"Эдуард Хруцкий. Архив сыскной полиции " - читать интересную книгу автора

всеми надбавками за чин одна тысяча четыреста тридцать рублей в год. Так?
Бахтин молчал, догадываясь, куда направляет беседу Глебов.
- Взяток вы не берете, это я знаю доподлинно. Наградные, к праздникам,
за удачные дела - пусть пятьсот в год, столовые вы не получаете.
- Простите, Петр Петрович, кто дал вам право приходить ко мне и считать
доходы?
- Справедливо, милый друг...
- Извольте говорить со мной без амикошонства.
- И это справедливо. Так вот, Елена мне рассказала все. Вы думаете, что
я негодяй, не желающий счастья дочери. Ошибаетесь. Если бы она полюбила вас
девицей и вы пришли ко мне, я бы отдал ее вам, правда, перевел бы вас на
другую службу.
- Куда же? - усмехнулся Бахтин.
- В ваш же департамент чиновником, старшим письмоводителем, помощником
столоначальника, потом столоначальником.
- Благодарю, Петр Петрович, я знаком с устройством департамента
полиции.
- Но сейчас я не могу, чтобы Елена бросала мужа. Кручинин господин со
связями, вхожий в дом графа Фредерика, вы можете опять попасть в
какую-нибудь историю.
- Что вы хотите от меня?
- Оставьте Елену в покое.
- Это зависит не только от меня.
- Вот письмо. Подождите, не читайте. Елена делает это не только ради
вас, но и ради нашей семьи. Когда-нибудь вы это поймете.
"Саша! Милый! Прости меня. Я отреклась от тебя, но так будет лучше для
всех. Прости. Елена".
Бахтин подошел к окну. На мостовой околоточный надзиратель гонял прочь
ломового извозчика. Околоточный грозил ему кулаком, затянутым в кожу
перчатки, а извозчик, видимо хвативший лишку, кланялся шутейно, как купец
Иван Калашников из спектакля народного театра.

- Что мне передать Елене, Александр Петрович?
- Я выполню ее просьбу.
- Честь имею.

Бахтин не повернулся. Скрипнула дверь, и Глебов сказал:

- Вы знаете, зачем я пересчитывал ваши деньги? - И, не дождавшись
ответа, продолжил: - Их очень мало, чтобы устроить жизнь для женщины,
привыкшей к определенному образу жизни, но одновременно очень много, чтобы
потерять за один день.

Дверь хлопнула. Бахтин так и не обернулся...
Наступила ночь. Немецкую границу миновали, и покатил поезд к Берлину.
А там уж и Эйдкунен, немецкая пограничная станция.

Над Вержбановом висели тучи. Они наплывали со стороны Варшавы и были
угрожающе темны. Не просто черные, а с каким-то синеватым отливом даже.
Родина встречала плохой погодой. Первый, кого увидел Бахтин, был