"Ричард Хьюз. Деревянная пастушка" - читать интересную книгу автора

трагическая судьба! Начать с того... Нет, начать надо с того, что она
родила ребенка с водянкой головного мозга, потом утонула маленькая Рейчел,
а теперь вот и туберкулезный муж отмучился, отойдя в мир иной.
После смерти Гвилима Нелли, естественно, не может оставаться в этом
уединенном домике, где они поселили ее, чтобы Гвилим мог спокойно умереть;
дело в том, что секта, к которой принадлежал Гвилим, была бедная и для
вдов неимущих священников пенсия составляла самое большое десять фунтов в
год. Но какое же место может найти вдова с ребенком, который связывает ее
по рукам и ногам, в такое время, когда миллионы людей тщетно ищут работу?
На что она может рассчитывать? Поступить к кому-нибудь бонной? Вполне
возможный выход, но не с младенцем на руках. Ну кто из друзей Мэри
согласился бы взять в дом ребенка из простого сословия, который скоро
пойдет в деревенскую школу и будет приносить оттуда вшей, паршу, дурные
манеры и даже плохой английский язык? Рассуждать так, конечно, бездушно,
но матери должны прежде всего думать о собственных детях и быть твердыми в
подобного рода вещах. Раз сама она, Мэри, не взяла бы к себе женщину с
ребенком из-за Полли и Сьюзен, как же она может просить об этом кого-то
другого?!
Ах, если бы Огастин был тут! Ей просто не с кем больше посоветоваться.
Гилберта нечего и спрашивать: он с самого начала (когда утонула Рейчел, а
у Нелли еще не родился ребенок и врачи еще не поставили крест на ее муже и
не отослали его домой) - Гилберт уже тогда предупреждал ее, чтобы она не
вмешивалась в это дело. По его глубокому убеждению, гуманист-либерал
должен заниматься лишь мерами по искоренению социального зла в целом, а
благие деяния отдельных лиц только отвлекают от этого, да и несправедливо
получается по отношению к остальным, а значит, с моральной точки зрения
порочно. Он весь кипел: ее, видите ли, "совесть" мучает, потому что рядом
голодает Нелли, но она спокойно проходит мимо того, что миллион людей
погибает от голода... Так к кому же ей воззвать, думала Мэри. Отец
Джереми, как она слышала, стал теперь архи-чем-то-там, а значит, человеком
очень влиятельным, но Джереми только что отбыл за границу месяца на три
или на четыре - в ожидании какой-то государственной должности, а у
атеистки Мэри не хватало духа самой обратиться к прелату...
Вот почему Мэри в то утро, когда пришло письмо от Огастина, думала о
брате (Гилберт в это время охотился где-то на северных пустошах, и она
могла спокойно прочесть письмо). В коробочке, адресованной
"Новоиспеченному младенцу - если он уже появился", лежала стеклянная
тарелочка для пикулей грубой выделки, на донышке был выдавлен бюст женщины
в корсаже, какие носили в девяностые годы, а вокруг по краю шла надпись
принятым в те годы шрифтом: "Пикули - любимая еда любимой". При виде
тарелочки у Мэри сразу потеплело на душе - такой подарок в связи с
рождением младенца мог прислать только старина Огастин! Еще в коробочке
лежали рисунки с надписью: "Для Полли - с любовью"; на одном рисунке были
изображены олени с задранными ветром белыми хвостами, а на другом -
"мама-скунс со своими детенышами". Не то чтобы Огастин так уж хорошо
рисовал, но Мэри знала, что Полли будет в восторге...
Развернув письмо, Мэри сразу увидела, что обратного адреса по-прежнему
нет (а ей так хотелось написать ему, рассказать о столь многом - ведь в
жизни ее появилась Сьюзен, - хотелось послать фотографии Полли, сделанные
в тот день, когда ей исполнилось шесть лет). Когда же Мэри прочитала