"Не в сезон" - читать интересную книгу автора (Хемингуэй Эрнест Миллер)Эрнест Хемингуэй Не в сезонНа четыре лиры, которые Педуцци заработал, копая землю в саду отеля, он напился. Он увидел американца проходившего по аллее, и с таинственным видом заговорил с ним. Американец ответил, что он еще не завтракал, но охотно пойдет с ним, как только завтрак кончится. Минут через сорок, через час. В кантине[1] у моста Педуцци дали в долг еще три стакана граппы[2]: ведь он так уверенно и так многозначительно говорил о своем предстоящем заработке. Было ветрено, и солнце показывалось из-за туч, а потом опять пряталось, и накрапывал дождь. Чудесный день для ловли форели. Американец вышел из отеля и спросил Педуцци, как быть с удочками. Надо ли, чтобы жена с удочками шла отдельно? – Да, – ответил Педуцци, – пусть синьора идет отдельно. Американец вернулся в отель и поговорил с женой. Он и Педуцци вышли на дорогу. У американца через плечо висела сумка. Педуцци увидел американку в альпийских ботинках и синем берете. На вид она была так же молода, как и муж. Она пошла за ними, неся в руках разобранные удочки. Педуцци не нравилось, что она идет так далеко позади. – Синьорина, подойдите к нам, – сказал он, подмигивая молодому человеку, – пойдемте все вместе. Синьора, подойдите сюда. Давайте пойдем вместе. Педуцци хотелось, чтобы они все вместе прошли по улицам Кортино. Американка шла позади с недовольным видом. – Синьорина, – нежно позвал ее Педуцци, – подите сюда, к нам. Муж оглянулся и что-то крикнул ей. Она прибавила шагу и поравнялась с ними. Со всеми прохожими, попадавшимися им на главной улице городка, Педуцци усердно раскланивался, снимая шляпу. – Buon'di, Arturo![3] Банковский служащий уставился на него из дверей кафе. Кучка людей, стоявших около магазинов, глазела на троих проходивших. Рабочие с постройки нового отеля в блузах, измазанных известкой, разглядывали их. Никто не заговаривал с ними и не кланялся, кроме нищего, худого старика с заплеванной бородой, который приподнял шляпу, когда они поравнялись с ним. Педуцци остановился около магазина, где в окне стояло много бутылок, и достал из бокового кармана своей старой военной шинели пустую бутылку из-под граппы. – Чуточку винца, немного марсалы для синьоры, самую малость винца. Он размахивал бутылкой. Вот выдался денек! – Марсала. Вы любите марсалу, синьорина? Немного марсалы. У американки был недовольный вид. – Очень нужно было тебе с ним связываться, – сказала она мужу. – Я не понимаю ни одного слова. Он же пьян. Молодой человек делал вид, что не слышит Педуцци, а в то же время думал: какого черта далась ему эта марсала? Это ведь любимое вино Манси Бирболи. – Geld[4], – произнес в конце концов Педуцци, хватая американца за рукав. Он улыбнулся, не смея быть настойчивым, но желая заставить американца действовать. Молодой человек вынул бумажник из кармана и протянул ему десять лир. Педуцци поднялся по ступенькам в лавку, где на вывеске было написано: «Продажа местных и заграничных вин». Лавка была заперта. – Закрыта до двух часов, – неодобрительно сказал какой-то прохожий. Педуцци спустился по ступенькам. – Не беда, – сказал он. – Достанем в «Конкордии». Они все рядом пошли по дороге, направляясь к «Конкордии». На крыльце «Конкордии», где были свалены заржавленные санки-бобслей, молодой человек спросил у него: – Was wollen sie?[5] Педуцци протянул ему бумажку в десять лир, сложенную в несколько раз. – Ничего, – сказал он. – Так, что-нибудь. Он растерялся. – Может, марсалу. Я не знаю. Марсалы бы… Дверь «Конкордии» захлопнулась за американцем и его женой. – Три рюмочки марсалы, – сказал американец продавщице, стоявшей за стойкой. – Две, хотите вы сказать? – спросила девушка. – Нет, – ответил американец, – три: одну для vecchio[6]. – О, – сказала она, – для vecchio? – и засмеялась, доставая бутылку. Потом налила мутную жидкость в три рюмки. Американка сидела у стены, на которой висели газеты. Муж поставил перед ней рюмку. – Выпей немножко. Может быть, тебе будет лучше. Она молча смотрела на рюмку. Американец вышел из комнаты с рюмкой для Педуцци, но не нашел его. – Не знаю, где он, – сказал он, входя обратно в комнату и держа рюмку в руке. – Ему бы четверть, – сказала жена. – А сколько стоит четверть литра? – спросил американец продавщицу. – Белого? Лира. – Нет, марсалы. И это туда же, – сказал он, протягивая ей рюмку, которая предназначалась для Педуцци, и свою. Девушка стала лить вино через воронку. – А теперь нужно бутылку, чтобы захватить вино с собой, – сказал американец. Продавщица пошла искать бутылку. Все это ее очень забавляло. – Мне очень жаль, что у тебя испортилось настроение, Тайни, – сказал американец. – Очень жалею, что поднял этот разговор за завтраком. В сущности, мы говорили об одном и том же, но с разных точек зрения. – Какая разница? – сказала она. – В конце концов, мне безразлично. – Тебе не холодно? – спросил он. – Почему ты не надела второй свитер? – На мне уже и так три. В комнату вошла продавщица с узкой темной бутылкой в руках и вылила туда марсалу. Американец заплатил еще пять лир. Они вышли. Продавщицу все это забавляло. Педуцци прохаживался взад и вперед в конце улицы, где было не так ветрено, держа в руках удочки. – Пойдем, – сказал он. – Я понесу удочки. Что за беда, если кто-нибудь нас увидит? Нас никто не тронет. В Кортино меня никто не тронет. Я всех знаю в municipio[7]. Я бывший солдат. Все в городе любят меня. Я торгую лягушками. Ну что же, что запрещено удить рыбу? Наплевать! Сущая ерунда, Не волнуйтесь. Крупная форель, говорю я вам, и сколько угодно. Они спустились с холма к реке. Город остался позади. Солнце спряталось, и накрапывал дождь. – Вот там, – сказал Педуцци, показывая на девушку, стоявшую на пороге дома, мимо которого они проходили, – meine Tochter[8]. – Какой доктор? – сказала американка. – Разве он хочет показать нам своего доктора? – Он говорит Tochter, – сказал американец. Девушка, на которую показывал Педуцци, вошла в дом. Они спустились с холма через поле, потом повернули и пошли вдоль берега реки. Педуцци говорил быстро, многозначительно подмигивая. Они шли рядом, и американка чувствовала, как от Педуцци пахнет вином. Один раз он даже толкнул ее локтем. Он говорил то на диалекте Ампеццо, то на немецко-тирольском диалекте. Он никак не мог сообразить, какой же язык его спутники лучше понимают, и поэтому говорил на обоих. Но когда американец произнес «ja, ja»[9], Педуцци решил окончательно перейти на тирольский. Молодые люди ничего не понимали. – Когда мы проходили по городу, все нас видели. За нами, наверное, следит речная охрана. Очень жалею, что мы в это дело впутались. Да еще этот старый дурак вдребезги пьян. – А у тебя, конечно, не хватает духу вернуться назад, – сказала американка. – Тебе непременно нужно идти с ним дальше. – А ты бы вернулась? Возвращайся домой, Тайни. – Я останусь с тобой. Уж если садиться в тюрьму, так, по крайней мере, вместе. Они круто повернули к воде, и Педуцци остановился, отчаянно жестикулируя и указывая на реку. Шинель его развевалась по ветру. Вода была грязная и мутная. Направо на берегу лежала кучка мусора. – Да говорите по-итальянски, – сказал американец. – Un'mezz'ora. Piu d'un'mezz'ora[10]. – Он говорит, что нам еще, по крайней мере, полчаса ходу. Возвращайся лучше домой, Тайни. Ты и так уже озябла на этом ветру. Погода мерзкая, и все равно ничего интересного не предвидится. – Хорошо, – ответила американка и стала взбираться на поросший травой берег. Педуцци был внизу, у реки, и заметил, что американка ушла, только когда она была уже на гребне холма. – Фрау! – закричал он. – Фрейлен! Фрау, что же вы уходите? Американка скрылась за холмом. – Ушла, – сказал Педуцци. Он был возмущен. Он снял резинку, которой были связаны удочки, и начал собирать их. – Но ведь вы же сказали, что еще полчаса ходу. – Да, да. Там очень хорошо. Но здесь тоже хорошо. – Правда? – Ну конечно. И здесь хорошо, и там хорошо. Американец сел на берегу, собрал удочку, приладил катушку и протянул леску через кольцо. Ему было не по себе, и он боялся, что каждую минуту может нагрянуть речная охрана или на берегу появится толпа местных жителей. Он видел городские дома и кампаниллу над гребнем холма. Он открыл свой ящик с поводками. Педуцци наклонился и засунул туда свой плоский заскорузлый большой палец и указательный и смешал влажные поводки. – А грузило есть у вас? – Нет. – У вас должно быть грузило. – Педуцци был взволнован. Нельзя без piombo[11]. Piombo. Немного piombo. Вот тут. Как раз над крючком, а то наживка будет плавать по воде. Обязательно надо piombo. Хоть маленький кусочек. – А у вас есть? – Нет. Он стал лихорадочно шарить в карманах, роясь в грязной подкладке своей шинели. – Ничего нет. Нельзя без piombo. – Ну, так, значит, удить нельзя, – сказал американец и разобрал удочку, наматывая обратно леску через кольцо. – Мы достанем piombo и будем удить завтра. – Ну, послушайте, caro[12], у вас должно быть piombo. Иначе леска будет плавать по воде. На глазах Педуцци рушились все надежды. – Piombo должно быть у вас. Нам хватит кусочка. Удочки у вас совсем новенькие, а вот грузила нет. Я бы принес. А вы сказали, что все у вас есть. Американец смотрел на реку, мутную от тающего снега. – Ну что же, – сказал он, – мы раздобудем немного piombo и будем удить завтра. – Утром? В котором часу? – В семь. Выглянуло солнце. Стало тепло и приятно. Американец почувствовал облегчение. Он уже больше не нарушает закона. Усевшись на берегу, он достал из кармана бутылку с марсалой и передал ее Педуцци. Педуцци передал ее обратно. Американец сделал глоток и передал бутылку обратно. – Пейте, – сказал он, – пейте. Это ваша марсала. Сделав еще маленький глоток, американец снова протянул бутылку Педуцци. Тот внимательно посмотрел на нее, потом торопливо схватил и залпом выпил. Седые волосы в складках его шеи шевелились, когда он пил, глаза не отрываясь смотрели на узкую темную бутылку. Он выпил ее до дна. Пока он пил, светило солнце. Было чудесно. Все-таки это был удачный день! Чудесный день! – Senta, caro![13] Завтра утром, в семь. Он несколько раз назвал американца «саго», и это ему сошло. Хорошая была марсала! Таких дней еще много будет впереди, и начнется это завтра, в семь часов утра. Они стали подниматься на холм по направлению к городу. Американец шел впереди. Он был почти на гребне холма, когда Педуцци окликнул его: – Послушайте, саго. Не дадите ли вы мне пять лир? – За сегодня? – хмурясь, спросил американец. – Нет, не за сегодня. Дайте мне их сегодня за завтрашний день. Я запасу все, что нужно на завтра. Pane, salami, formaggio[14], хорошей закуски для всех нас. Вы, я и синьора. Наживку, пескарей, не одних червяков. И марсала будет. Все за пять лир. Пять лир, а, синьор? Американец порылся в бумажнике и достал бумажку в две лиры и две по одной. – Благодарю вас, саго. Благодарю вас, – сказал Педуцци таким тоном, каким говорят члены «Карлтон-клуба», принимая «Морнинг пост» из рук соседа. Вот это была жизнь! Хватит с него ковырять вилами мерзлый навоз в саду отеля. Жизнь раскрывалась перед ним. – Так, значит, завтра в семь, саго, – сказал Педуцци, похлопывая американца по плечу. – Ровно в семь. – Я скорее всего не пойду, – сказал американец и положил бумажник обратно в карман. – Как? – спросил Педуцци. – Я принесу пескарей, синьор. Salami, все достану. Вы, я и синьора. Все трое. – Я скорее всего не пойду, – повторил американец. – По всей вероятности – нет. Узнаете у padrone в конторе отеля. |
||
|