"Айрин Хант. Недобрый ветер " - читать интересную книгу автора

мисс Краун в кабинете музыки о моем распоряжении. И еще - Хови всегда рядом!
Играл я, пожалуй, получше многих своих сверстников. Это потому, что
мама - превосходная учительница и еще оттого, что я люблю музыку больше
всего на свете, Я просиживал за роялем часами, подбирая возникавшие в памяти
мелодии, иногда спотыкался, фальшивил, но в конце концов нащупывал верный
мотив и повторял его до тех пор, пока ноты не начинали журчать, точно
ручеек.
Хови разделял мою страсть к музыке, он был на редкость одарен и обладал
абсолютным слухом. Он мог напеть любую мелодию и еще что-нибудь присочинить
к ней. Нотной грамоты он не знал, зато умел извлекать музыку из пианино,
гитары, губной гармошки и даже карманного гребешка. Но его любимым
инструментом было старенькое банджо. Он полушутя сознался мне, что где-то
стянул его. Как бы оно ему ни досталось, Хови очень дорожил им. Струны пели
под его пальцами, и уже после нескольких репетиций мы с ним так сыгрались,
что я просто ликовал от восторга. Каждый день после уроков мы запирались с
Хови в музыкальном классе, и я забывал все домашние неприятности, отцовскую
угрюмость, унылые лица обитателей чикагского Вест-Сайда.
Хови рано узнал, почем фунт лиха, но беды не сломили его. Он был всего
на несколько месяцев младше меня, а ростом - не выше Джоя. На худом
болезненном лице выделялись большие карие глаза, которые то подергивались
печалью, то наполнялись весельем наперекор всему. Родного отца он не помнил,
зато у него чисто менялись отчимы, и никому из них не было до него дела.
Мать спускала все деньги на виски; если же бывала трезвой, так и сочилась
злобой. Хови никогда не жаловался па жизнь, он любил веселье и шутку, у него
был какой-то особенный, смешливый рот, всегда готовый расплыться в улыбке.
Я, наверно, потому обратил на это внимание, что сам смеюсь редко, рот у меня
неулыбчивый и вид обычно хмурый. Словом, Хови был отличным парнем, в классе
я дружил с ним одним.
В тот день мы разучивали музыку, которую я сочинил. Мелодия была
изменчивой, нестойкой, она звучала по-разному, в зависимости от настроения
или погоды, выражала то надежду, то отчаяние. Когда мисс Краун впервые
услышала мой опус, лицо ее озарилось светом. Можно было не спрашивать ее
мнение - и так ясно, тем более что она сразу предложила нам выступить на
школьном вечере.
За окном кончался мягкий, сонный октябрьский день, казалось, во всем
мире царит спокойствие и довольство. Старухе- природе все равно, есть ли у
людей работа, наедаются ли досыта дети за ужином. Природа делает вид, что
детский голод - вещь обычная: навозились, набегались, вот аппетит и
разыгрался, ничего тут страшного нет! Если дома ждет вкусный ужин, тогда все
в порядке. Когда ешь регулярно, к этому привыкаешь, будто к смене дня и
ночи. Раньше я не боялся проголодаться - то был приятный, восхитительный,
обычный голод! Но теперь для меня и многих-многих других голод означал
совсем иное.
И тут я рассердился на природу за ее беспечность, за равнодушие к
нашему беспросветному житью. В порыве бессильной злости я ударил по желтым
клавишам, но Хови тотчас привел меня в чувство.
- Джош, какая тебя укусила вошь? - спросил он с добродушной ухмылкой,
перебирая струны.- А ну, давай что-нибудь повеселее.
Я невольно улыбнулся и заиграл "диксиленд". За несколько месяцев
репетиций мы с Хови хорошо изучили друг друга; он заранее угадывал каждую