с! — шепнула Гермиона. - Тихо. Читай про себя!

— Вот тебе и разгадка, Гарри, — сказал потрясенный Рон. — Вот почему он вчера так радовался.

— Поверить не могу, — сказал Гарри. — Фадж винит в побеге Сириуса.

— А что ему остается? — с горечью спросила Гермиона. — Сказать: «Извините, господа, Дамблдор предупреждал меня, что это может случиться — стража Азкабана переметнулась к лорду Волан-де-Морту (перестань ойкать, Рон)... а теперь на свободе и самые опасные его союзники»? Понимаете, он полгода твердил, что ты и Дамблдор — лжецы.

Она перевернула страницу и стала читать дальше, а Гарри окинул взглядом Большой зал. Он не мог понять, почему не испуганы и не обсуждают эту ужасную новость все остальные, но на самом деле очень немногие получали газету ежедневно, как Гермиона. Болтают о домашних заданиях, о квиддиче и неизвестно еще о какой ерунде, когда за этими стенами к воинству Волан-де-Морта присоединились еще десять Пожирателей смерти.

Он посмотрел на преподавательский стол. Тут картина была совсем другая. Дамблдор был поглощен разговором с МакГонагалл, у обоих озабоченные лица. Профессор Стебль, подперев «Пророк» бутылкой кетчупа, читала первую полосу с такой сосредоточенностью, что не замечала, как с ее ложки, застывшей в воздухе, капает на колени яичный желток. А на дальнем конце стола профессор Амбридж поедала овсянку. Раз в кои веки ее выпученные жабьи глаза не обшаривали зал в поисках нарушителей дисциплины. Насупясь, она метала в рот ложку за ложкой и время от времени злобно поглядывала на занятых беседой Дамблдора и МакГонагалл.

— Кошмар, — сказала Гермиона, продолжавшая читать газету.

— Что еще? — встрепенулся Гарри. — Нервы у него были напряжены.

— Это ужасно. — Гермиона сложила газету на десятой странице и пододвинула к Гарри и Рону.

— Боуд... — сказал Рон. — Что-то знакомое...

— Мы его видели, — прошептала Гермиона. — В больнице, помнишь? Кровать напротив Локонса — он лежал и смотрел в потолок. И видели, как принесли дьявольские силки. Она — целительница — сказала, что это рождественский подарок.

Гарри еще раз посмотрел на статью. Ужас сжимал ему горло.

— Как это мы не узнали дьявольские силки? Мы ведь видели их раньше... могли помешать...

— Кто же думал, что дьявольские силки появятся в больнице под видом комнатного растения? — сказал Рон. — Это не мы виноваты, а тот тип, что их прислал. Тоже мне, лопух — не видит, что покупает.

— Да ну тебя, Рон, — дрожащим голосом сказала Гермиона. — Не верю я, что кто-то сажал дьявольские силки в горшок и не знал, что они стараются удавить всякого, кто прикоснется. Это... это было убийство... притом хитроумное. Если растение прислано анонимно, как узнать, кто это сделал?

Но Гарри думал не о дьявольских силках. Он вспоминал, как они спускались в лифте на девятый уровень Министерства в день слушания и на уровне атриума в лифт вошел мужчина с землистым лицом.

— Я знаю Боуда, — медленно сказал он. — Мы с твоим отцом встретили его в Министерстве.

У Рона округлились глаза.

— Я помню, отец говорил о нем дома! Он был невыразимец, он работал в Отделе тайн!

С минуту они глядели друг на друга, потом Гермиона притянула к себе газету, закрыла ее, свирепо посмотрела на первую страницу с портретами беглых Пожирателей смерти и вскочила.

— Ты куда? — опешил Рон.

— Отправить письмо. — Гермиона вскинула сумку на плечо. — Не знаю, получится ли... но надо попробовать... а кроме меня, некому.

— Терпеть не могу, когда она себя так ведет, — проворчал Рон. Они тоже направились к выходу из Большого зала, только не так быстро. — Умрет, что ли, если скажет, в чем дело? Ну, потеряла бы десять секунд... А-а, Хагрид.

Хагрид стоял у двери в вестибюль, дожидаясь, когда пройдет толпа когтевранцев. Он по-прежнему был в кровоподтеках, как в день возвращения из командировки к великанам, а на переносице у него красовалась свежая рана.

— Как жизнь, приятели? — спросил он, причем вместо улыбки у него получилась болезненная гримаса.

— А ты как, Хагрид? — спросил Гарри, шагая рядом с ним через вестибюль к парадной двери.

— Хорошо, хорошо, — ответил Хагрид, с наигранной веселостью; он помахал рукой, едва не контузив проходившую мимо профессора Вектор. — Всё дела, понимаешь... к занятиям готовиться... у пары саламандр чешуйная парша... у меня испытательный срок.

— У тебя испытательный срок? — громким голосом переспросил Рон, так что многие ребята с любопытством обернулись. — Извини... Правда испытательный срок? — повторил он шепотом.

— Да... Правду сказать, я другого не ждал. Вы, может, не заметили — инспекция-то не больно хорошо прошла... вот как, значит... — Он тяжело вздохнул. — Пойду-ка натру этих саламандр красным перчиком, не то, глядишь, и хвосты отвалятся. Пока, ребятки.

Он вышел в дверь, спустился с каменной лестницы и зашагал по мокрому лугу. Гарри смотрел ему вслед и думал, хватит ли у него сил перенести хотя бы еще одну плохую новость.

Известие о том, что Хагрид оставлен с испытательным сроком, разнеслось по всей школе, но, к возмущению Гарри, почти никто не расстроился, а некоторые — и в первую голову, конечно, Драко Малфой — просто обрадовались. Что же до диковинной смерти какого-то министерского служащего в больнице святого Мунго, то знали о ней и были огорчены, кажется, только они трое. Разговоры в коридорах были только об одном: о десяти сбежавших Пожирателях смерти — новость распространили те немногие, кто читал газеты. Поползли слухи, что кое-кто из беглых замечен в Хогсмиде, что они прячутся в Визжащей хижине и намерены прорваться в Хогвартс, как когда-то Сириус Блэк.

Ребята, выросшие в семьях волшебников, с детства знали имена этих Пожирателей смерти — их произносили почти с таким же страхом, как имя самого Темного Лорда; преступления их, совершенные в годы волан-де-мортовского террора, стали легендой. А по коридорам Хогвартса ходили юные родственники их жертв, и теперь на них падали вовсе нежеланные отсветы их мрачной славы. Сьюзен Боунс, чьи дядя, тетя и двоюродные братья пали от руки одного из злодеев, с горечью сказала на уроке травологии, что теперь она поняла, каково оказаться на месте Гарри.

— Не знаю, как ты с этим живешь. Это ужас, — выпалила она, подсыпая слишком много драконьего навоза саженцам визгоперки, отчего они недовольно запищали и заерзали.

Да и Гарри снова стал предметом повышенного внимания и оживленных пересудов в коридорах, правда, в интонациях шептунов он уловил некоторую перемену. Теперь в них слышалось любопытство, а не враждебность, и несколько раз до него долетели обрывки разговоров, из которых явствовало, что ребят не устраивает версия «Пророка» насчет того, как и почему удалось Пожирателям смерти вырваться из крепости Азкабан. Недоумение и страх вынуждали этих усомнившихся обратиться к единственному объяснению, которое было им доступно — к тому, о чем твердили с прошлого года Гарри и Дамблдор.

Изменилось не только настроение учеников. То и дело можно было встретить в коридорах двух-трех профессоров, шепотом ведущих напряженную беседу, — завидя приближающихся учеников, они немедленно ее обрывали.

— Должно быть, больше не могут свободно разговаривать в учительской, — тихо сказала Гермиона, когда они втроем прошли мимо стоявших тесной группой перед кабинетом заклинаний МакГонагалл, Флитвика и Стебль. — Если там Амбридж.

— Думаете, они узнали что-то новое? — спросил Рон, оглянувшись на трех профессоров.

— Если и узнали, мы об этом не услышим, — сердито сказал Гарри. — После этого декрета — какой там у него номер?..

Дело в том, что после побега из Азкабана на доске объявлений появилось такое:

Этот последний декрет стал предметом многочисленных шуток. Ли Джордан указал Амбридж, что в соответствии с новым правилом она не вправе выгонять Фреда и Джорджа из класса за то, что они играли сзади со взрыв-кусачкой.

— Профессор, взрыв-кусачка не связана с защитой от Темных искусств. Эта информация не имеет отношения к вашему предмету.

Когда Гарри увидел Джордана в следующий раз, рука у того сильно кровоточила. Гарри порекомендовал настойку растопырника.

Гарри думал, что после побега преступников из Азкабана Амбридж чуточку присмиреет, смутится оттого, что это безобразие случилось под самым носом у ее возлюбленного Фаджа. Но нет, это как будто только утвердило ее в неистовом желании взять под свой контроль все стороны жизни Хогвартса. Она была полна решимости уволить в скором времени, как минимум, одного преподавателя; вопрос состоял только в том, кого первого — профессора Трелони или Хагрида.

Каждое занятие по прорицаниям и уходу за магическими существами проходило теперь в присутствии Амбридж и ее блокнота. Она маячила у камина в пропахшей благовониями комнате на башне, прерывала становившиеся все более истерическими вещания Трелони трудными вопросами о птицегадании и гептомологии, утверждала, что Трелони предугадывает ответы учеников раньше, чем они ответят, требовала, чтобы та продемонстрировала свое умение работать с хрустальным шаром, гадать на кофейной гуще или по рунам. Гарри думал, что Трелони скоро сломается под этим давлением. Несколько раз он встречал ее в коридорах — что само по себе было необычно, ибо профессор предпочитала сидеть у себя в башне, — и Трелони что-то лихорадочно бормотала, заламывала руки и испуганно оглядывалась через плечо, издавая при этом сильный запах кулинарного хереса. Если бы он не так беспокоился за Хагрида, то пожалел бы ее, но уж коли одному из них быть выгнанным, то кому остаться — такого вопроса для Гарри не существовало.

К сожалению, нельзя было сказать, что Хагрид на уроках выглядит убедительнее Трелони. Правда, он последовал совету Гермионы и не показывал им никого более страшного, чем шишуга (существо, не отличимое от терьера Джека Рассела, если не считать раздвоенного хвоста), — видимо, к Рождеству и у него сдали нервы. На занятиях он был непривычно рассеян и взвинчен, то и дело терял нить рассуждений, на вопросы учеников отвечал невпопад и все время тревожно оглядывался на Амбридж. Кроме того, он стал держаться отчужденнее с Гарри, Роном и Гермионой и прямо запретил им приходить к нему после наступления темноты.

— Если она вас поймает, нам всем крышка, — сказал он им без обиняков, и, не желая ставить его под удар, они перестали ходить к нему по вечерам в гости.

Гарри видел, что Амбридж постепенно лишает его всего, ради чего стоило жить в Хогвартсе: общения с Хагридом, писем Сириуса, «Молнии» и квиддича. Отыграться он мог только одним способом — удвоенным усердием на занятиях ОД.

Он с радостью замечал, что известие о побеге десяти Пожирателей смерти прибавило рвения всем членам отряда, даже Захарии Смиту. Но ни на ком это не сказалось так сильно, как на Невилле. Известие о том, что палачи его родителей гуляют на свободе, вызвало в нем странную и даже пугающую перемену. Он ни разу не упомянул о своей встрече с Гарри, Роном и Гермионой в изоляторе больницы святого Мунго, и они, следуя его примеру, тоже помалкивали. Ни словом не обмолвился он и о побеге Беллатрисы Лестрейндж с сообщниками.

Теперь он вообще почти не разговаривал на сборах ОД и неутомимо отрабатывал каждое заклятие и контрзаклятие, с которыми знакомил их Гарри, — закусив губу от усердия, не обращая внимания на осечки и ушибы. Успехи он делал стремительные. Когда Гарри преподал им Щитовые чары — способ отражать несильные заклятия так, чтобы они отскакивали в самого нападающего, — быстрее Невилла ими овладела только Гермиона.

Гарри много бы отдал за то, чтобы так же преуспеть в окклюменции, как Невилл на занятиях ОД. Уроки у Снегга, начавшиеся столь неудачно, в лучшую сторону не изменились. Наоборот, он чувствовал, что с каждым уроком слабеет.

До того, как он начал учиться окклюменции, шрам дергало изредка, обычно по ночам или когда до него доходили вспышками настроения и мысли Волан-де-Морта. Теперь эти подергивания сделались почти постоянными, и часто им овладевали приступы раздражения или веселья, никак не связанные с тем, что происходило с ним на самом деле; всякий раз при этом шрам обжигало болью. У него было отвратительное чувство, что он превращается в антенну, настроенную на тончайшие смены настроения Волан-де-Морта, и он не сомневался, что чувствительность эта начала расти с первого же урока окклюменции у Снегга. Мало того — теперь ему каждую ночь снилось, как он идет по коридору ко входу в Отдел тайн, и сон завершался тем, что он мучительно хочет проникнуть за эту голую черную дверь.

— Может быть, это вроде болезни, — сказала Гермиона, озабоченно глядя на него, когда он поделился своими страхами с ней и Роном. — Как лихорадка. Сначала должно стать хуже, чтобы потом отпустило.

— От уроков со Снеггом становится только хуже, — твердо сказал Гарри. — Мне надоело, что шрам болит, осточертело ходить каждую ночь по этому коридору. — Он сердито потер лоб. — Хоть бы дверь эта открылась. Надоело торчать перед ней и глазеть.

— Не выдумывай. Дамблдор хочет, чтобы тебе перестала сниться эта дверь, иначе не велел бы Снеггу учить тебя окклюменции. Просто надо больше стараться.

— Я стараюсь! — обозлился Гарри. — Попробовала бы сама разок... Снегг лезет тебе в мозги — то еще удовольствие!

— А что, если... — медленно проговорил Рон.

— Что — «если»? — вскинулась Гермиона.

— Если не Гарри виноват, что не может закрыться, — мрачно пояснил Рон.

— Что ты хочешь сказать? — спросила Гермиона.

— Ну, может, Снегг вовсе не хочет помочь Гарри... Гарри и Гермиона уставились на него. Рон мрачно и со значением посмотрел на Гарри, потом на нее.

— Может, — он понизил голос, — Снегг на самом деле хочет еще больше раскрыть сознание Гарри — облегчить Сами-Знаете...

— Замолчи, Рон, — сказала Гермиона. — Сколько раз ты подозревал Снегга, и хоть раз оказался прав? Дамблдор ему доверяет, он работает для Ордена, этого достаточно.

— Он был Пожирателем смерти, — уперся Рон. — Где доказательства, что он в самом деле перешел на нашу сторону?

— Дамблдор ему доверяет, — повторила Гермиона. — И если мы не можем верить Дамблдору, тогда мы никому не можем верить.

За всеми этими тревогами и делами — домашними заданиями, которых наваливали столько, что пятикурсники засиживались за полночь, тайными собраниями ОД и регулярными уроками у Снегга — январь пролетел незаметно. Гарри оглянуться не успел, как наступил февраль с сырыми оттепелями и перспективой второй за год вылазки в Хогсмид. С тех пор как Гарри условился с Чжоу о встрече в деревне, им редко удавалось поговорить. И вот предстояло провести весь Валентинов день в ее обществе.

Утром четырнадцатого февраля Гарри оделся с особой тщательностью. Они с Роном пришли на завтрак как раз к прилету почтовых сов. Букли среди них не было — да он ее и не ждал, — зато Гермиона выдергивала какое-то письмо из клюва незнакомой бурой совы.

— Очень вовремя. Если бы сегодня не пришло... — Она нетерпеливо разорвала конверт и вынула клочок пергамента. Глаза ее бегали взад и вперед по листку, и на лице постепенно проступало хмурое удовлетворение. Она подняла глаза на Гарри. — Слушай, это очень важно. Можешь со мной встретиться в «Трех метлах» около полудня?

— Да не знаю, — нерешительно сказал он. — Чжоу, наверное, рассчитывала, что я весь день проведу с ней. Мы не договаривались, что будем делать.

— Ну, раз так, и ее возьми. Но ты придешь?

— Хорошо, ладно. А что такое?

— Сейчас некогда объяснять. Надо срочно ответить. — И с письмом в одной руке и тостом в другой она выбежала из Большого зала.

— А ты пойдешь? — спросил Гарри у Рона. Тот уныло покачал головой:

— Я вообще не могу пойти. Анджелина хочет весь день тренироваться. Как будто это поможет. Хуже нашей команды я ничего не видел. Ты бы посмотрел на Слоупера и Керка — жалкое зрелище, еще хуже меня. — Он тяжело вздохнул. — Не понимаю, почему Анджелина меня держит?

— Когда ты в форме, ты хорошо играешь, вот почему. Трудно было сочувствовать горю Рона, когда сам он отдал бы все на свете, чтобы сыграть в предстоящем матче с Пуффендуем. Рон, должно быть, понял его состояние, потому что до конца завтрака о квиддиче больше не заговаривал, и распрощались они суховато. Рон отправился в раздевалку стадиона, а Гарри попытался пригладить волосы, глядя на себя в перевернутую чайную ложку, после чего проследовал в вестибюль, где должен был встретиться с Чжоу. Шел он с некоторым замиранием сердца, ибо не знал, о чем ему говорить с Чжоу.

Она ждала его сбоку от дубовых дверей, очень хорошенькая, с забранными в конский хвост волосами. Собственные ноги вдруг показались ему непомерно большими, и он с ужасом представил себе, как комично выглядят его руки, болтающиеся вдоль боков.

— Привет, — сказала Чжоу, как бы слегка запыхавшись.

— Привет.

Несколько секунд они смотрела друг на друга, потом Гарри сказал:

— Ну что, пойдем?

— Пойдем.

Они встали в очередь к Филчу, который отмечал уходивших. Время от времени они переглядывались, обменивались беглыми улыбками, но не разговаривали. Когда наконец вышли на воздух, Гарри с облегчением вздохнул — гораздо легче было молчать на ходу, чем стоя в очереди, когда чувствуешь себя нелепо. День был свежий, ветреный. Когда проходили мимо стадиона, Гарри увидел летающих над трибунами Рона и Джинни, и ему стало больно оттого, что он не может быть с ними.

— Очень скучаешь по игре? — спросила Чжоу.

Он повернулся и увидел, что она внимательно смотрит на него.

— Да. — Он вздохнул. — Очень.

— Помнишь, как мы первый раз играли друг против друга на третьем курсе?

— Да, — с улыбкой сказал Гарри. — Ты все время меня преследовала.

— А Вуд крикнул тебе: «Не время быть джентльменом! Сбрось ее с метлы, если надо!» — тоже улыбаясь, сказала Чжоу. — Я слышала, его взяли в «Первенцы Портри», это правда?

— Нет, в «Паддлмир Юнайтед». Я видел его в прошлом году на первенстве мира.

— О, я тебя тоже видела, помнишь? Мы жили в одном лагере. Хорошо было, да?

Тема мирового первенства растянулась на всю дорогу, до самых ворот. Гарри только удивлялся, до чего легко с ней разговаривать — не труднее, чем с Роном и Гермионой, и уже успокоился, повеселел, как вдруг их обогнала целая стайка слизеринских девочек, среди них — Пэнси Паркинсон.

— Поттер и Чанг, — завопила Пэнси, и в ответ раздался издевательский смех остальных. — Фу, Чанг, я думала, ты разборчивее... Диггори хотя бы выглядел ничего себе!

Они промчались дальше, преувеличенно громко болтая и вскрикивая, и все время оглядывались на Гарри и Чжоу, которые смущенно замолчали. Гарри не знал, что бы еще сказать о квиддиче, а Чжоу, слегка покраснев, смотрела под ноги.

— Куда ты хочешь пойти? — спросил Гарри, когда они миновали ворота.

По Верхней улице прогуливались ученики, заглядывали в витрины, кучками собирались на тротуарах. Чжоу пожала плечами.

— Не знаю... Может, походим по магазинам?

Они дошли до «Дэрвиша и Бэнгса». В витрине был вывешен большой плакат, и его разглядывали несколько местных жителей. Когда подошли Гарри и Чжоу, они отолвинулись в сторону, и Гарри снова увидел портреты десяти беглых Пожирателей смерти. На плакате «Приказом Министерства магии» назначалось вознаграждение в тысячу галеонов волшебнику или волшебнице, давшим сведения, ведущие к поимке любого из разыскиваемых преступников.

— Странно, - тихим голосом сказала Чжоу, глядя на портреты Пожирателей смерти, — помнишь, когда сбежал Сириус Блэк, его по всему Хогсмиду искали дементоры? А теперь на волю вырвались десять Пожирателей смерти, и никаких дементоров в помине нет...

— Да, — сказал Гарри, с трудом оторвав взгляд от лица Беллатрисы Лестрейндж и озирая Верхнюю улицу. — Да, чудно.

Он не жалел, что дементоров рядом нет, но их отсутствие, если подумать, было весьма знаменательно. Пожирателей смерти не только упустили, но и разыскивают не слишком рьяно... Похоже, дементоры уже не подчиняются Министерству.

Десять беглых Пожирателей смерти глядели из каждой витрины на их пути. Когда Гарри и Чжоу поравнялись с магазином Писарро, пошел дождь, холодные тяжелые капли зашлепали по лицу и затылку. Дождь усиливался, и Чжоу неуверенно спросила:

— Не хочешь выпить кофе?

— Давай, — сказал Гарри и огляделся. — А где?

— Тут подальше есть славное место. Ты никогда не был у мадам Паддифут?

По переулку Чжоу привела его к маленькому кафе — раньше Гарри его не замечал. Оно оказалось тесным и полным пара, и все было украшено какими-то оборочками и бантиками. Это неприятно напомнило ему кабинет Амбридж.

— Правда, мило? — сказала радостная Чжоу.

— А... да, — неискренне согласился Гарри.

— Видишь, она украсила его к Валентинову дню! — Чжоу показала на золотых херувимчиков, паривших над каждым круглым столиком и время от времени сыпавших на посетителей конфетти.

— О-о-о...

Они заняли последний свободный столик возле запотевшего окна. В каком-нибудь шаге от них сидел с хорошенькой блондинкой Роджер Дэвис, капитан когтевранской команды по квиддичу. Они держались за руки. При виде их Гарри почувствовал себя неловко, тем более когда, оглядевшись кругом, увидел, что все кафе занято только парочками — и все держатся за руки. Может быть, и Чжоу ждет, чтобы он взял ее за руку?

— Чем мне вас угостить, мои дорогие? — с трудом протиснувшись между их столиком и столиком Роджера Дэвиса, спросила миссис Паддифут, очень полная женщина с черными блестящими волосами, собранными в узел.

— Два кофе, пожалуйста, — сказала Чжоу.

Пока им готовили кофе, Роджер Дэвис и его девушка начали целоваться над сахарницей. Гарри предпочел бы, чтобы они обошлись без этого: получалось так, что Дэвис подает пример, и Чжоу, вероятно, ждет, когда Гарри ему последует. Он почувствовал, что в лицо ему бросилась кровь, и попробовал смотреть в окно, но сквозь запотевшее стекло улицу не было видно. Чтобы оттянуть момент, когда придется посмотреть на Чжоу, он уставился на потолок, как бы изучая качество окраски, и получил в лицо заряд конфетти от херувима.

Так прошло несколько мучительных минут, и наконец Чжоу сказала что-то об Амбридж. Гарри с облегчением ухватился за эту тему, и они с удовольствием поругали профессора, но длилось это недолго — тема была исхожена вдоль и поперек на собраниях ОД. Снова наступило молчание. Чмоканье за соседним столом очень беспокоило слух Гарри, и он лихорадочно придумывал, что бы еще сказать.

— Слушай, хочешь сходить со мной в «Три метлы» к обеду? У меня там встреча с Гермионой Грейнджер.

Чжоу подняла брови:

— Встреча с Гермионой Грейнджер? Сегодня?

— Да. Она меня попросила, и я пообещал. Хочешь пойти со мной? Она сказала, можем прийти вместе.

— А... ну что ж... очень мило с ее стороны.

Но, судя по тону, ничего милого Чжоу в этом не находила. Реплика ее прозвучала холодно, и она вмиг посуровела.

Еще несколько минут прошло в полном молчании. Гарри так быстро пил кофе, что скоро должна была потребоваться новая чашка. А рядом Роджер Дэвис и его девушка как будто склеились губами.

Рука Чжоу лежала на столе около чашки, и Гарри все сильнее хотелось взяться за нее.

«Возьмись же, — говорил он себе, ощущая прилив возбуждения, смешанного с паникой, — протяни руку и возьмись». Удивительно, насколько труднее было протянуть руку через столик и дотронуться до ее руки, чем поймать на лету стремительный снитч.

Но только его рука поползла по столу, как Чжоу убрала свою. Теперь она с вежливым интересом наблюдала за тем, как Роджер Дэвис целуется со своей подружкой.

— Знаешь, он меня приглашал, — тихо сказала она. — Недели две назад. Роджер. Но я отказалась.

Гарри, схватившись за сахарницу, чтобы как-то оправдать, продвижение своей руки вперед, недоумевал, зачем она говорит ему об этом. Если жалеет, что сидит сейчас не за соседним столом и не ее целует Роджер, почему согласилась пойти с ним?

Он ничего не сказал. Херувимчик бросил в них еще горсть конфетти, и часть их попала в чашку с остатками кофе, который Гарри как раз собирался допить.

— В прошлом году я была здесь с Седриком, — сказала Чжоу.

Смысл ее слов дошел до него не сразу, а, может быть, через секунду, но за это время он весь похолодел. Невероятно: она хочет говорить о Седрике, когда вокруг целуются парочки и над головами порхают херувимы.

Чжоу снова заговорила, на этот раз громче.

— Я давно хотела тебя спросить... Седрик... он вспоминал меня перед смертью?

Меньше всего на свете хотелось ему обсуждать эту тему, в особенности с Чжоу.

— Нет... — тихо сказал он. — Там... тогда... он вообще не успел ничего сказать... А ты... в каникулы... ну... собираешься ходить на квиддич? Ты ведь болеешь за «Торнадос», да?

Он сам слышал, как фальшиво звучит его бодрый голос. И с ужасом увидел, что глаза ее наполнились слезами, в точности как тогда, после собрания ОД накануне Рождества.

— Знаешь, — с отчаянием сказал он, подавшись к ней, чтобы никто не услышал, — давай не будем сейчас говорить о Седрике... давай поговорим о чем-нибудь другом.

Но это, очевидно, была неправильная просьба.

— Я думала, — сказала она, и слезы пролились уже на стол, — ты по... поймешь! Мне надо говорить об этом! И тебе ведь... тебе тоже надо! Ты видел, как это произошло... ведь правда?

Получался какой-то кошмар, все шло не так, как надо. Девушка Роджера Дэвиса даже отлепилась от него, чтобы оглянуться на плачущую Чжоу.

— Ну... я говорил об этом, — шепотом ответил Гарри, — с Роном и Гермионой говорил, но...

— Ты говоришь с Гермионой Грейнджер — ну как же! — Голос ее зазвучал пронзительно, и лицо блестело от слез.

Еще несколько целующихся пар распались, чтобы поглядеть на них.

— А со мной не хочешь говорить! М-м... может, лучше, если мы сейчас... сейчас расплатимся и ты пойдешь к Г-Гермионе Грейнджер, раз тебе так надо!

Гарри в полной растерянности смотрел, как она берет оборчатую салфетку и промокает залитое слезами лицо.

— Чжоу! — сказал он умоляющим тоном. Ему очень хотелось, чтобы Роджер снова обнял и поцеловал свою девушку, и она перестала на них пялиться.

— Ну так иди! — сказала Чжоу. Теперь она плакала в салфетку. — Не понимаю, зачем ты вообще меня пригласил, если после меня назначил другим свидание... Скольким еще после Гермионы?

— Да не в этом дело! — поняв наконец причину ее обиды, он почувствовал такое облегчение, что даже рассмеялся. И уже через секунду увидел, что это тоже было ошибкой. Но поздно.

Чжоу вскочила. Все в комнате умолкли и повернулись к ним.

— Всего хорошего, Гарри, — драматически произнесла она, после чего, слегка икая, ринулась к двери, распахнула ее и выскочила под проливной дождь.

— Чжоу! — крикнул он ей вдогонку, но дверь уже захлопнулась с мелодичным звоном.

В кафе стояла мертвая тишина. Все смотрели на Гарри. Он бросил на стол галеон, стряхнул конфетти с волос и вышел в переулок.

Дождь лил вовсю, а Чжоу исчезла бесследно. Он не мог взять в толк, что произошло, — полчаса назад все было так мирно.

— Женщины! — сердито бормотал он, засунув руки в карманы и шлепая по мокрой улице. — И чего ей понадобилось говорить о Седрике? Зачем всегда вытаскивает тему, из-за которой превращается в ходячий пожарный шланг?

Гарри повернул направо и побежал, разбрызгивая лужи. Через несколько минут он уже входил в дверь бара «Три метлы». Гермионы там быть не могло — слишком рано, но он надеялся встретить кого-нибудь из знакомых и скоротать с ним время. Откинув со лба мокрые волосы, он огляделся. В углу, одинокий и печальный, сидел Хагрид. Гарри пробрался к нему между тесно стоящих столов, подтащил стул и сказал:

— Хагрид, привет!

Хагрид вздрогнул и посмотрел на него так, словно не сразу узнал. Гарри увидел на его лице две свежие раны и несколько новых кровоподтеков.

— А, это ты, Гарри. Как жив?

— Хорошо, — соврал Гарри, но рядом с избитым, печальным Хагридом и жаловаться-то было вроде не на что. — А ты как?

— Я? Ну, я прекрасно, Гарри, прекрасно.

Он заглянул в свою оловянную пивную кружку величиной с хорошее ведро и вздохнул. Гарри не знал, что сказать ему. Минуту-другую они посидели молча. Потом Хагрид неожиданно сказал:

— Похожие мы с тобой, а, Гарри?

— Ну...

— Ну да... я уж говорил... оба, что ли, неприкаянные. — Хагрид задумчиво кивнул. — Оба сироты. Да... оба сироты.

Он глотнул из кружки.

— Большое дело, когда есть порядочная семья. Папа у меня был порядочный. А у тебя и папа, и мама порядочные. Были бы живы, и жизнь по-другому бы пошла, так ведь?

— Да... наверное, — осторожно согласился Гарри. Непривычно было видеть Хагрида в таком настроении.

— Семья... — грустно сказал Хагрид. — Что ни говори, а кровь, она сказывается. — И он стер струйку под глазом.

— Хагрид, — сказал Гарри, не в силах удержаться, — где ты все время ранишься?

— А? — Хагрид как будто удивился. — Как это ранюсь?

— Да вот как. — Гарри показал на его лицо.

— А-а... обыкновенные синяки да шишки. — Хагрид отмахнулся. — Работа у меня грубая.

Он допил свою кружку, поставил на стол и поднялся.

— Ну, до свиданья, Гарри. Будь здоров.

С несчастным видом он вышел из бара и скрылся в проливном дожде. Гарри проводил его огорченным взглядом. Хагрид несчастен, что-то скрывает и решительно не хочет никакой помощи. Что происходит? Но Гарри не успел об этом задуматься — его тут же окликнули.

— Гарри! Гарри, сюда!

Из другого конца зала ему махала Гермиона. Он поднялся и стал пробираться к ней через запруженный народом бар. За несколько столов от нее он увидел, что она не одна, а в самой неожиданной компании собутыльниц, какую только можно себе представить: с ней сидели Полумна Лавгуд и одна из наименее симпатичных для Гермионы личностей на свете, бывшая сотрудница газеты «Ежедневный пророк» Рита Скитер.

— Ты рано! — сказала Гермиона, отодвигаясь, чтобы освободить для него место. — Я думала, ты с Чжоу придешь не раньше, чем через час!

— Чжоу? — сразу всполошилась Рита и хищным взглядом впилась в Гарри. — Девушка?

Она схватила свою крокодиловую сумочку и запустила туда руку.

— Пусть он был хоть с сотней девушек, вас это не касается, — ледяным тоном одернула ее Гермиона. — Так что можете сразу убрать.

Рита уже вытаскивала из сумочки ядовито-зеленое перо. С таким видом, как будто ее заставили выпить ложку Смердящего сока, она защелкнула сумочку.

— Что ты придумала? — спросил Гарри, усевшись за стол и глядя поочередно на Риту и Полумну.

— Наша юная кудесница как раз собиралась мне объяснить перед твоим приходом, — сказала Рита, шумно отхлебнув из стакана. — Полагаю, мне позволено с ним разговаривать? — язвительно обратилась она к Гермионе.

— Полагаю, позволено, — холодно ответила та. Положение безработной не красило Риту. Волосы, прежде тщательно завитые, висели нечесаными прядями. Алый лак на длиннющих ногтях местами облупился, и нескольких фальшивых камешков на широких дужках очков не хватало. Она опять хлебнула из стакана и, почти не разжимая губ, спросила:

— Она хорошенькая, Гарри?

— Еще одно слово об интимной жизни Гарри, и сделка отменяется, — пригрозила Гермиона.

— Какая сделка? — сказала Рита, утирая рот тыльной стороной ладони. — Ты еще не предложила сделки, моя благонравненькая, ты только просила меня прийти. Ничего, когда-нибудь... — Она судорожно вздохнула.

— Нуда, когда-нибудь вы сочините новые гнусные истории про нас с Гарри.

— В этом году печаталось немало гнусных историй о Гарри — без моего участия. — Она искоса взглянула на него, держа стакан у рта, и свистящим шепотом спросила: — С каким чувством ты их читал? Ты чувствовал себя непонятым, оболганным, опозоренным?

— Конечно, он сердит, — отчетливо и громко сказала Гермиона. — Он сказал министру магии правду, но министр такой идиот, что не поверил ему.

— Так ты по-прежнему настаиваешь, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся? — Рита опустила стакан и устремила на Гарри испытующий взгляд, причем ее палец сам собой пополз к застежке крокодиловой сумочки. — Поддерживаешь эти россказни Дамблдора о якобы возвращении Ты-Знаешь-Кого и о тебе, якобы единственном свидетеле.

— Я был не единственным свидетелем, — с бешенством ответил Гарри. — Там была дюжина с лишним Пожирателей смерти. Хотите их имена?

— Счастлива буду услышать. — Она снова стала рыться в сумочке и смотрела на Гарри с таким восторгом, словно ничего прекраснее не видела в жизни. — Крупным шрифтом заголовок «Поттер обвиняет». Подзаголовок: «Гарри Поттер называет притаившихся Пожирателей смерти». А ниже — твоя большая фотография и подпись: «Потрясенный подросток, переживший нападение Того-Кого-Нельзя-Называть, пятнадцатилетний Гарри Поттер вызвал вчера фурор, обвинив почитаемых членов волшебного сообщества в том, что они являются Пожирателями смерти».

Прытко Пишущее Перо было уже у нее в руке и на полпути ко рту, как вдруг восторженное выражение исчезло с ее лица.

— Но наша маленькая кудесница, — Рита опустила перо и волком глянула на Гермиону, — конечно, не захочет, чтобы это напечатали?

— Наоборот, — нежным голосом проговорила Гермиона, — именно этого ваша маленькая кудесница и хочет.

Рита удивленно уставилась на нее. Гарри тоже. Полумна же рассеянно напевала вполголоса «Уизли — наш король» и помешивала свой напиток коктейльной луковицей на палочке.

— Ты хочешь, чтобы я опубликовала его рассказ о Том-Кого-Нельзя-Называть? — тихо спросила Рита у Гермионы.

— Да, — сказала Гермиона. — Подлинную историю. Все факты. В точности так, как сообщит их Гарри. Он расскажет вам все подробности, назовет имена неразоблаченных Пожирателей смерти, которых там видел, опишет, как выглядит теперь Волан-де-Морт... Возьмите же себя в руки, — презрительно сказала она, бросив через стол салфетку, потому что при имени Темного Лорда Рита чуть не свалилась со стула и пролила на себя полстакана огненного виски.

Не сводя глаз с Гермионы, Рита промокнула салфеткой свой заношенный плащ и сказала прямо:

— «Пророк» этого не напечатает. Ты, возможно, не заметила, но его россказням никто не верит. Все считают, что он свихнулся. Но если позволишь дать эту историю с такой точки зрения...

— Нам не нужна еще одна история о том, что Гарри спятил! — отрезала Гермиона. — Благодарю, с нас хватит! Я хочу, чтобы ему позволили сказать людям правду!

— На такую историю не будет спроса, — сухо сообщила Рита.

— Вы хотите сказать, «Пророк» не напечатает ее, потому что не позволит Фадж? — с досадой спросила Гермиона.

Рита ответила долгим холодным взглядом. Потом наклонилась к ней через стол и заговорила деловито:

— Да, Фадж оказывает нажим на газету, но не в этом суть. «Пророк» не напечатает статью, где Гарри представлен в хорошем свете. Никто не станет ее читать. Публика настроена иначе. Ее уже достаточно встревожил нынешний побег из Азкабана. Люди просто не хотят поверить, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся.

— Значит, «Ежедневный пророк» считает нужным говорить людям только то, что они желают услышать? — язвительно спросила Гермиона.

Рита выпрямилась, подняв брови, и одним глотком осушила стакан.

— «Пророк» считает нужным, чтобы его покупали, глупенькая.

— Папа говорит, что это жуткая газета, — неожиданно вмешалась в беседу Полумна. Обсасывая коктейльную луковицу, она смотрела на Риту своими огромными, выпуклыми, слегка безумными глазами. — Он печатает важные статьи о том, что люди должны знать, по его мнению. Он не интересуется деньгами.

Рита посмотрела на нее пренебрежительно.

— Надо думать, твой папа держит какую-нибудь захудалую деревенскую газетенку? Типа «Двадцать пять способов завязать сношения с маглами» с датой следующей распродажи «Приноси и улетай».

— Нет, — сказала Полумна, опустив луковицу в свой стакан с «горной водой», — он редактор «Придиры».

Рита фыркнула так громко, что сидевшие за соседним столом обернулись.

— Важные статьи о том, что люди должны знать, а? — произнесла она с издевкой. — Содержимым этого журнальчика я могла бы удобрять свой садик.

— Так вот вам шанс немного поднять его уровень, — любезно посоветовала Гермиона. — Полумна говорит, ее папа с радостью напечатает интервью с Гарри. Вот и публикуйте.

С секунду Рита смотрела на обеих девочек, а потом оглушительно расхохоталась.

— «Придира», — выговорила она со смехом. — Думаете, люди воспримут его серьезно, если это будет в «Придире»?

— Некоторые — нет, — спокойно ответила Гермиона. — Но в сообщении «Пророка» о побеге из тюрьмы не сходятся концы с концами. И наверное, многие думают: нет ли этому более убедительного объяснения? Если им предложат другое, пусть даже в... — она искоса глянула на Полумну, — ну, в необычном журнале, думаю, многие прочтут его с интересом.

Рита довольно долго молчала и оценивающе глядела на Гермиону, наклонив голову набок.

— Ладно, допустим на минуту, что я напишу, — неожиданно сказала она. — Сколько мне за это заплатят?

— Кажется, папа не платит людям, которые пишут в его журнал, — мечтательно проговорила Полумна. — Они пишут, потому что это почетно и, конечно, им хочется видеть свое имя в печати.

Лицо у Риты снова приняло такой вид, будто ее угостили Смердящим соком, и она повернулась к Гермионе:

— Я, что же, буду писать бесплатно?

— Ну да, — хладнокровно подтвердила Гермиона, отпив из стакана. — Иначе, как вы понимаете, я сообщу властям, что вы незарегистрированный анимаг. Конечно, «Пророк» вам неплохо заплатит за репортаж из камеры о жизни Азкабана.

Рита посмотрела на нее так, как будто больше всего ей хотелось сейчас выдернуть бумажный зонтик из стакана Гермионы и засунуть Гермионе в нос.

— Кажется, у меня нет выбора, я правильно поняла? — сказала Рита дрожащим голосом. Она опять открыла сумочку, достала кусок пергамента и Прытко Пишущее перо.

— Папа будет рад, — весело пообещала Полумна. На челюсти у Риты вздулся желвак Гермиона повернулась к Гарри:

— Ну, Гарри, готов рассказать людям правду?

— Пожалуй, — сказал он, глядя на Риту, наставившую на лист пергамента Прытко Пишущее Перо.

— Строчите, Рита, — безмятежно произнесла Гермиона выуживая со дна своего стакана вишенку.