"Нина Храброва. Мой Артек " - читать интересную книгу автора

кое-что устарело в этом режиме, в частности - обилие еды. А может быть, от
свежего воздуха и активного движения ребята в пионерлагерях всегда будут
испытывать перед завтраком, обедом и ужином здоровое и естественное желание
побольше поесть, и как раз надо, чтобы еды было много, чтобы она была
обязательно вкусной и красиво поданной. Соловьев в 1925 году, когда и
хлеба-то не хватало, добивался и добился в конце концов хорошей посуды и
крахмальных салфеток к столу. Теперь на столах в Артеке - бумажные салфетки
и стандартные тарелки... Безусловно - так рациональней. Но как бы то ни
было, а на краях этих тарелок можно ведь красивыми буквами написать название
лагеря, как это было у нас в Артеке: Было и запомнилось.
Больше полувека пионерские лагеря живут по "Наказу", продуманному и
составленному Зиновием Петровичем для Артека: встав, сделать гимнастику;
тщательнейшим образом заправить койку; умыться хорошенько и растереться
жестким полотенцем; съедать все и хорошенько пережевывать еду; и, так как
дети не умеют и не могут помнить об отдыхе, помнить о нем должны их вожатые
и воспитатели: после обеда дети должны обязательно поспать - это укрепляет
нервы...
Самые простые, совершенно легко выполнимые советы, а сколько в них
разумного и спасительного для здоровья! Жаль, что мы поздновато о них
вспоминаем и запоздало спохватываемся.
В нынешнем Артеке, в том домике, где когда-то жила пресловутая
"миледи", а в середине двадцатых годов в скромнейшей обстановке во время
отпуска жил заместитель наркома здравоохранения 3. П. Соловьев, теперь
открыт музей. Там стоит несколько вещей, которыми пользовался Зиновий
Петрович: письменный стол, шезлонг, койка, полка для книг. Когда его
спрашивали, почему же он не живет в санатории, где от царского режима
осталась прекрасная обстановка, он попросту отмахивался, говорил - некогда.
Теперь я думаю, что он не объяснял причин потому, что не хотел открывать той
нежности, что возникла у него к открытому им же самим Артеку. Он настолько
не хотел отрываться от него, что жил вместе с ребятами по режиму, им самим
установленному для детей: встав, умывался холодноватой поутру морской водой
и растирался жестким полотенцем; старательно пережевывал артековскую не
весьма разнообразную еду; если мог, дремал после обеда; ложился спать сразу
после горна, который тогда, как и теперь, пел серебряно, почти произнося
милые слова: "Спа-ать, спать по пала-атом! Спать, спать всем ребятам!", и
было это в девять часов вечера, когда внезапно падала на море и горы и на
Артек черно-бархатная теплая южная ночь... Наверное, он лежал на своей
походной, армейского образца койке, слушал, как затихают первые артековские
пионеры в брезентовых, тоже армейского образца, палатках и в небольшое
сдвоенное окошко видел черное, в алмазах небо - совсем чеховское, обещанное
мечтателями и сбывшееся для Соловьева (несмотря ни на что, сбывшееся, потому
что сбылась революция) - счастливое небо в алмазах...
С Соловьева, как вспоминают его сослуживцы и воспитанники, во всем
хотелось брать пример.
Еще живы люди, которые помнят, как Зиновий Петрович приезжал в детский
туберкулезный санаторий в Ай-Даниле, рядом с Артеком, и затевал таи с
дошкольниками веселую артековскую игру: вставал на четвереньки и изображал
легендарного медведя - Аю-Даг. Его накрывали его же шинелью и катались на
нем верхом, по очереди, все. Может быть, не только целебный воздух Крыма, но
и это общение с детьми, когда он мог представить себе, что скоро у многих