"Игорь Христофоров. Работорговец ("Русские рабыни" #1) " - читать интересную книгу автора

бы в этот момент ущипнула сама себя, то ничего бы не почувствовала -- до
того хотелось ей раствориться в воздухе, стать частью тишины. Нет, никаких
звуков гульбы из спального помещения второго отряда не доносилось. Все так
же не дыша, Ирина спустилась по лестнице и чуть не вскрикнула.
У самого выхода из корпуса на перевернутой деревянной таре из-под
бутылок сидела контролерша. Тень скрывала ее лицо, и только по голове,
склонившейся на плечо, Ирина догадалась, что та спит. Рация, аккуратно
упакованная в истертый коричневый чехольчик, похрустывала эфирными шумами у
нее в крепко сжатых пальцах, а по сержантскому погону ветерок гонял
туда-сюда черную прядь волос.
И до того захотелось Ирине, чтобы спали и остальные контролерши в
колонии, и начальник караула, и младшие инспектора на вышках, и оператор на
вышке возле КПП, самый страшный охранник, потому что не своими глазами
видит он все вокруг, а объективами видеокамер, терпеливо всасывающих на
экраны в операторской все происходящее на контрольно-следовой полосе и
вокруг нее. И до того поверила в это свое желание Ирина, что и посмелее
стала. Все, почти все рассказала ей Ольга за неделю отсидки о системе
охраны в колонии, но не убедила, что бежать невозможно. А если эту Ольгину
обреченность не принимать всерьез? А если действительно все спят?
Мышкой выскользнула Ирина из жилкорпуса, пробежала вдоль здания.
Заглянула за угол -- никого. Метнулась к школе, прижалась спиной к
холодной, сырой стене.
Наверное, на улице было зябко, а, может, даже и холодно, но так
горели щеки и так молотило сердце, что тропиками казалось все вокруг. Ирина
вскинула голову и увидела висящий на высоте примерно десяти метров
телефонный провод. Скорее всего, по такому же проводу пытался бежать из
колонии Ольгин жених. Но не было таких сил в руках у Ирины, не было.
Взгляд упал на металлическую сетку, по верху которой спутавшимися
женскими волосами лежали витки металлической проволоки. Сунешь руку или
ногу -- сразу запутаешься. Сквозь ячейки сетки еще одна такая же, а еще
дальше -- забор. "Запретная зона", -- наконец вспомнила Ирина, как
называются вместе все эти жуткие сооружения, и слово "зона" остро напомнило
ей, что где-то вне этой зоны есть свобода, есть место прозрачного пустого
воздуха, а внутри него -- города, поля, леса, дома, а в одном из домов --
мама, милая, любимая, проплакавшая все глаза и, наверное, все еще плачущая.
-- Ма-а-ама, -- тихо, помимо воли выдавила из пересохшего горла Ирина
и метнулась к металлической сетке.
Ее сразу залило светом. Сердце ухало где-то у висков, а не в груди,
словно оно само тянуло ввысь, на волю, и хотело туда попасть быстрее своей
хозяйки, руки никак не могли развернуть одеяло, а когда все-таки
развернули, то никак не могли забросить его поверх сетки-путанки. А когда
забросили, как-то глуше и тише забилось сердце, и свет стал казаться не
таким ярким, и мысль о том, что все охранники спят, из мысли превратилась в
уверенность.
Вторым одеялом Ирина покрыла первое, так и не поняв, какое же из
них -- ее собственное, и, цепляясь пальцами за ячейки сетки, полезла
наверх. Сетка звенела, качалась под весом Ирины, но она все же смогла
вскарабкаться до ее верха и сквозь одеяло ухватиться за сетку-путанку. Та
мягко, совсем не сопротивляясь, поплыла вниз, и Ирина поняла, что на одних
руках через сетку не перелезет.