"Роберт Говард. Кордова ковбоев не жалует ("Джентльмен с Медвежьей Речки") " - читать интересную книгу автора

случайно, по очереди наскочили на мой охотничий нож. Жаль деньжат, конечно,
да только я не из тех, кто бросает тела своих оппонентов на попечение
местных общин.
Ну вот, выбрался я кое-как из города и потрусил к лагерям ковбоев на
Пекосе в надежде подыскать там какую-никакую работенку. Но не успел я
проехать и мили, как мне навстречу попался бродяга верхом на жуткой кляче.
Парень пару раз перевел взгляд с меня на Капитана Кидда и обратно, а потом
заявил:
- Ты - это он, не иначе. Никто другой просто не подойдет под то
описание, какое он мне дал.
- Кто дал? - спросил я.
- Как кто? - удивился бродяга. - Ром-Баба, кто ж еще. Он вдобавок и
письмо мне всучил. Для Брекенриджа Элкинса.
- Ладно, - сказал я. - Давай бумагу сюда!
Парень так и сделал. Записка оказалась что надо:
Дарагой Брикинриж: Тарчу низашто втюряге Ягуарьего Ключа а всивото
перибросился стутошним пакойным шириффом парой кусочкофф ржававо жалеза
аткуца мине была знать что потом этат старый пень грабанется галавой
обкаминь и расколит сибе чирипушку Брикинриж. Атиперь они хатят сминя
чистоганом Десять баксов штрафу аткуда уминя столько Брикинриж. Ностарик
Гарнетт што с Аленьей пратоки задалжал мине какраз дисятку сцири снево
далжок приизжай вызвалять миня изэтаво куринаво загона. Жратва тут савсем
паганая Брикинриж. Патарапись.
Твой бизвины винаватый кампаньён, Ром-Баба, Иксквайр.
Ром-Баба вечно сам напрашивался на неприятности. У него просто не
имелось такого врожденного чувства такта, как у меня. Но парень он был
неплохой. А потому я завернул на Оленью протоку и взыскал должок со старика
Гарнетта. Старый хрыч почему-то не желал расставаться с деньжатами. Он даже
сильно прокусил мою левую заднюю ногу, пока я сидел на нем, выкручивая ему
тот кулак, в котором были зажаты заветные десять монет. А когда я уже
выезжал со двора, он вдруг бросился в свою лачугу, выскочил оттуда со
здоровенным ружьем и принялся в меня палить. И палил не переставая, пока я
не скрылся из виду.
Но я не стал обращать внимания на такое грубое нарушение правил
гостеприимства. Все равно попасть в меня старый пень не сумел: наверно, у
него слегка кружилась голова после того, как он наткнулся лбом на оглоблю,
которая случайно оказалась у меня в руке, пока он поднимался с земли.
Я скрылся за поворотом, а Гарнетт все еще размахивал своим ружьем и
изрыгал проклятья. Только отмахав с полдюжины миль по направлению к
Ягуарьему Ключу, я заметил, что от моей рубашки остались одни лохмотья.
Сильно огорчившись, я минуту-другую обдумывал, не повернуть ли обратно,
чтобы стребовать со старика Гарнетта денег на новую рубашку, ведь
изодрал-то мне старую именно он. Но потом решил, что с таким старым
упрямцем будет слишком трудно договориться, проголосовал против такого
предложения, подбодрил старину Кидда, и вскоре после полудня мы с ним
прибыли в Ягуарий Ключ.
Первой навстречу мне попалась самая хорошенькая девушка из всех, что я
повстречал с тех пор, как сдох один мой знакомый старый енот. Красотка
только что вышла из лавчонки и остановилась поболтать с молодым скотогоном,
которого она называла Кучерявчиком. Я быстренько натянул поводья, заставив