"Змеиное гнездо" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

ОСАДА

В следующие несколько дней в городе воцарился хаос. Носились разноречивые слухи. Находившиеся в нескольких милях отряды буров быстро приближались к Кимберли. Они решили не штурмовать город, а просто взять его в кольцо. Жители не знали, каким слухам верить, каким – нет.

Испуганные горожане вышли на улицы и долго стояли небольшими группами, чего-то выжидая. Потом разошлись по домам, к своим семьям. Город вымер. С каждым часом обстановка, видимо, изменялась, но никто не знал, в какую сторону.

Через какое-то время в городе появились первые беженцы, жители окраин, некоторым требовалась медицинская помощь – им становилось плохо, когда они рассказывали о происшедшем. На улицы вышли солдатские патрули из гарнизона. Всех и каждого страшило приближение буров.

Кое-кто утверждал, будто город хорошо укреплен.

Дело ни за что не дойдет до резни, уверяли другие.

Под покровом темноты несколько человек сумели прорваться через расположение буров. Среди них были раненые. Больницы уже были переполнены, все доктора города трудились не покладая рук.

Жизнь изменилась неузнаваемо.

Именно в эти первые дни, несмотря на обстановку в городе, мой разум полностью избавился от неопределенности, которую породили события последнего времени в Рибек-хаусе.

От миссис Прост прибыл посыльный. Она выражала сожаление, что вынуждена беспокоить меня в такое тревожное время, но состояние миссис Лестранж резко ухудшилось, и она просила меня прийти.

Я отправилась сразу же.

Миссис Прост приветствовала меня с облегчением.

– Хозяйка очень больна, – сказала она. – Я послала за доктором, но его нет дома. Думаю, он в госпитале. Наверное, стоит немного подождать – вдруг миссис Майра пойдет на поправку. У меня такое чувство… что он; потеряла рассудок.

– Проводите меня к ней.

– Конечно-конечно. Мне только казалось, что лучше предупредить вас заранее.

Несмотря на это предупреждение, вид Майры поразил меня. Я с трудом узнала ее. Глаза с расширенными зрачками были безумны. Едва я вошла, Майра впилась в меня взглядом.

– Кто вы? – спросила она и тут же прибавила: – О да… да. Вы Диана. Диана, отошлите ее… отошлите.

Я взглянула на миссис Прост, которая кивнула головой в сторону окна. Именно туда смотрела Майра.

– Кажется, она что-то там видит, – прошептала миссис Прост.

– Успокойтесь, Майра. Здесь никого нет, кроме миссис Прост и меня.

– Останьтесь. Не уходите, – попросила Майра, – иначе… она вернется.

Я подошла ближе и обняла ее.

– Вы останетесь? – умоляющим голосом проговорила Майра.

– Останусь. Конечно, останусь.

Она откинулась мне на руку и закрыла глаза, что-то неразборчиво бормоча.

Миссис Прост бросила на меня многозначительный взгляд.

– Я оставлю ее на вас и еще раз пошлю за доктором. Дайте мне знать, если я понадоблюсь.

Домоправительница удалилась.

Майра лежала спокойная, с плотно сомкнутыми веками. Дыхание ее было прерывистым. Внезапно она открыла глаза.

– Диана, – заговорила она.

– Я здесь, Майра. И собираюсь остаться с вами. Столько – сколько вам понадобится моя помощь.

Мои слова как будто порадовали ее. Она взяла мою руку и пожала ее.

– Она была там, – прошептала Майра. – Смотрела на меня и кивала головой.

– Кто?

– Маргарет.

– Она умерла.

– Знаю, но она вернулась.

– Вы видели в окне кого-то другого.

– Нет, это была Маргарет. Она ревнует, понимаете. Она лишилась его. Он теперь принадлежит мне. Она не может вынести этого. И хочет, чтобы я умерла.

– Маргарет умерла, Майра, а вы живы.

– Но я скоро умру.

– Не выдумывайте.

– Кто этому помешает?

– Я. Я собираюсь позаботиться о вас.

– Роже заботился обо мне. Он был таким хорошим и добрым. Я не слишком подхожу для него, но он никогда не показывал этого. Я всегда боялась…

– Я знаю, Майра…

– Он хотел, чтобы мне было хорошо. Сказал перед отъездом: «Пей лекарство. Не забывай его принимать. Оно обязательно поможет тебе.» Я послушалась его. Ни разу не пропустила…

Ее взор остановился на маленьком столике возле кровати. На нем стоял наполовину пустой флакон.

– Значит, вы регулярно его принимали?

– Я обещала ему это.

– Он просил меня последить, чтобы во время его отсутствия вы не забывали пить лекарство.

– Он заботлив. Он в самом деле хочет…

– Значит, вам повезло, Майра. И скоро вы поправитесь.

– Я стараюсь. Принимаю лекарство так аккуратно, словно он наблюдает за моим лечением.

– Вы все правильно делаете, Майра. А теперь вам неплохо вздремнуть.

– Если я засну, вы уйдете. А если вас не будет, снова придет она.

– Я никуда не уйду, и она не возвратится. Ее нет здесь, Майра. Она ваш вымысел и существует только в вашем воображении.

Она покачала головой, и из-под ее опущенных век выкатились две слезинки.

– Постарайтесь заснуть, – сказал я.

– Обещайте никуда не уходить.

– Обещаю. Я буду на этом самом месте, когда вы проснетесь.

Я сидела и смотрела на Майру. Ее лицо было бледным и изможденным. Оно ничем не напоминало лица той молодой женщины, которую я впервые увидела в Лейкмире. Да, в ней были явственно различимы скрытность, неуверенность, подавленность – уж слишком авторитарно вела себя ее мать – но сейчас передо мной в кровати находилось несчастное затравленное существо.

Даже во сне она не выпустила мою руку из своей, и я чувствовала, как в нее вонзаются иголочки онемения; с большим трудом мне удалось высвободиться.

Я подошла к окну и выглянула в сад. Он был олицетворением мира и покоя. Именно таким я увидела его впервые. С трудом верилось, что с тех пор все так изменилось в нашей жизни.

А что ожидает нас в ближайшие несколько месяцев? Я вспомнила знаменитые осады прошлого, о которых читала. Осада Орлеана – там Жанна д'Арк взяла город, вдохнула в него новую жизнь и вернула Франции; осада Парижа, которая случилась не так уж давно. Что значит жить в осажденном городе? Конечно, не хватает пищи. Нет никакой возможности пополнять ее запасы. Люди умирают от истощения. Говорили, что люди начинали есть даже крыс и собак. Сама мысль об этом вызвала тошноту. Но в Кимберли все было иначе. Город осаждали немногочисленные отряды людей, не обученных воевать, состоявших по большей части из фермеров. Они не имели никаких шансов долго противостоять хорошо подготовленной британской армии. Нас ждало скорое освобождение.

Но как же быть бедняжке Майре?! Она так радовалась своему счастью. Вышла за чрезвычайно привлекательного мужчину, приехала в новую для себя страну, и вот – в таком ужасном состоянии. Она не верила, что достойна счастья, которое, как она надеялась, ожидало их с Роже Лестранжем. Мать внушила Майре мысль об ущербности. Бедняжка Майра: ее приняли и такой, потому что она была Эллингтон… и обладала собственным состоянием.

Я вернулась к кровати и посмотрела в лицо спящей Майры.

Легкий шорох у двери заставил меня вздрогнуть. Я повернулась так резко, что нечаянным движением опрокинула маленький прикроватный столик. Попыталась подхватить флакон, но не успела. Лекарство Майры растеклось по ковру среди осколков стекла.

В комнату вошла миссис Прост.

– Смотрите, что я наделала, – сказала я.

– Боже мой. Я пришлю служанку убраться. Ведь это лекарство миссис Лестранж, я угадала?

– Вы не ошиблись. Придется достать новую порцию. Может быть, удастся все-таки привести сюда доктора?

– На это пока никакой надежды. Доктора не выходят из госпиталя. Прошлой ночью в город пробилась горстка наших людей, и некоторые из них серьезно ранены. Попытаемся еще раз попозже. Как она?

– Спит.

– Бедняжка, – покачала головой миссис Прост.

– Мне очень неловко за учиненный разгром, – сказала я. – Я была так неосторожна. И кроме всего прочего, пропало лекарство…

– Не переживайте. Это всего-навсего лекарство. Доктор пропишет еще, как только мы его сюда заполучим.

– Я надеюсь, что некоторое время она без него продержится.

– Это не продлится чересчур долго. Смею думать, мы найдем выход. Даже если доктор не сможет прийти, он передаст лекарство. Вы ведь останетесь здесь на некоторое время, мисс Грей?

– Я обещала остаться. Вы сможете послать кого-нибудь в школу и передать мисс Милн, что я, наверно, задержусь у вас на несколько дней?

– Конечно, смогу и немедленно пришлю служанку прибраться здесь. Не люблю, когда на полу валяется стекло.

– Я надеюсь, что скоро Майра снова будет с лекарством. Мы с вами постараемся. Больше от нас ничего не зависит.

Я оставалась с Майрой весь день. Она много спала, а просыпаясь, сразу проверяла, на месте ли я. Я видела в ее глазах облегчение от сознания, что она не одна.

Сейчас чувствую себя в безопасности, – сказала Майра. – Когда вы рядом, она не сможет ничего сделать – хотя бы потому, что вы ее не видите и не верите в ее существование, правда? Она ведь живет только в моем воображении. Я не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

– Тогда не покидайте меня.

– Я обещала быть с вами.

– Всю ночь?

– Да, я проведу ночь рядом. Я отправила записку Лилиас.

Майра совсем успокоилась.

Ночь я провела в кресле, возле кровати больной, почти без сна. Вид Майры так напугал меня, что я боялась, как бы чего не случилось с бедняжкой ночью.

Когда занялся рассвет и я увидела Майру в свете ясного утра, мне стало легче.

Дышалось больной легче, и выглядела она спокойнее.

Миссис Прост принесла кофе, хлеб и масло.

– Не слишком обильный завтрак, – извинилась она, но приходится проявлять бережливость. Кто знает – что впереди. Как миссис Майра?

– Ночь прошла спокойно.

– Ей лучше, когда вы здесь. Если она чего-нибудь захочет, я тут же пришлю. Она отказывалась от еды. Ей бы сейчас в самый раз хорошая порция овсянки. Немного крупы в доме есть. Но, бог знает, когда удастся достать еще.

– Я дам вам знать, когда она проснется, и мы решим, сможет ли она съесть что-нибудь.

– А я пошлю слугу к доктору – вдруг он освободился. Ей необходимо лечиться.

– Да, конечно. Я допустила такую оплошность.

– Всякое случается. Не забудьте сказать, когда хозяйка проснется.

Миссис Прост ушла. Кофе и хлеб показались мне изумительно вкусными. Мы начали ценить еду, когда стало ясно, что многое может надолго исчезнуть из нашего обихода.

Майра проснулась около десяти. Я сидела прямо перед ее глазами и была счастлива услышать ее слова:

– О, Диана, я так рада видеть вас рядом.

– Как вы себя чувствуете? Вы хорошо спали эту ночь?

– Значит, уже утро?

– Да, десять часов.

– Я проспала всю ночь!

– Для вас это редкость?

– Обычно я просыпаюсь, потому что вижу во сне всякую всячину…

– В эту ночь вы не проснулись ни разу. Я не отходила от вас.

– Неужели вы все это время просидели в кресле?

– Ничего страшного. Оно оказалось очень удобным. Часок-другой я подремала. Но я хотела быть здесь на случай, если вы проснетесь.

– О, Диана, какая удача иметь такого друга, как вы!

– Я должна сделать признание. Я разбила бутылку с лекарством. Кажется, почти все пропало. На полу образовалась целая лужа. Будьте осторожнее – в ковре могли застрять осколки стекла.

– Лекарство! Но я, должно быть, выпила его вчера на ночь, – сказала она.

– Надеюсь, мы сумеем доставить к вам сегодня доктора. Мы уже предпринимали попытки, но, по-видимому, все доктора сейчас в госпитале. Вы ведь не собираетесь отказаться от лечения?

– Я дала обещание Роже.

– Знаю. Он очень верит в это средство. Но не тревожьтесь. Я думаю, сегодня доктор придет, и мы получим новую порцию.

В течение дня Майре стало немного лучше. Разговаривала она вполне разумно, галлюцинации прекратились.

Я оставалась с Майрой весь день, но доктор так и не пришел. На ночь миссис Прост предложила мне занять комнату, примыкавшую к спальне Майры. Если бы я понадобилась ей ночью, она смогла бы позвать меня, постучав в стену.

– Нельзя просидеть в кресле две ночи подряд, – сказала миссис Прост.

К моему удивлению, Майра согласилась с предложением домоправительницы.

Насколько я поняла, спать мне пришлось в комнате Роже. Она была меньше той, которую он разделял с Майрой и где сейчас она пребывала одна. В комнате стояла удобная кровать, а возле окна – бюро. Спала я неважно. Все время ожидала услышать стук в стену.

Я с радостью встретила утро и сразу прошла к Майре. Она спокойно спала; трость, которой она должна была воспользоваться, чтобы вызвать меня при надобности, лежала на том же месте, где я оставила ее минувшим вечером.

Все утро она казалась мне почти такой, как в прежние времена; я была счастлива. А днем пришел доктор. Я и миссис Прост были рядом, когда доктор осматривал Майру.

Затем он расположился в гостиной, чтобы поговорить с нами обеими.

Он без конца извинялся за то, что не пришел раньше.

– В госпитале бедлам, – сказал он. – Люди все еще просачиваются через вражеские порядки – если только можно называть их биваки порядками. Но я уверен, это долго не протянется. Теперь, по прошествии времени, о миссис Лестранж можно не волноваться. Не знаю, что с нею произошло. Но она в полном здравии. Слабая, конечно, но сердце работает хорошо, легкие тоже. Так обстоит дело. Может быть, ее укусило ядовитое насекомое, или яд попал в организм иным путем. Как вам известно, миссис Прост, есть очень опасные твари, и им по вкусу новая кровь. Они прямо набрасываются на необжившихся здесь людей. Мне думается, коренные жители приобрели иммунитет к их ядам. Миссис Лестранж понадобится некоторое время, чтобы окончательно оправиться.

– У нее были галлюцинации, – сказала я.

– Ничего удивительного. Сам я отсюда давно никуда не уезжал. Уверен, что новички гораздо острее реагируют на местных ядовитых тварей. Ей бы поесть хорошего свежего мяса. Очень жаль, что сделать это сейчас почти невозможно.

– Между прочим, доктор Мидлбург, я по нечаянности разбила бутылку с вашим лекарством. Придется просить вас о новой порции.

– Миссис Лестранж получит ее.

– Нас очень беспокоила эта потеря.

– Ничего страшного. Приготовить средство ничего не стоит. Мне думается, ей стоит его пока что попринимать. Пришлите ко мне человека, и я передам лекарство.

Я и миссис Прост вздохнули с облегчением – визит доктора рассеял наши тревоги.

Днем слуга забрал у доктора лекарство и передал наказ – не ставить бутылку на прикроватный столик. В комнате был небольшой комод, и я поместила флакон на него.

Я провела еще одну ночь в Рибек-хаусе и наутро с радостью увидела, что состояние Майры продолжает улучшаться.

Я пообещала заглянуть на другой день и отправилась в школу.

В городе царила суровая атмосфера. Пища больше не поступала в магазины, поэтому их пришлось охранять от погромов. В силу вступили законы военного времени, и мы не могли представить, что ожидает нас сегодня, завтра.

Лилиас старалась работать так, словно ничего не изменилось кругом, но некоторые ученики уже перестали ходить на занятия. Джон Дейл по-прежнему часто навещал нас.

– Он замечательный друг, – всякий раз говорила Лилиас.

Джон очень старался уберечь нас от новых тягот и постоянно приносил с собой что-нибудь из еды.

Солдаты то и дело прорывались в город, невзирая на отряды буров. Это обычно происходило после наступления темноты. Они были для нас источником новостей о внешнем мире, и от них мы узнали, что буры осадили и несколько других городов, среди них Ледисмит и Мейфкинг.

Положение между тем становилось все тревожнее. Легкая победа, которой ожидали от англичан, все откладывалась и откладывалась. Англичане понемногу узнавали, каково сражаться в ни на что не похожей стране, далеко от дома, на неизвестной местности, в то время как противник знает здесь все ходы и выходы.

– Ниниан был прав, – сказала я. – Нам следовало вернуться в Англию.

– Для меня это было бы ударом, – ответила Лилиас, и Джон Дейл, который сидел вместе с нами во время этого разговора, улыбнулся ей; меня вдруг осенило, что чувство, возникшее между ними, было сильным и крепло с каждым днем, как обычно случается в обстоятельствах, ставящих под угрозу самую жизнь людей.

Понятное дело, Лилиас хотела остаться. Что касается меня, то я, невзирая на то, что могло ожидать меня дома, хотела вернуться, потому что там был Ниниан. Когда человек стоит перед лицом смерти – а разве могли мы испытывать уверенность в завтрашнем дне? – он не вправе лгать себе. Я почти влюбилась в Ниниана. Если бы не история с Джеми, все могло повернуться иначе.

Да, я хотела быть в Англии, рядом с Нинианом.

А я находилась в осажденном городе, слабо представляя себе, что в самом деле происходит вокруг, каким образом и когда разрешится жестокое противоборство.

Не было смысла отрицать очевидное. Я хотела бы оказаться дома. Вовсе не потому, что меня страшила здешняя война, – я просто-напросто должна быть рядом с Нинианом.

К моей радости, школа располагалась недалеко от Рибек-хауса. Нельзя было пройти и сотни ярдов, чтобы тебя не остановили солдаты. Они были повсюду. Лазутчики следили за каждым перемещением отрядов, взявших город в кольцо, то и дело слышалась ружейная перестрелка. Солдаты патрулировали все улицы, и никто не осмеливался выходить из дома с наступлением темноты.

Наступило Рождество. Я – и, думаю, многие мои соплеменники здесь – с грустью вспоминала о том, как отмечают этот чудесный праздник дома: большие поленья на каминных решетках в Святки, наверное, снег за окнами… безопасность. Здесь был другой мир.

Мы находились в чужой стране, так непохожей на Англию, в городе, осажденном врагами, которые в любой час могли начать приступ и принудить гарнизон сдаться.

Мы с Лилиас любили сидеть на крохотной веранде и разговаривать. Стрекозы и всевозможные насекомые, названий которых мы не знали, вились вокруг нас. Даже по вечерам, когда солнце садилось, жара не спадала. Я тосковала по дождю и Ниниану. Мечтала о жизни, в которой повстречала бы Ниниана не в зале суда и не во время моего злосчастного процесса; мечтала о той жизни, какая была связана в моих воспоминаниях со временем, когда мама еще не покинула этот мир. Я представляла, как Ниниана вводит в наш дом один из наших эдинбургских друзей и между нами вспыхивает любовь. В этих мечтах, конечно, не было Зиллы. Она принадлежала кошмару, который я старалась не вспоминать, словно его вовсе не существовало в моей жизни.

Глупые мечты! Но ведь Ниниан заботился обо мне. В его последнем письме звучал призыв: «Возвращайтесь домой». Будь я ему совсем безразлична, разве написал бы он так?

Мечты сменились реальностью. Я вспомнила, какое внимание он уделял Зилле.

– Нужно постараться как-то отметить Рождество, – сказала Лилиас.

– Что ты имеешь в виду?

– Давай устроим праздник для детей, скажем, в канун Рождества.

– Праздник? С жареным гусем? С индейкой? С начинкой из каштанов? И сливовым пудингом на десерт? Мне кажется, Лилиас, эти деликатесы отсутствуют в рационе на ближайшие дни.

– И все-таки я хочу устроить детям праздник, с играми, забавами. Это мы сделать в состоянии.

– Пожалуй, поиграть мы сможем. Но это почти все. Мы находимся в таком месте, которое не слишком подходит для праздников.

– И все-таки мы обязаны постараться. Возможно, кто-нибудь принесет еду из дома.

– Быть не может! Откуда они ее возьмут?

– Из своих пайков.

– Не думаю, что они особенно велики. По-моему, еды в городе становится все меньше и меньше – разве не так, Лилиас?

– Это естественно для осажденного города.

Лилиас приняла решение. Немногие дети продолжали еще ходить в школу, и число их постепенно сокращалось. Среди оставшихся был Пауль. Лилиас решила действовать так, словно тревожиться не о чем. Она говорила детям, что скоро придет освобождение. Королева и ее солдаты не оставят нас погибать в этой стране. Замечательно находиться под защитой британского флага, ибо он реет почти над всем миром. Она показывала на карте части земного шара, закрашенные красным цветом.

– Это и есть империя, – говорила она детям, – над которой никогда не заходит солнце, потому что, когда в Англии ночь, то в какой-нибудь части империи обязательно день.

Она говорила с такой убежденностью, такой страстью, что дети верили: еще немного – и нас спасут, а во главе освободительной британской армии появится сама королева.

Паулю очень понравилось предложение отпраздновать Рождество. Он предложил несколько игр. Лилиас попросила детей передать тем, кто перестал ходить в школу, что в канун Рождества будет праздник и пусть на него приходят все, кто сможет.

23 декабря Пауль пришел в школу очень взбудораженным. Он принес большую коробку, в которой, когда он снял крышку, обнаружились четыре крупных рыбины.

– Это для праздника, – сказал он. – В конце концов ради него можно пойти на жертвы.

– Откуда ты взял их? – спросила Лилиас.

– На водопаде, – ответил он, – в наших владениях.

– Я не знала, что там водится рыба.

– Я шел мимо, увидел, как из воды выпрыгнула рыбина и подумал, что она должна быть вкусной едой. Поэтому я вернулся домой, взял удочку… и поймал вот это.

– Замечательно! – воскликнула Лилиас. – Рука провидения! Пауль, благодаря тебе мы сможем устроить праздник.

– У нас есть немного муки, и мы испечем хлеб, – предложила я.

– Хлебы и рыбы, – сказала Лилиас. – Почти библейское чудо.

Праздник удался на славу. Пришли почти все дети. Но не было Анны Шрайнер. Ее отец сказал, что Рождество – это время молитв, а не веселья. Бедная маленькая Анна! Едва ли она получила много радости от такого Рождества.

Мы приготовили рыбу. При малом ее количестве мы ухитрились сделать несколько блюд. Мы сумели даже достать лимонад. Если дети и не переели, то наигрались вдоволь.

История с рыбами разошлась по городу. Пища! Обнаруженная в речушке, которая протекала по земле Рибек-хауса! Люди вооружились удочками и отправились ловить.

Не думаю, что многим сопутствовала удача, но даже небольшая прибавка к скудному столу была в те дни счастьем.

Начался январь. Почти ничего не изменилось, только еды стало еще меньше, и исчезла всякая возможность ее подвоза в город. Увядали надежды на скорое избавление.

Майра поправлялась на удивление всем. Она была еще слабой и нервной, но галлюцинации прекратились. Ей уже с трудом верилось, что они вообще у нее были.

Я решила выбраться к ней в день следующего визита доктора – мне хотелось самой услышать, что он скажет о ее состоянии.

Мне показалось, что он считает Майру истеричной женщиной, которой не удалось без затруднений приспособиться к новой стране, тем более в сложившихся обстоятельствах. Он все глубже верил, что причина болезни – укус какого-то ядовитого насекомого. Однако худшее было позади, и больная с каждым днем все увереннее возвращалась к нормальной жизни. Она нуждалась только в хорошей еде, достать которую было совсем не просто, но главное – ей предстояло уверовать в собственное выздоровление. Тогда все будет в порядке.

– Не забывайте про Сетку от москитов по ночам. Избегайте мест, где много насекомых. Я в самом деле думаю, что мне больше не понадобится посещать вас.

Это была одна из немногих хороших новостей.

А примерно через неделю после этого я в очередной раз направилась проведать Майру и, когда подходила к дому, поняла – снова случилось нечто ужасное. Кричали слуги, которые, казалось были повсюду. Говорили они все разом. Я не понимала их языка, хотя несколько слов все же разобрала.

Ясность внесла миссис Прост, тоже оказавшаяся в саду; она подошла ко мне и рассказала, что же случилось. Один из мальчиков, удивших днем рыбу у водопада, обнаружил в воде тело маленького глухонемого. Мальчик сразу побежал к Нджубе.

– С тех пор он стоит на коленях и смотрит в воду. Просто ужасно. Бедное дитя.

– Как это могло произойти? – спросила я.

– Мы теряемся в догадках, – сказала миссис Прост. – Вы помните, как он исчез. Все решили, что он сбежал из дома. А он все это время лежал мертвым в воде.

Тот день навсегда отпечатался в моей памяти.

Стоит мне почувствовать запах красного жасмина, он явственно встает у меня перед глазами. Я вижу Нджубу у воды на коленях. Мне никогда не доводилось сталкиваться с таким горем. Когда к речушке пришли мужчины, чтобы вынуть тело, Нджуба все так же стоял на коленях. Потом он со стиснутыми руками поднялся.

– Это мой мальчик. Его убили. Я не забуду. Любан за руку отвела его в хижину, и скорбные причитания доносились оттуда весь день.

Без сомнения мальчик был убит. Многие признаки говорили о том, что его удушили и только потом бросили в воду.

– Кому мог помешать маленький мальчик? – вопрошала Майра.

– И чем, – добавила я.

– В какое ужасное время мы живем. Вы не думаете, что его смерть как-то связана с войной?

– Не знаю. Он не мог причинить вреда ни одной из сторон.

О таинственной гибели глухонемого говорили несколько дней. Кто это сделал? И почему? – именно такие задавались вопросы, и именно на них никто не мог ответить.

Но когда люди поглощены множеством неотложных забот, загадочная смерть местного мальчика не может долго удерживать их внимание.

С течением времени жизнь неизбежно должна была стать еще труднее. Мы сознавали страшную опасность, в которой находились. Каждый новый день начинался с вопроса – не сегодня ли буры пойдут на приступ. Правда, непосредственно перед началом осады гарнизон был усилен; солдаты попадались на каждом шагу; взять город врагу удалось бы только ценой большой крови.

Лилиас казалась воплощением силы и рассудительности; дружба ее с Джоном Дейлом крепла, и я все чаще ощущала себя лишней в школе, тем более что то и дело гостила в Рибек-хуасе. Майра нуждалась в моем обществе больше, чем когда-либо.

Я лучше узнала Пауля. Мальчик он был приятный, и мне казалось, что ему по сердцу опасная жизнь в осажденном городе. Риск возбуждал его, он был куда интереснее размеренно, однообразного мирного существования. Он учился стрелять, чем занимались многие мальчики его возраста, но, конечно, им не давали боевого оружия, которое приберегалось на случай настоящего сражения.

Я так часто гостила теперь в Рибек-хаусе, что превратилась чуть ли не в члена семьи.

Отношение Миссис Прост ко мне казалось несколько двусмысленным. Я никак не могла понять, как она воспринимает меня. Иногда я была в ее глазах желанной гостьей, и она прямо-таки источала доброжелательность. Но, случалось, посматривала на меня с известной подозрительностью. Это меня немного удивляло, поскольку женщина она была предсказуемая и почти не способная отклониться от раз и навсегда утвердившихся представлений.

Она явно привязалась к Майре. Майру любили все. Майра была внимательна к слугам и никогда не выказывала даже малейшего раздражения. Она казалась настолько не похожей на свою мать, насколько могут различаться два совершенно посторонних человека. Мягкость, обходительность и доброжелательность придавали Майре особое очарование.

Я понимала чувства миссис Прост по отношению к Майре, но что касается меня, то домоправительница как будто разрывалась между дружеским расположением и странной холодностью.

Причина такого отношения открылась мне в один прекрасный день и поразила меня.

Майра, как обычно, прилегла – она до сих пор все еще быстро утомлялась – и миссис Прост пригласила меня посидеть с нею в гостиной.

Я устроилась поудобнее, и вдруг манера поведения домоправительницы показалась мне явно необычной. Она словно бы принуждала саму себя выполнить некую неприятную обязанность.

И, наконец, все разъяснилось.

– Я давно хотела поговорить с вами, мисс Грей, – начала она, – но все никак не могла придумать, как лучше обставить нашу беседу.

– О миссис Лестранж?

Миссис Прост поджала губы и нахмурилась.

– Не совсем… хотя, полагаю, вы можете сказать, что это касается и ее.

– Говорите, прошу вас.

Домоправительница встала и подошла к маленькому комоду в углу комнаты. Выдвинув ящик, она достала оттуда носовой платок и протянула его мне.

С изумлением я увидела свой собственный платок. В свое время мама подарила его мне вместе с шестью подобными. В уголке каждого были вышиты мои инициалы. Я взглянула на отчетливые буквы «Д» и «Г». Девина Глентайр. Я слегка покраснела, поскольку мне тут же вспомнилась Зилла. Самое безопасное оставить те же самые инициалы. Как всегда, она была права.

– Это ведь ваш платочек, мисс Грей?

– Да, но как он попал к вам?

– Как раз это меня слегка смущает. Я никак не могла решиться на разговор с вами. Видите ли, вы чрезвычайно добры к миссис Лестранж, и, насколько мне известно, она просто влюблена в вас. Но когда я узнала…

– Я не понимаю, о чем вы…

– Думаю, понимаете, мисс Грей. Обратитесь к недавнему прошлому. К одному дню… вы знаете, о чем я. Вы как раз ночевали в этом доме. Я нашла ваш платочек под кроватью мистера Лестранжа.

– Ну и что? Как он туда попал?

Мои щеки залил а краска смущения, когда миссис Прост, легонько покачивая головой, подняла на меня глаза.

– Я не отношусь к числу людей, – заговорила она, – которые считают, что все вокруг должны вести монашескую жизнь, но не будучи к ней расположенными. Я знаю, что всякое случается – мужчины есть мужчины. Но такое поведение непозволительно для женщины.

В крайнем раздражении я поднялась.

– На что вы намекаете, миссис Прост?

– Присядьте, мисс Грей. Я ведь не обвиняю вас, хозяин очень привлекательный мужчина. Он добрый человек, но даже у добрых людей бывают всякие фантазии, и не в обычае мужчин контролировать их. Но не то с женщинами. Женщина обязана быть чуточку осторожнее.

– Все, что вы говорите, абсурдно.

– Знаю, знаю, – она кивнула. – Искушения посещают всех, а он, должна признать, очень красив и обладает обаянием, против которого трудно устоять. И к тому же я знаю, что… скажем, не все ладно между ним и миссис Лестранж. Раздельные спальни и все такое. Я просто подумала, что вам следует быть осторожнее. Случайно заглянула под кровать, и проверяя, хорошо ли выметен мусор… и увидела этот платочек.

– Не имею никакого представления, как он туда попал.

– Я так и думала. Но решила вас предупредить. Когда он вернется – а вы приходите в наш дом, почти как член семьи…

– Вам не о чем тревожиться, миссис Прост. Между мною и мистером Лестранжем нет и не было даже намека на интимные отношения.

– Я предполагала, что вы отнесетесь к моим словам именно так. Поэтому и не решалась поговорить с вами раньше. Вы не можете назвать меня бесцеремонной. Я подумала – а вдруг это случайный промах. Такое случается. Наверно, я не очень складно говорю, но уж не обессудьте.

– Я вынуждена настаивать… – начала я.

– Ничего не попишешь, я сказала, что думаю. Это не мое дело, но мне кажется, что никому не нужны неприятности.

– Уверяю вас, что ничего… ничего…

– О, я могу предположить, что платочек попал туда случайно. Всего знать нельзя, верно ведь? Но он там оказался… и я бы не хотела, чтобы его обнаружил кто-то другой.

Я стояла, сжав в руках платочек.

– Уверяю вас, миссис Прост, что никогда не бывала в этой комнате до той ночи, когда миссис Лестранж стало особенно плохо, а мистер Лестранж уже был в отъезде.

– Тогда с вашего позволения, дорогая, вы не будете на меня в обиде. Я только подумала, что нужно об этом сказать, поскольку по его возвращении… как бы получше выразиться… может сложиться не лучшее положение для вас, для хозяина или миссис Лестранж.

– Я вижу, вы не верите мне.

– Ну, послушайте же, мы были с вами добрыми друзьями. Поэтому я и решилась – хотела предупредить вас что ли. Маленькие ошибки бывают причиной больших скандалов.

– Но я говорю вам…

– Хорошо, хорошо. Я сказала то, что у меня накипело, и забудем об этом.

Но забыла ли миссис Прост? Она не сомневалась, что я посетила мистера Лестранжа в его спальне. Мне безумно захотелось вдруг выбежать из этого дома и никогда больше не возвращаться сюда.

Я только вошла в комнату, а Лилиас уже знала – что-то случилось.

– В чем дело? – спросила она.

Я не смогла сдержаться и разрыдалась.

– Ноги моей больше не будет в этом доме.

– В Рибек-хаусе? Но почему?

– Из-за миссис Прост. Она считает, что… у меня связь с Роже Лестранжем.

– Связь?

– Под его кроватью она нашла мой носовой платочек. В то утро, когда я ночевала у них и он тоже был дома. Она сделала свои выводы.

Лилиас с изумлением смотрела на меня.

– Но ты же не думаешь…? – сказала я.

– Конечно, не думаю.

– Это ужасно, Лилиас. Миссис Прост, видимо, считает его неотразимым. Ужасно. Она говорит, что сразу все поняла. Что мне делать? И когда она показала мне платок, я, кажется… выглядела виноватой. Этот платок подарила мне мама. На нем вышиты мои инициалы. На мгновение я вернулась в прошлое. И подумала, что поступила неправильно, не изменив начальные буквы своего имени: измени я их – и она не узнала бы, что платок принадлежит мне.

– Не торопись, подожди минутку, – спокойно сказала Лилиас. – Чая у нас немного, но самое время выпить по чашечке.

Беседовать с Лилиас было легко и приятно.

– Ты не думаешь, – начала она, – что кто-нибудь мог подбросить платок под кровать, чтобы миссис Прост его нашла там?

– Кто и зачем?

– Человек, хотевший думать, что ты провела ночь в этой комнате.

– Только не миссис Прост.

– Не она. От нее ожидать такого трудно. Значит, кто-то, знавший, что она обязательно найдет там платок.

– Но на платок могла наткнуться любая служанка.

– Возможно, это было исключено.

– А что ты сама думаешь, Лилиас?

– Пока не знаю. Что если кому-то в доме хотелось, чтобы ты и Роже Лестранж оказались любовниками?

– Зачем?

– В этом кроется загадка. Как без чьей-либо помощи платок мог попасть в комнату, где ты не была в те дни?

Она задумалась.

– Говори дальше, Лилиас, – попросила я.

– Дома была Майра…

– Она плохо себя чувствовала. Из-за этого я и осталась.

– Она ведь женщина со странностями? Выдумщица, правда? А что если ей пришло в голову бросить тень на тебя и своего мужа?

– Она любит его, и он ее тоже.

– Но у нее бывают видения. Или они начались позднее? Я просто высказываю свои мысли вслух. Факт остается фактом – платок лежал под кроватью. Его туда подбросили. Тогда кто – и что еще важнее – зачем?

– Я ни за что не пойду больше в этот дом.

– Тогда сложится впечатление, что ты виновата.

– Но как сказать о платке Майре?

– Подожди какое-то время и посмотри – вдруг что-нибудь прояснится. Что-нибудь вспомнишь, поймешь. Носовой платочек! Удивительно, что такая мелочь может стать причиной больших тревог. Не забывай Дездемону. Но не увлекайся чересчур. Думаю, нам удастся нацедить еще по чашке. Не пропадать же благородному напитку.

Мы не пришли ни к каким заключениям, но, как всегда, беседы с Лилиас вносили в душу покой.

В городе запахло отчаянием. Всем было ясно – вот-вот произойдет нечто ужасное. О полной блокаде вслух не говорили, но мысли об этом носились в воздухе. Как ни силен дух человека, ему не прожить без земной пищи.

А пока ничего не происходило. Мы ждали новостей весь одуряюще жаркий январь. Изредка до наших ушей доносилась вялая перестрелка, и с каждым разом звуки ее как будто приближались. Время от время город обстреливали из пушек, среди населения появились жертвы. Мы жили с мыслью о том, что в любой момент и мы можем оказаться среди них. В продолжение всех этих жарких дней смерть витала над нами. Близкое знакомство с нею делало более терпимым ее постоянное присутствие. Наверное, мы смирились со смертью, и она перестала казаться нам чем-то исключительным.

В такое суровое время казалось почти несуразным ломать голову над подозрениями в мой адрес, и тем не менее я не могла успокоиться. Картины, порожденные словами миссис Прост, постоянно вставали у меня перед глазами, и я не переставала размышлять над загадкой – кто же в конце концов мог подбросить мой носовой платок в такое место. Наверняка то был человек, желавший мне зла.

Лилиас, с которой я снова заговорила о происшедшем, оборвала меня:

– Ты перенесла тяжелый удар, – сказала она, – и не должна позволять себе думать, будто злой рок избрал тебя своей жертвой.

Лилиас несомненно была права, говоря, что меня преследует прошлое. Я надеялась ускользнуть от него, покинув Англию. Но так же наверняка, как Лилиас, я знала – нет надежды на спокойную жизнь, пока я не разорву пуповину, накрепко связавшую меня с трагедией юности.

– Твоя невиновность должна служить тебе надежным щитом, – говорила Лилиас. – Ты ведь ничего не совершила. Когда обвинили меня, я знала, что неповинна. Это помогало. Я рассказала Джону историю с ожерельем, и он согласился со мной.

Я знала, что Лилиас права. Мне нужно было взять себя в руки. Платочек мог попасть в комнату совершенно случайно. Бывают ведь самые невероятные вещи.

Спустя несколько дней у меня немного отлегло от сердца, но желания наведаться в Рибек-хаус не появилось.

Зато в школу зашла Майра. Выглядела она много лучше. Лекарство произвело на нее чудесное действие, и нервозность почти исчезла.

Майра смотрела на меня с некоторым испугом.

– Вы ни разу не зашли проведать меня.

– Понимаете, Майра… здесь накопилось так много дел. Она выглядела удивленной, но расспрашивать меня не стала.

– Мы лишились вас, – сказала она. – Миссис Прост в отчаянии.

Так ей и надо, подумала я. Я-то думала, что она продолжает копаться в своих домыслах.

– Миссис Прост решила, что вас что-то обидело. Не могу поверить в такую чепуху. Но я решила навестить вас. Что-нибудь и впрямь случилось?

– Трудно в этом сомневаться, Майра. Дела идут все хуже и хуже. Скоро все мы начнем голодать.

– Я знаю. Минувшей ночью у церкви кто-то погиб.

– На улицу опасно выходить.

– Опасно всюду, где ни находись. Неужели это никогда не кончится? Ох, Диана, я так тревожусь о Роже. Где он может быть?

– Он ведь не говорил об этом? Конечно, по соображениям секретности. Наверняка задание от гарнизона. Он должен известить кого следует о том, что происходит в городе, и по возможности помочь всем нам.

– Я молюсь, чтобы с ним ничего не случилось. Ужасно, что его нет рядом, когда я почти поправилась. Он так беспокоился обо мне. И только подумать, виной всему какое-то дрянное насекомое. Неужели такая мелочь может стать причиной настоящих страданий? В Рибек-хаусе мрачное настроение. И тут еще старый Нджуба никак не может прийти в себя от горя.

– Его сын погиб ужасной смертью.

– Вы правы: будь это несчастный случай, все воспринималось бы иначе, хотя такую утрату не возместить. Но ведь его удавили, и сделал это какой-то человек…

– Кто же мог, Майра, убить маленького мальчика?

– Не знаю. Если бы не осада, наверно, произвели бы расследование. Но сейчас все думают об одном – сколько времени мы сумеем продержаться.

– Немудрено.

– Я хотела поговорить с вами о странном поведении Нджубы. Он слоняется повсюду и что-то бормочет себе под нос. В доме бродил из комнаты в комнату, словно что-то искал. Миссис Прост застала его за странным занятием – рылся в шкафах. Она спросила, что он ищет, но Нджуба ничего не ответил ей. Она в полной растерянности. Послала за Любан, чтобы та отвела его в рондавель. Бедняжка Любан, такая беда на нее свалилась. Сначала потеряла сына, а теперь похоже, теряет мужа – кажется, у него потемнение рассудка. За что такие напасти, Диана?!

– Кто знает, Майра, но вы правы – беда не приходит одна.

– Заходите к нам, прошу вас.

– Но ведь и вам не тяжело навестить нас.

– Конечно, но в Рибек-хаусе больше места и сад чудесный.

– Хорошо, я загляну к вам. Лилиас одобрила мое поведение.

– Ты поступила правильно. Иначе миссис Прост уверовала бы в свою правоту. Не сомневаюсь, ты сможешь убедить ее в своей невиновности.

– Зато я сомневаюсь. Наверняка, она считает своего господина неотразимым и готова оправдывать его в любых обстоятельствах; я для нее существо второстепенное, мужчина-то ведь он.

Наступил февраль. Наши скудные пайки стали еще скуднее. Утро мы начинали с гаданий – что принесет нам грядущий день. Такое положение не могло продолжаться вечно. Что-то должно было произойти.

Перестрелки участились; они перестали быть случайным редким явлением, и мы к ним привыкли. Однажды ночью, пробившись через боевые порядки буров, в городе появились трое, один из них был ранен.

Назавтра на улицах начался чуть ли не праздник. Люди разговаривали всюду с таким оживлением, какого я давно здесь не видела, надежду терять не следовало. Британские войска на подходе. Они потерпели тяжелое поражение в Спин-Копе, но затем положение дел изменялось в лучшую сторону. В страну потекло оружие. С уст горожан не сходили два имени: генерал-майора Горацио Герберта Китченера и фельдмаршала сэра Фредерика Слея Робертса. Они шли на выручку к нам.

Надежды расцветали подобно цветам по весне. Все говорили, что великая Британская империя не может потерпеть поражение от горстки фермеров. В успехе англичан теперь никто не сомневался. Нет, мы драться не хотим, но, уж коль начнем, – черт возьми, найдем деньжат и солдат найдем.

Надежда – великий целитель. На лицах появились улыбки. Недолго осталось ждать. Китчинер и Робертс на подходе.

Я заглянула в Рибек-хаус. Лилиас права. Прекратить свои визиты значило признать справедливость подозрений миссис Прост. И тем не менее я старалась не задерживаться в доме. Я предлагала Майре посидеть в саду. Сады Рибек-хауса и впрямь были чудесны. Даже в этом тревожное время запах цветов, жужжанье насекомых умиротворяли. Иногда мы совершали прогулки.

Однажды забрели к водопаду, у которого было найдено тело несчастного Умгалы. До хижин, где жили слуги, оставалось рукой подать.

Не знаю, что толкнуло меня к одной из них. Она стояла в стороне от других: маленькая, полуразрушенная, в высокой траве. В крыше хижины зияла огромная дыра.

– Видимо, причиной война, иначе картина не была бы такой унылой, – сказала Майра.

– А кто обязан содержать эти хижины в порядке?

– Сами их обитатели. Они здесь живут и сами присматривают за своими рондавелями.

Что-то подталкивало меня вперед. И тут перед нами возник мальчуган. Он улыбался, показывая ослепительно белые зубы на фоне темного лица.

– Чей это дом? – спросила Майра.

Улыбка исчезла. Мальчик украдкой посмотрел через плечо назад.

– Ничей, мисси. Дурной человек там живет.

– Дурной человек? – переспросила я.

– Плохое место. Мисси не надо ходить.

– Это всего-навсего хижина, за которой некому ухаживать. Больше в ней нет ничего дурного.

– Старик живет. Он умирает. Никто не ходит туда. Плохое место. Умгала… он не знал. Он пошел… он хотел. Он всегда там. Он умер…

Упоминание об Умгале было как гром среди ясного неба. Я решила зайти в хижину.

– Давайте хотя бы заглянем в нее, – сказала я и пошла вперед.

– Нет-нет, мисси. – Мальчуган в самом деле испугался. – Дурное место. Змеи в траве живут. Змеи самого дьявола. Ждут, кого схватить…

– Мы осторожно, – откликнулась я, продолжая идти к хижине.

– Может быть, лучше не… – начала Майра.

Но я, внимательно смотря себе под ноги, уходила в высокой траве все дальше.

Подойдя к двери, я подняла щеколду и вошла внутрь. Раздалось жужжание, и огромное насекомое, похожее на огромную стрекозу, покружив по хижине, уселось на маленькую скамейку.

– Уйдем отсюда! – воскликнула Майра. – Не хочу, чтобы нас укусила змея.

Но кое-что удержало меня еще на минуту. Под скамейкой стоял грубо сколоченный ящик, а возле него, на земляном полу, валялась стружка и кусочки древесины.

Я подошла к скамейке. Насекомое все еще сидело на ней. Не сводя глаз с противной твари, я попыталась открыть ящик. Крышка с трудом поднялась и глазам моим предстало нечто ужасное – на дне ящика лежало несколько резных фигурок, а в одной из них я узнала ту, что валялась у подножья лестницы в игрушечном доме.

Я повернулась к Майре, застывшей в дверном проеме.

– Пойдемте отсюда! – закричала она. – Мне страшно.

– Этот мальчик… – медленно заговорила я, – он сказал… Умгала сюда приходил… больше никто. Он бывал здесь часто, а потом его убили.

– Я ухожу из этого ужасного места… – сказала Майра. Я последовала за нею.

– Майра, – окликнула я ее, – это Умгала…

– И в этот миг мы увидели змею. Она поднялась на хвосте и угрожающе шипела совсем рядом. Мы едва не наступили на нее. Я бросилась бежать. Повезло еще, что мы вовремя увидели гадину.

Наконец мы выбрались на открытое место и смогли отдышаться. Я посмотрела назад. Никаких признаков змеи. Майру била дрожь. Я обняла ее.

– Все в порядке, – сказала я, – она уползла в траву. Между тем мозг мой сверлила одна-единственная мысль: Умгала делал эти фигурки – и погиб. Прозрение было мгновенным, но что с ним делать дальше? Неясностей оставалось предостаточно. Мне показалось, что будет лучше не говорить об этом с Майрой. Сначала я поделюсь своим открытием с Лилиас.

Майра прижалась ко мне.

– Какой ужас! Эта огромная змея в траве! Она охотилась на нас. Пока мы были в хижине, подкралась… и ждала нас. Я не хотела туда идти. Знала, что в этом месте скрывается что-то страшное. Ненавижу такие места. Я хочу вернуться домой, Диана.

Я поняла, что под домом она имела в виду не Рибек-хаус, а Лейкмир. Именно туда она теперь хотела вернуться.

– Вам нужно отдохнуть, и вы сразу почувствуете себя лучше, – успокаивала я Майру и саму себя одновременно, но думала о мальчике, который вырезал фигурки, ставшие причиной его смерти.

Навстречу нам через лужайку направлялась миссис Прост.

– О, здравствуйте мисс Грей. А вы, миссис Лестранж, выглядите так, словно повстречались с привидением.

– Мы видели змею, – сказала я.

– Боже праведный.

– Совсем рядом с нами, в траве.

И она зашипела на нас.

– А что за змея?

– Не знаю. Просто большая и страшная – мы думали только о том, чтобы убежать от нее.

– И правильно.

Домоправительница вместе с нами вошла в дом.

– Чашка хорошего чая – вот что всем нам сейчас не помешает, – сказала она. – Но чай кончился. Скверная история, когда тебе нужна чашка чаю, а взять ее неоткуда.

Я поднялась. Мне срочно нужно было поговорить с Лилиас.

– Вам следует прилечь, миссис Лестранж, – сказала домоправительница. – Змея вывела вас из равновесия.

– Хорошая мысль, Майра, – поддержала я.

– Она согласилась. Я попрощалась с ней и направилась к выходу. Но у двери меня поджидала миссис Прост.

– Мне нужно сказать вам кое-что, мисс Грей, – начала она. Я колебалась. Может быть, она решила извиниться за свои неблаговидные выдумки?

– Пойдемте, в мою комнату, – пригласила она. Я последовала за нею.

На лице миссис Прост читалось смущение, и внезапно я ощутила беспокойство – вдруг она обнаружила еще что-нибудь ужасное.

– Я обязана сначала поговорить с вами. Не знаю, как начать… Я полюбила вас… и не могла в это поверить, но факт остается фактом.

– О чем вы? – голос мой был еле слышен.

– Я знаю… кто вы на самом деле.

– Что вы имеете в виду?

– Вы мисс Девина Глентайр.

Я сжала подлокотники кресла. Голова у меня закружилась, мне сделалось дурно. То, чего я не переставала страшиться, в конце концов настигло меня.

Она пристально смотрела на меня.

– Как вы узнали? – спросила я.

Она поднялась и подошла к комоду, тому самому, из которого однажды вынула злополучный носовой платок. Достала две газетные вырезки. В глаза мне бросились крупные заголовки.

«ВИНОВНА ИЛИ НЕВИНОВНА? Мисс Девина Глентайр перед судом. Председатель адвокатской камеры обращается к жюри присяжных».

Читать я была не в силах. Буквы плясали перед глазами. Я видела только эти проклятые заголовки.

– И давно вы узнали? – спросила я и сразу подумала: это ничего не меняет – она знает это сейчас.

– Некоторое время назад.

– Каким образом?

– Это случилось совершенно неожиданно. Я протирала пыль в комнате мистера Лестранжа, и тут он вошел. У него есть привычка разговаривать со слугами о том о сем, и ты никогда не чувствуешь себя с ним ничтожеством. Я сказала: «Работы мне осталось на минутку, сэр. Я убираю вашу комнату сама, чтобы здесь все наверняка было в порядке.» Он ответил: «Благодарю вас, миссис Рост. А я зашел кое за какими бумагами. Но не позволяйте мне мешать вам. Потом подошел к бюро и вынул какие-то бумаги. При этом два или три листка упали на пол. Я подняла их и не удержалась – взглянула.

– Он держал их в бюро? Значит… Кивнув, она продолжала:

– Он сказал: «Итак, вы видели эти вырезки, миссис Прост. Мне кажется, нам с вами следует поговорить. Присядьте». Я села, и он продолжал: «Узнаете эту молодую леди?» «Да, она называет себя мисс Грей,» – ответила я. «Ей очень не повезло, – сказал он. – Я уверен в ее невиновности. Она не могла убить своего отца. А вы могли бы предположить такой грех за нею, миссис Прост? За такой очаровательной юной леди?» «Нет, не могла бы, сэр,» – ответила я, – Но…» Снова заговорил он: «Она приехала сюда, чтобы начать новую жизнь, и я хочу ей помочь, миссис Прост. А вы?» «Я готова сделать все, что вы прикажете, сэр,» – ответила я. «Заберите эти бумаги, – велел он, – и спрячьте куда-нибудь. Мне не следует держать их в таком месте. Здесь бывают слуги… вы понимаете… кто-нибудь может случайно увидеть. Я рассчитываю на вашу помощь в восстановлении доброго имени мисс Грей. Мне она симпатична и даже очень. Она относится к людям, заслуживающим иной участи». А потом он отдал эти вырезки мне.

– Зачем он так сделал? Почему захотел, чтобы они хранились у вас?

– Он не сказал, а я решила их сохранить, как он велел.

Она взяла вырезки у меня из рук и положила назад, в комод.

– Сюда не заходит никто без моего приглашения, – сказала она. – Убираюсь я здесь сама. Мистер Лестранж был прав. У меня их хранить безопаснее, чем в его кабинете.

– Но зачем их вообще хранить?

– Не знаю. Я только поняла, что обязана хранить, ведь он так велел. Он может попросить их назад. А вам я решила просто сказать, что знаю, кто вы. Надеюсь, миссис Лестранж ничего не известно?

Я покачала головой.

– Значит, знаем только мой господин и я.

Мне было плохо. Я хотела только одного – поскорее уйти. Сначала это открытие в хижине, а теперь, почти сразу, еще одно откровение, из-за которого из моей головы вылетело все остальное.

– И что вы намерены делать? – спросила я.

– Ничего не намерена. Я думала, вы лучше начнете понимать меня, если я вам скажу. Я сразу поняла, что мистер Лестранж в вас всерьез влюбился. В конце концов он все сделал, чтобы помочь вам, разве не так? Разве не он разузнал про школу? Только поэтому вы оказались здесь. Ваша тайна во мне под замком. Я уже храню ее некоторое время. Это было, конечно, до отъезда мистера Лестранжа. Когда он вернется, я повинюсь в том, что открылась вам. Скажу ему, что только так и могла поступить. И не тревожьтесь вы ни о чем. Ни мистер Лестранж, ни я не верим в вашу вину. Хорошенькие девушки не для того рождаются, чтобы убивать людей, тем более собственных отцов. Он сам это с собой сделал. Мужчины все таковы… а у него была молодая жена. Это же ясно как белый день… и судьи все поняли, иначе не отпустили бы вас. Поэтому не беспокойтесь. Я по-прежнему буду величать вас мисс Грей, хотя это не ваше имя. А вы в самом деле не можете называться своим собственным именем?

Я мечтала, чтобы она замолчала.

– Мне пора, миссис Прост, – сказала я и поднялась.

– Хорошо. Только не беспокойтесь ни о чем. Я просто решила, что вам следует знать, что я о вас знаю и ничего против вас не держу. Будьте осторожней, вот и все. Я понимаю. Я из тех, кто умеет встать на место другого человека. Сама была молодой. Но вы не ищете неприятностей.

– Если не возражаете, я пойду.

– Отдохните хорошенько. Я понимаю, вы сейчас немного не в себе… но я все одно что могила. Потому не волнуйтесь.

Я чуть ли не бегом возвращалась в школу. Увидев меня, Лилиас сразу поняла – что-то случилось.

– Какие новости? – спросила она. – В городе все бурлит. Вот-вот произойдет что-то значительное.

– Лилиас, я перенесла ужасный удар. Миссис Прост…

– Только не возвращайся снова к этому носовому платку!

– Платок ни при чем. Она знает, кто я на самом деле. У нее есть вырезки, вырезки из газет с описанием того дела. Она знает, что произошло в Эдинбурге.

– Не может быть! Как к ней попали эти газеты?

– Их сохранил Роже Лестранж и передал миссис Прост. Она знал, а теперь и она знает все. Бежать больше некуда. Невозможно избавиться от такого прошлого, как мое.

– Давай-ка разберемся. Она ведь сказала тебе, что именно он передал ей вырезки?

– Она убиралась в его комнате. Он подошел к бюро, достал какие-то бумаги – и вырезки выпали. Она подняла их с пола – и увидела.

– Нелепая случайность, ты не находишь?

– Судя по ее рассказу – да. Она бросилась подбирать вырезки. Не удержалась – пробежала глазами. Увидела мое изображение. Он догадался, что она все поняла. Сказал ей, что не сомневается в моей невиновности и хочет мне помочь.

– И поэтому взял эти вырезки и бросил их к ее ногам?

– Он отдал ей вырезки, потому что, по ее словам, боялся, как бы они не попали в руки кого-нибудь из слуг.

– А не лучше ли было бы устроить из них небольшой костер?

– Я не знаю, зачем их хранить. Но они в руках миссис Прост. Она все знает, Лилиас. Говорит то же самое, что он, – будто верит в мою невиновность и желает мне помочь. О, Лилиас, лучше бы я никогда не знала Роже Лестранжа. Лучше бы я никогда не приходила в его дом.

– Я в полном недоумении. Не понимаю, зачем ему нужно было позволять ей знакомиться с вырезками. Зачем нужно было передавать их ей. Что все это значит?

– Не знаю.

– Мне это не по душе.

– Да, и еще кое-что произошло, я просто забыла. Я узнала, кто вырезал фигурки и приносил их в Игрушечный домик. Это был Умгала, маленький глухонемой, которого убили.

– Что-что?

– В поселке местных жителей пустует одна хижина. В ней кто-то умер, а ты знаешь, насколько эти люди суеверны. Она стоит поодаль от других и пришла в полный упадок. Один из мальчиков сказал нам про эту хижину и про Умгалу, который часто туда ходил… и которому сильно не повезло. Его убили. Мальчик думал – потому, что Умгала наведывался в проклятую хижину. Я зашла внутрь и увидела на полу стружки. Открыла ящик, и в нем лежали фигурки. Среди них та самая, которую я видела в Игрушечном доме.

Лилиас смотрела на меня с недоверием.

– И, по-твоему, его убили за то, что он делал фигурки и клал их туда?

– О, Лилиас, я готова думать все что угодно.

– Фигурки что-то обозначали.

– Да, конечно, одна лежала у подножия лестницы. Я не видела других – тех, что так потрясли Майру. Но, по словам Майры, одна фигурка изображала мужчину, а другая – женщину на верхней площадке лестницы, и создавалось впечатление, что мужчина сбрасывает женщину вниз.

– Можно подумать, Умгала ведал, как это произошло. Он не мог говорить, поэтому попробовал сообщить об увиденном другим способом.

– Да, он пытался передать… что смерть женщины не была несчастным случаем. Маргарет Лестранж не упала с лестницы – ее столкнули, а по сути дела – убили.

– И поэтому погиб мальчик. Это начинает выглядеть зловеще.

– А мы занимаемся тем, что пытаемся влезть в чужие тайны.

– Давай поразмышляем. Кому-то пришлись не по нраву эти фигурки.

– Да, их не любил Роже Лестранж. Он пришел в бешенство, обнаружив их. Хотя якобы потому, что они произвели гнетущее впечатление на Майру.

– И вскоре после этого мальчик исчез.

– Уж не думаешь ли ты, что Роже Лестранж убил свою первую жену… и готовил такую же участь для Майры? Ей стало намного лучше после его отъезда. Она почти полностью поправилась Ей стало лучше, после того как я разбила флакон, всегда стоявший на прикроватном столике. А что если причиной отравления было вовсе не насекомое, а тонизирующее средство, которое заставлял ее пить муж? Ужасное подозрение. Что если он убил первую жену и намеревался убить вторую?

– Это всего-навсего теория, – медленно проговорила Лилиас. – А какие у него были причины?

– Его первой жене принадлежал большой алмаз «Сокровище Кимберли». Роже Лестранж купил Рибек-хаус на деньги, вырученные от продажи алмаза, а потом – его жена умерла. Он поехал в Англию искать жену – податливую, скромную, с деньгами. Понимаешь ли, Майра оказалась как раз такой женщиной.

– Мы не слишком спешим с заключениями? Неужели все так просто? Но если следовать твоей логике, я понимаю и другую сторону этого дела, а именно почему он интересовался тобой.

– А он интересовался?

– Определенно, это увидел бы и слепой.

– Ты права, не просто так он оплатил каюту.

– Что?

– Я тебе этого никогда не говорила. Знала, что тебе будет неприятно. За каюту, в которую мы вселились поначалу, мы и заплатили. Никакой ошибки не произошло. Роже Лестранж доплатил какую-то сумму – и нас перевели в другую, получше.

– Ну и дура я была! – воскликнула Лилиас. – Могла бы догадаться. А ты почему промолчала?

– Я не знала об этом почти до Кейптауна, а потом было уже слишком поздно. Мы все равно не могли вернуться к началу. Я вспомнила о твоей щепетильности, поэтому решила ограничиться благодарностью за этот дар.

– Я верну ему деньги, – сказала Лилиас. – Но сейчас дело не в этом. Рассчитаемся позже. Я хочу найти во всем смысл. Эта история с носовым платком, найденным под его кроватью после ночи, проведенной тобой в Рибек-хаусе. А вдруг он сам подбросил платок под кровать? И газетные вырезки, которые нечаянно резлетелись по полу. Почти неправдоподобная история! Он хотел, чтобы миссис Прост их увидела. Зачем он отдал их ей? Чтобы хранить. Но для чего? Ох, Девина, не нравится мне все это. Мне кажется, над тобой нависла опасность.

– Опасность?

– Как ты не понимаешь? Его первая жена умерла при загадочных обстоятельствах.

– Неужели? Она просто была пьяна и упала с лестницы.

– Странно, что не возникло никаких подозрений. Она унаследовала алмаз и умерла вскоре после женитьбы. Он нашел себе новую жену, спокойную покладистую женщину, характером в покойную первую и тоже богатую. Ее принялись медленно отравлять. Предположим, он умный человек и решил избавиться от второй жены не так грубо, как от первой. Взял и для отвода глаз уехал. Но рядом с его супругой осталась женщина, в свое время обвиненная в отравлении собственного отца за то, что он угрожал лишить ее наследства. Ее привлекли к суду за убийство, потом отпустили на свободу за недоказанностью преступления, иначе говоря, подозрения не были с нее сняты полностью. Она появляется Рибек-хаусе; домоправительница находит под кроватью хозяина ее носовой платок. Это можно счесть небольшой нескромностью, но нескромность – не убийство. Ее интересует привлекательный хозяин дома, но он, увы, уже женат. Однажды ее уже обвиняли в убийстве человека, вставшего ей поперек пути. А что если она в самом деле убила? Разве не могла бы она еще раз использовать известный ей способ? Я понимаю, что это дикое предположение. Он мог добиться цели сам, и тогда в тебе не было бы надобности. А если бы не добился, то у него наготове жертвенная овца. Ох, Девина, возможно, я слишком мнительна, но исключить, что мои слова соответствуют истине, нельзя.

– И как только могли прийти тебе в голову такие ужасные мысли?

– Я практична и мыслю трезво. Я пытаюсь нарисовать картину целиком. Спрашиваю себя – почему это, почему то. Я всегда исхожу из худших предположений – а вдруг они близки к истине. И здесь они близки к ней, Девина, близки.

– Ты меня напугала, Лилиас. Я не выдержу еще раз того, что было. Нарисованная тобою картина ужасна. В присутствии Роже Лестранжа я всегда чувствовала легкое беспокойство. А теперь… теперь у меня чувство, будто он подстерегал меня с самого начала, выжидая момент для нападения, высматривания… готовя западню… потому что знал мое прошлое. Слава богу, он уехал. Мне следует благодарить Всевышнего за эту осаду. Если бы он был здесь – страшно даже подумать! Значит, если ты все правильно угадала, Лилиас, то он надеется по возвращении узнать, что Майра умерла?

– Возможно, он вообще не вернется, а мы никогда не узнаем истины. Откуда нам знать, что творится в стране? Во время войны люди погибают. Куда он уехал? Нам это неизвестно. Он ведь говорил, что уезжает по какому-то секретному заданию? Что можно наверняка знать о таком человеке? Однако если он вернется, мы, надо думать, кое-что узнаем.

– Он едва ли сможет пробраться в город, пока продолжается осада.

– Тогда правда останется для нас пока закрытой.

– Что же нам делать, Лилиас?

– В наших силах лишь ждать и сохранять бдительность. Скажу тебе только одно: мы должны быть готовы к тому времени, когда он вернется, если, конечно, ему повезет избежать всех опасностей.

Мы проговорили до поздней ночи, ибо все равно не смогли бы заснуть. Снова и снова перебирали мысленно все то, что могло иметь значение.

У меня просто не укладывалось в голове, что Роже Лестранж помог мне приехать сюда, поскольку замыслил убить свою жену и ему на всякий случай нужна была жертвенная овца.

– Конечно, такого до мелочей продуманного плана могло и не быть. Иногда роковую роль играют случайности. Возможно, он в самом деле хотел вначале помочь тебе. А потом нечаянно узнал, что ты Девина Глентайр.

– Я припоминаю один случай… Ты была при этом. Мы были с визитом у миссис Эллингтон, и, садясь на лошадь, я упала. Рядом оказалась Китти. И у нее вырвалось мое имя.

– Помню. Этого могло быть достаточно.

– Да, имя необычное. Оно могло подтолкнуть Лестранжа на размышления. Он проявлял ко мне такое дружелюбие. Так просил, чтобы я почаще бывала с Майрой. А потом – носовой платочек и эти газетные вырезки…

– Мы не можем без конца думать об этом, Девина, тем более не будучи ни в чем до конца уверенными. Давай дождемся его возвращения и посмотрим, что произойдет. Возможно, все прояснится.

Такой у нас получился разговор.

Ждать нам пришлось не очень долго. Мы знали, что английская армия приближается. Между нею и городом находились бурские отряды, но на что могли рассчитывать недавние фермеры в столкновении с обученными войсками?

Каким образом Крюгер и Сметс могли выстоять против Китченера и Робертса… и английской армии? Поражение было неизбежным. Оно могло произойти в любой день. Мы ждали англичан. И, наконец, они вошли в город.

Казалось, все до единого жители высыпали на улицы, мы тоже были среди них. Встреча была радостной и бурной. Люди обнимались и целовались друг с другом.

– Конец осаде. Англичане пришли. Мы всегда верили в спасение…

Наверно, стоило пережить осаду, чтобы понять, как прекрасен мир, когда тебе больше ничто не угрожает. Мейфкинг, Ледисмит тоже стали свободными.

– Да здравствуют англичане! Слава Китченеру! – кричали на улицах.

Несколько дней нас носила на своих крыльях победа. Освобождение Кимберли стало настолько сильным потрясением, что, несмотря на все случившееся со мною недавно, я жила в состоянии радости и восторга. Однако мысль об угрожавшей мне ужасной опасности ни на секунду не покидала меня.

Спустя несколько дней, когда мы уже привыкли к войскам в городе, к празднествам, вновь появившейся пище, распеванию «боже, храни королеву» на каждому углу, меня стала обуревать тревога – вот-вот вернется Роже Лестранж. И что… потом? Что я скажу ему? Я ведь не смогу обвинить его в намерении отравит жену и использовать меня как прикрытие для своего злодейского умысла. Не смогу сказать ему: «Майре сразу полегчало, как только она прекратила принимать ваше лекарство. Что я могу сказать о носовом платке и вырезках? Все наши предположения, как верно заметила Лилиас, были всего лишь теорией, хотя и весьма правдоподобной.

Но поговорить с Роже Лестранжем мне так и не довелось.

Он появился в городе спустя четыре дня после его освобождения.

Я так и не узнала, что он сказал или подумал, обнаружив Майру живой и невредимой, ибо ночью был убит – кто-то, поджидавший в Саду Рибек-хауса застрелил его.

Узнав о трагедии, мы с Лилиас поняли, что наша теория верна. Лестранжа, конечно, застрелил Нджуба, узнавший каким-то образом, кто был истинным виновником смерти его сына.

Новости распространяются быстро, и вскоре к нам зашел Джон Дейл рассказать о происшедшем.

– Кто убил его? – спросила я.

– Пока неизвестно. Подозревают одного из слуг, который долгое время очень странно себя вел.

Я не сомневалась – речь идет о Нджубе.

– Бедняжка Майра, – сказала я. – Она без ума от горя. Я иду к ней.

– Я с тобой, – отозвалась Лилиас.

В Рибек-хаусе царил хаос. Мертвого Роже Лестранжа положили в одной из комнат. Майра плакала.

Миссис Прост была на своем посту. Она увидела меня, и по выражению ее лица я поняла – ей стало легче.

– Я рада видеть вас, – сказала она. – Никто не в силах утешить госпожу. Только подумать, что он вернулся домой за смертью.

Нджубу нашли в садах. Он выглядел совершенно сбитым с толку, и глаза его были безумны.

– Он сошел с ума. Несчастный человек. Его мозг не выдержал всего этого, – сказала Лилиас.

– Неужели его осудят? – шепотом спросила я.

– Он совершил убийство, – ответила Лилиас, – как ни смотреть на его действия. Возможно, отомстил, но все равно убийство есть убийство.

Нджуба же бормотал, словно в забытьи:

– Он убил моего сына. Вот пуговица. Она была в руке… сына. От его пальто. Я нашел ее. Он убил моего сына. Зажал ее… в руке. Она была там… когда я нашел его.

Нджубу увели.

Итак, появилось доказательство виновности Роже Лестранжа в убийстве несчастного глухонемого мальчика. Лестранж мог убить только потому, что мальчик знал тайну смерти Маргарет и, не имея возможности рассказать, пытался поведать о ней с помощью своих фигурок. Если Роже Лестранж мог убить жену – и если мог убить маленького мальчика – то ему ничего не стоило представить меня виновницей своих преступлений, тем более что мы теперь были уверены – историями с платочком и газетными вырезками он хорошо подготовил для этого почву. Он подготовил для меня ловушку… которой воспользовался бы при первой необходимости, словно змея, выжидающая удобный момент для нападения.

Бедная Любан была вне себя от горя. Все мы старались утешить ее. Майра была рядом с нами. Любан потеряла сына, и теперь ей грозила утрата мужа; правда, без мужа осталась и Майра. По иронии судьбы несчастная женщина любила человека, который замышлял злодейски ее погубить и в то же время очаровывал ее. Но, думается, утешая Любан, она немного приглушала свою боль.

Конец истории поразил всех: на следующий день Пит Шрайнер сделал в своей церкви признание.

Он поднялся на кафедру и стал лицом к своей пастве.

Народу было много – люди пришли возблагодарить Бога за чудесное избавление.

– Свершилось правосудие божье, – возопил Пит Шрайнер. – Я уничтожил Роже Лестранжа. Он заслужил смерть. Он слишком много грешил. Он соблазнил невинную девушку, а потом бросил ее. Я взял эту женщину в жены, чтобы дать имя ее ребенку и спасти честь ее семьи. Господь наставил меня поступить так, а я всегда повиновался его воле. И он же повелел мне уничтожить мерзкого совратителя, прелюбодея, это порождение зла – и негодяй предстоит ныне перед своим создателем. Он будет судим за все содеянное им, и гиена огненная ждет не дождется его. Человека по имени Нджуба обвинили напрасно. Он таил мысль об убийстве в своем сердце. У него были на то причины. Но я, я один уничтожил проклятого грешника. Я послан Богом, и теперь выполнив свою миссию, покидаю сей мир и ухожу туда, где меня ожидает вечная слава.

В мертвой тишине паства выслушала своего пастора. Окончив свою речь, Пит Шрайнер взял ружье и застрелился.

Освобождение Кимберли не означало конца войны, и эйфория очень скоро начала улетучиваться. Удовольствием ходить без страха по улицам и не испытывать голод мы довольно быстро пресытились. Война в стране продолжалась, победы, одерживаемые то там, то здесь, вовсе не означали окончательного поражения буров. Это был упорный народ. Привычные к тяготам и лишениям, буры знали, что сражаются за свой родной дом, и не собирались легко сдаваться.

Буры хорошо понимали, что их армия слабее британской, и потому создавали партизанские отряды, которые совершали дерзкие нападения на расположения английских войск и линии связи, без надежной работы которых невозможно было довести войну до победного конца.

Поэтому всеми чаемый мир отодвинулся куда-то в будущее.

Но, как бы там ни было, осада с города была снята; по мере возможности мы пытались вернуться к нормальной жизни, ученики вновь начали ходить в школу.

Несмотря на вынужденные и малоприятные для меня встречи с миссис Прост, я была частой гостьей в Рибек-хаусе.

Домоправительницу потрясла гибель Роже Лестранжа. Все в доме были ошеломлены, когда узнали, что в руке убитого мальчика оказалась пуговица с пальто хозяина. Нджуба раздобыл это пальто, и действительно на нем не хватало одной пуговицы. Ко всему добавилось обвинение Роже Лестранжа в том, что он являлся подлинным отцом ребенка Греты Шрайнер. Без сомнения, прежде Лестранж в глазах Миссис Прост был героем и никак не подходил на роль отца внебрачной дочери. И, уж конечно, она не простила ему убийства беспомощного мальчика.

Что до Майры, то несколько дней после смерти мужа она пребывала в прострации, но затем начала понемногу обретать себя. Взяла под свою опеку Нджубу и Любан. Старый Нджуба очень болел, и все мы боялись, что он потеряет рассудок. Меня поразило, как в это тяжкое время Майра и Любан поддерживали друг друга. Пауль проводил с Любан почти все время. Он любил Умгалу. Впоследствии он рассказал мне, что Умгала пытался что-то сообщить ему, но что – непонятно, поэтому и принялся вырезать свои фигурки. Окажись Пауль, по его собственным словам, сообразительнее, Умгале, возможно, не понадобилось бы делать их и приносить в Игрушечный дом и тем самым навлечь на себя смерть.

Пауль и Майра в те дни не могли обходиться друг без друга.

По ночам, лежа в постели, я пристрастилась размышлять над драматическими событиями последних месяцев и все-таки пришла к выводу, что Роже Лестранж в самом деле намеревался использовать меня в своих целях. Я почти не сомневалась – он планировал убить Майру и преуспел бы в этом, не повернись события неожиданной стороной, ибо, не будь осады, он давно вернулся бы домой и довершил начатое злодейство.

Я давала волю воображению и даже рисовала себе такую картину: в один прекрасный день миссис Прост входит к Майре и видит се умершей от укуса ядовитого насекомого. Но будет ли проведено расследование? Станет ли очевидным, что отрава содержалась в тонизирующем средстве? А если подозрение падет на ее мужа, он несомненно пустит в ход крапленые карты. Ведь Диана Грей – это Девина Глентайр.

Она частенько бывала возле убитой, когда та принимала лекарство от нервов. Она оставалась в их доме на ночь. Под кроватью мистера Лестранжа нашли ее носовой платочек, значит, она захаживала и к нему в комнату. Мистер Лестранж очень помог ей в свое время. Уж не рассчитывала ли она стать его женой? Тогда у нее был мотив, тем более что однажды она уже обвинялась – в убийстве собственного отца, воспрепятствовавшего ее своеволию.

Представляя зал суда, я обливалась от страха потом. Единственная разница будет в том, что суд состоится в Кимберли, а не в Эдинбурге. Но этого не случилось, уговаривала я себя. Тебя спасла… война. Но остановить воображение у меня не хватало сил.

Я говорила себе: ты была в опасности из-за собственного прошлого. От него невозможно скрыться. Оно притащилось за тобой даже сюда. И Лестранж увлек тебя в Кимберли по той же причине. Он планировал убийство и намеревался при необходимости свалить вину на тебя, но сейчас он уже не сможет причинить тебе зла. Но ведь о прошлом знают и другие люди. Куда же бежать от них?

Мы ничего не знали теперь о том, что происходит в стране, Йоханнесбург и Претория перешли в руки англичан, но Де Вет и Де ла Рей со своими партизанами нигде не оставляли британскую армию в покое. Китченер терял терпение от невозможности добиться от буров признания своего поражения. Он проводил политику выжженной земли, предавая огню те фермы, которые, по его разумению, служили пристанищем для партизан; он строил концентрационные лагеря, куда загонял всех подозреваемых. Тем не менее сопротивление продолжалось; буры оставались непреклонными в своем упорстве, и конца войне не предвиделось.

Однажды днем, когда ученики расходились по домам после уроков, а мы с Лилиас убирали в шкафы учебники, раздался стук в дверь.

Я пошла открывать. На пороге стоял мужчина. Я смотрела на него широко открытыми глазами. Наверно, я сплю, пронеслось у меня в голове.

– Вы не ожидали такого сюрприза, – сказал гость.

– Ниниан! – вскрикнула я.

Вышла Лилиас. Она была ошарашена не меньше моего.

– Вы в самом деле…? – начала она.

Он прошел в прихожую, и тут я почувствовала, как меня переполняет огромная радость.

Мы провели его в комнату, и он рассказал, каких трудов стоило ему добраться в Кимберли.

– Бесконечные формальности… и на всех судах солдаты. Я добился своего, утверждая, что предпринимаю эту поездку в интересах особого клиента.

– Клиента? Значит…

– Вы – мой клиент, – сказал он.

Лилиас накрыла на стол. Она не разрешила мне помочь ей.

Насколько я поняла, она не сомневалась, что Ниниану нужно побыть со мной наедине. А я никак не могла прийти в себя, поверить в это чудо – он здесь!

Я чувствовала, что он хочет сообщить мне нечто важное, но дожидается удобного момента. Тут Лилиас, извинившись, за простоту угощения, пригласила нас к столу.

– Осада снята, но некоторые трудности пока остаются. Мы поговорили об осаде и военных новостях. Ниниан считал, что война долго не продлится. Буры слишком малочисленны. Если бы не особенности местности, они вообще не имели бы никаких шансов. И так далее и тому подобное.

Я кожей ощущала нетерпение Ниниана, да и сама с трудом скрывала желание поскорее узнать, что же заставило его в военное время предпринять такое рискованное путешествие.

Лилиас все понимала и, едва мы покончили с едой, покинула нас под предлогом необходимости срочно повидаться с Джоном Дейлом. Извиним ли мы ее за уход?

Едва дверь за Лилиас закрылась, Ниниан заговорил:

– Она ваша лучшая подруга, и вы ей более чем доверяете, но то, что я должен сказать, предназначено только вам.

– Я вся внимание.

– Я не знал минуты покоя со дня вашего отъезда сюда, а когда узнал, что Лестранж заплатил за каюту и подружился с вами и что вы проводите много времени с его больной женой, я уже места себе не находил.

– Вы знаете, что Лестранж погиб?

– Погиб? – Он смотрел, не понимая, и я рассказала, как это случилось.

– Тогда вы в безопасности, – сказал он и с облегчением выдохнул воздух. – Теперь все встало на свои места. Я был прав. Как же вам повезло!

– Расскажите мне все, что вам известно.

– На него заведено уголовное дело. Мне показалось, что я узнал его в Лейкмире, но разрозненные факты связались в единое целое только после вашего отплытия. До этого я никак не мог вспомнить, где видел это лицо. Дело в том, что Лестранж – убийца. Худшей разновидности. Он убивает не в порыве чувств или от ощущения несправедливости, а с холодным сердцем… одержимый жаждою денег. Он убил двух своих жен и планировал третье преступление… его жертвой должна была стать Майра Эллингтон. Кстати, как она?

– Сейчас хорошо. Она очень болела. Но Роже Лестранж уехал незадолго до того, как буры осадили город, и не имел возможности вернуться. – Затем я рассказала Ниниану про тонизирующее средство.

Он глубоко вздохнул.

– Благодарение богу, что вы разбили этот флакон, иначе могло быть гораздо хуже. Позвольте мне поподробнее рассказать об этом преступнике. Подозрения в отношении его возникли у меня в связи с одним делом в Австралии. Я взял его на заметку, потому что речь на суде шла о крупной сумме денег. Преступник по имени Джордж Ментон приехал в Австралию из Англии. Там женился на молодой богатой наследнице, и через девять месяцев после свадьбы она утонула. Ее состояние перешло к овдовевшему мужу – Джорджу Ментону. Так случилось, что через несколько лет после смерти своей жены отец погибшей женщины отправился повидать Англию. Его дочери было тогда четыре года. Будучи в Англии, он вступил в новый брак, который оказался неудачным, и супруги решили расстаться – он вернулся в Австралию, она осталась у себя на родине. Но от этого брака не свет появился мальчик; он вырос и заявил о своих правах на часть состояния своего отца. Иск рассматривался австралийским и английскими судами, и именно в это время в газетах появился портрет Джорджа Ментона. Тогда я его и увидел. Но только после вашего отъезда я вспомнил это нашумевшее дело и просмотрел старые газеты. Узнав от вас о болезни Майры, я сильно встревожился. Помните, я даже советовал вам вернуться на родину?

– Я решила, что вы просто обеспокоены надвигавшейся войной.

– И этим тоже. Но была еще одна причина.

– Какая же?

– Личного свойства. Я открою ее вам чуть позже. Я почти не сомневался, что вы находитесь в большой опасности.

– Лилиас и я думали так же. Но расскажите сперва об этой женщине в Австралии.

– В своем письме вы упомянули о том, что жена Роже Лестранжа погибла, упав с лестницы. Совпадений было чересчур много. Одна жена тонет в Австралии вскоре после женитьбы, другая падает с лестницы, третья серьезно больна, ее наверняка медленно отравляют. Он менял методы. И кроме того… проявил такое рвение, чтобы увлечь вас сюда.

Я рассказала Ниниану о носовом платочке и миссис Прост.

Ниниан был поражен.

– Не думаю, что возможны какие-либо сомнения, – сказал он. – Как вам повезло!

– Я думаю, он убил маленького мальчика из местных, который, должно быть, видел, как он столкнул свою жену с лестницы. Мальчик был глух и нем от рождения. Он часто бывал в доме. Никто его не замечал. Там работала его мать. Он вырезал из дерева фигурки и приносил их сюда, в Игрушечный дом. Я должна обо всем рассказать вам. Я забрела в одну заброшенную хижину и нашла там следы его работы – деревянные стружки. Видимо, Роже Лестранж раньше меня выяснил, кто делает эти фигурки. Он мог поймать мальчика в доме, когда тот принес очередное свое произведение-намек. Тогда-то Лестранж догадался, что глухонемому малышу что-то известно. Все складывается одно к одному, и картина – ужасна.

– Вам не следовало уезжать сюда, Девина.

– Теперь я это знаю.

– Не могу простить себе, что ввел вас в Общество помощи эмигрантам.

– Тогда это пришлось очень кстати, и мы ведь могли уехать в Австралию или Америку, как и намечали поначалу.

– А я буквально рвал на себе волосы из-за собственной глупости. Однако вы были непреклонны в своем решении уехать.

– Мне казалось, что таким образом я разрешу свои проблемы. Теперь я знаю – от прошлого не уйти. И вы это знаете…

Он кивнул.

– Я очень старался приехать к вам поскорее.

– Вы проделали такой долгий путь…

Ниниан улыбнулся мне.

– Да, я проделал его и счастлив, что все оказалось благополучнее, чем я ожидал. Могло быть совсем иначе.

– Мне кажется, Лестранж был близок к мысли, что я не прочь выйти за него замуж, а, значит, помогу ему избавиться от жены.

– Скорее всего он рассчитывал покончить с нею, как с двумя предыдущими. Возможно, ему казалось рискованной вторая смерть в одном и том же доме – это могло вызвать подозрения, даже несмотря на различие методов. Ничто не мешает предположить, что вам он отводил роль громоотвода на случай, если обстоятельства сложатся для него не лучшим образом. Он наверняка надеялся, что использовать вас таким образом ему не придется, ведь чем меньше шума, тем лучше. Но хотел держать вас под рукой.

– Какая бессердечная расчетливость.

– Он рассчитывал все. С холодным, как лед, сердцем. Я так счастлив, что он не смог привести в исполнение свои дьявольские планы. Он жил насилием. Его смерть можно считать справедливым актом возмездия судьбы.

– Сразу двое приговорили Лестранжа к смерти. Отец убитого мальчика страшно переживал из-за того, что кто-то опередил его в исполнении приговора.

– До чего извилисты тропы жизни! Но нам следует радоваться, Девина. Я ведь мог приехать слишком поздно, чтобы спасти вас.

– Не думаю, что я еще раз смогла бы пройти все это, суд… содержание под стражей. Это для меня самые тяжкие испытания.

Ниниан встал и подошел ко мне. Поднял меня на ноги и обнял. Повинуясь безотчетному чувству, я прильнула к нему.

– Спасибо, Ниниан, – сказала я, – спасибо за то, что вы здесь.

– Я был не в силах забыть вас, – проговорил он, – ваш образ преследовал меня неотвязно. То несправедливое решение: за недоказанностью вины… Ведь они должны были понимать, что вы не могли сделать этого.

– Все говорило против меня.

– Помните Элен Фарли? Ее так и не нашли, она исчезла. Почему? Она могла многое прояснить. Бог свидетель, мы старались разыскать ее. Ее показания имели чрезвычайное значение.

– А я не могу выбросить из головы, что вы проделали такой путь.

– Мне казалось, письма будет недостаточно. Вы оставили без ответа мою просьбу вернуться. Я знал, что из-за военных действий добраться к вам будет непросто.

– Это и есть личная причина, о которой вы собирались сказать мне?

– После вашего отъезда я понял, что это значит для меня – не видеть вас снова и снова. Я понял, что люблю вас.

– Вы… вы любите меня?

– А вы не догадывались?

– Я знала, что вы проявляете особый интерес к моему делу… но это долг адвоката. Мне казалось, вы увлечены моей мачехой.

Он улыбнулся.

– Обворожительная Зилла! – пробормотал он. – Я не сомневался, что она знает больше, чем показывает. Только благодаря ей мы добились вашего освобождения. Она была самым важным свидетелем. Но я все равно был уверен – она многое скрывает. Хотел узнать – что именно. Вот почему я поддерживал знакомство с нею. А больше всего я хотел докопаться до истины. Я знаю, как чувствует себя человек, освобожденный за отсутствием доказательств.

– Благодарю вас, Ниниан. Вы так добры ко мне. Он покачал головой.

– Я сделал совсем немного, – сказал он. – Мне еще предстоит доказать свою преданность вам. Я хочу, чтобы вы знали все о моих чувствах. Я люблю вас и хочу увезти с собой в Шотландию.

Я в полном изумлении смотрела на него.

– Я хочу, чтобы вы стали моей женой, – добавил он. Я решила, что неверно его поняла.

– Я жил надеждой на ваши ответные чувства, – продолжал он.

Я молчала. Его слова тронули меня до глубины души. Я страстно желала быть с ним. Вспомнила, как уязвил меня его интерес к Зилле. Сейчас, увидев Ниниана на пороге, я не могла поверить своим глазам. Не могла поверить, что весь этот путь он проделал ради меня.

Испытывала ли я к Ниниану нежные чувства? Всегда. Именно он вытащил меня из бездны отчаяния, именно он своей уверенностью защитить меня поддерживал мой дух. После отъезда из Англии я считала, что никогда больше не увижу Ниниана, и заставила себя не признаваться даже самой себе, насколько глубоко мое отчаяние. Убеждала себя в том, что моя депрессия – результат разлуки с родиной, а не с Нинианом.

– Я никогда не забывала вас, – сказала я. Он взял мои руки и поцеловал.

– Придет время, и вы полюбите меня, – вымолвил он.

– Но мне не нужно даже минуты для этого – я уже люблю вас. Тот день, когда я впервые увидела вас, стал самым счастливым в моей жизни.

Лицо его внезапно засияло.

– Значит, вы вернетесь теперь? И станете моей женой?

– Вернусь с вами… в Эдинбург? Неужели вы предлагаете мне это?!

– Именно так. Я и приехал сюда затем, чтобы увезти вас с собой и никогда больше не разлучаться с вами.

– Вы недостаточно серьезно все взвесили.

– Девина, неделю за неделей я ни о чем другом не думал.

– Но вы понимаете, что будет?

– Понимаю.

– Вы, человек, делающий карьеру в юриспруденции, женитесь на мне… а вы не забыли, что я была обвинена в убийстве и освобождена за Недостаточностью улик?

– Честное слово, я ничего не забыл.

– Это нанесет ущерб вашему продвижению.

– Быть с вами – величайшее счастье для меня.

– Я ожидала найти в вас больше здравого смысла.

– Я очень здравомыслящий человек. Знаю, чего хочу, я делаю все, чтобы этого добиться.

– О, Ниниан, какую же вы совершаете глупость и как же я вас за это люблю! Подумать только. Я вернусь в Эдинбург, где все произошло. Как вы себе это представляете? Меня знает там каждый. Плохо даже здесь, когда одна Миссис Прост знает, кто я такая. А там обо мне знаю все. Люди будут подозревать меня, Ниниан. Нужно смотреть правде в лицо. Всегда найдутся такие, кто будет считать меня виновной в смерти отца. Это погубит вашу карьеру.

– Если я не смогу выстоять, значит, карьера – не мой удел.

– Я буду вам помехой. Я не могу этого себе позволить, Ниниан. Но никогда не забуду о вашей просьбе.

Он взял меня за плечи и легонько встряхнул.

– Не говорите чепухи. Мы будем вместе. Вместе победим всех недругов. Вы меня любите… я тоже вас люблю. Это главное. С остальным… мы разберемся, когда придет время.

– Я не могу этого допустить. Ваше поведение прекрасно, благородно… но это донкихотство.

Он рассмеялся.

– Оно отвечает моим желаниям. Я хочу жениться на вас. И буду несчастен, если вы откажете мне. Трудности неизбежны, Девина. Но мы будем вдвоем. Вместе будем бороться. Нет в мире ничего, чего я желал бы сильнее, Девина. Я не в силах объяснить вам, чем были для меня несколько последних месяцев. Я только и думал – как вы там, в городе, окруженном врагами. А потом узнал о Роже Лестранже. Вспомнил, какие усилия он приложил, чтобы завлечь вас сюда. Я не мог понять его мотивов. Я не мог не приехать к вам. Должен был вас увидеть. Должен был объясниться в своих чувствах. И теперь не позволю вам снова исчезнуть. Я твердо намерен быть с вами до конца своей жизни.

– На словах это выглядит чудесно, – сказала я с горечью, – но стать реальностью не может. Я знаю…

– Не знаете. С чем бы не пришлось вам столкнуться, лучше, если мы будем рядом.

– Но вам вовсе не обязательно сталкиваться с чем бы то ни было. Вам нужно вернуться в Эдинбург, продолжать двигаться вверх, стать председателем высшего уголовного суда Шотландии…

– Без вас? Это меня не устраивает. Я отметаю все ваши предостережения.

– Но они имеют под собой основание.

– Может быть, до некоторой степени. Но ведь мы говорим с вами о любви. Итак, Девина, вы станете моей женой?

– Я очень хочу ответить вам – да. Больше всего на свете.

– Будем считать эти слова вашим согласием. И я отдалась мечте.

Лилиас вернулась вместе с Джоном Дейлом. После знакомства начались долгие разговоры. Много говорили о войне и о том, как ее воспринимают дома, в Англии.

По словам Ниниана, хватало восторгов и несогласия. Но сильнее всего проявлялась радость от военных побед; Китченер и Робертс стали героями дня. Ниниан рассказал, как трудно путешествовать в военное время и как он добывал разрешение на эту поездку.

Мужчины ушли вместе, Джон Дейл – домой, Ниниан – в гостиницу. Он простился со мной только до завтрашнего утра. Предстояло многое обсудить.

Едва они скрылись за дверь, Лилиас вопросительно посмотрела на меня.

– Ну и ну, адвокат приехал на край света повидать свою клиентку, – сказала она. – Что это значит? Ведь он здесь, чтобы повидаться с тобой?

– Да… и он подтвердил многое из того, что мы с тобой думали о Роже Лестранже. У него была еще одна жена в Австралии, и она утонула.

В глазах Лилиас застыл немой вопрос.

– И мне думается, – продолжала я, – верны и наши соображения относительно моей роли здесь.

Лилиас закрыла глаза и стиснула руки.

– Какой ужас! – прошептала она. – Значит, Ниниан все раскопал?

– Именно. Был довольно громкий судебный процесс по поводу денег его первой жены, а Ниниан вел для себя кое-какие записи.

– Значит, он решил, что ты в опасности, и приехал сюда. Мне кажется, он хотел защитить тебя в случае необходимости.

– Он просил меня стать его женой.

– Понимаю. И ты…?

– Могу ли я принять его предложение? Могу ли я вернуться в Эдинбург его женой? Это погубит его карьеру.

– Что дальше?

– Лилиас, я не могу согласиться.

– Он просил тебя. Боже мой, приехал в такую даль, чтобы сделать предложение! Ты можешь хотя бы оценить силу его чувств?

– Да, могу, – в голосе моем пело счастье, – и все равно я не вправе принять его предложение.

– Нет, вправе, – сказала Лилиас, – и ты его примешь. Разве могла я скрыть огромное счастье, переполнявшее меня? Чувства рвались из меня наружу. Ниниан любил меня. В такое трудное время приехал ко мне, чтобы защитить и спасти.

Что мне оставалось делать? От прошлого спасения не было ни для меня, ни для Ниниана, если бы он разделил его со мной. Он это знал, как никто другой. Знал и тем не менее решил взвалить себе на плечи мое прошлое. Он так хотел.

Я начала собираться домой.

Ниниан разрабатывал планы нашей жизни. Обвенчаться нам предстояло в Кимберли. В Англию мы уезжали мужем и женой.

Не было смысла затягивать с отъездом. Путешествие назад могло оказаться долгим и трудным. Нам предстояло добраться до Кейптауна и ждать подходящего судна. Но мы знали, куда нам плыть, и пока были вместе, не имело особого значения, сколько нам придется ждать.

Я переживала за Лилиас, ведь она оставалась одна, однако и в ее жизни как будто приближались благотворные перемены. Приближалась одна свадьба – и почему за нею не могла последовать другая? Я давно знала, что между Лилиас и Джоном Дейлом установились особые отношения. И наконец Джон попросил Лилиас стать его женой – моей радости не было границ.

Итак, две свадьбы в один день; это было вполне естественно, ведь наши судьбы уже давно стали неразрывными.

Майру очень печалил мой приближавшийся отъезд. Она далеко не все знала о своем убитом муже. Мы не разговаривали о нем. Расследование гибели глухонемого мальчика принесло неоспоримое свидетельство причастности Роже Лестранжа к преступлению – пуговица, оказавшаяся в руке убитого, была сорвана с пальто Лестранжа. Несчастный Умгала, видимо был свидетелем предыдущего преступления своего хозяина, хотел сообщить людям об этом и навлек на себя смерть. Увы, теперь и Роже был мертв, и Майра стала вдовой. Майра души не чаяла в своем супруге и в то же самое время боялась его. Она даже не догадывалась, что сама находилась на волосок от гибели.

Но мы не говорили об этом. Майра была выбита из колеи и подавлена, но постепенно проникалась мыслью, что должна начать новую жизнь. И, как ни странно, сблизилась с Паулем. Оба уделяли много внимание Нджубе. Они присматривали за ним и Любан, и общее дело все прочнее соединяло их.

Я думала, что, возможно, она захочет уехать в Англию вместе со мной, и некоторое время я склонялась к мысли, что так оно и будет. Но быстро крепнувшая дружба Майры и Пауля все изменила: они оба решили, что будет лучше, если Майра останется там, где он родился и вырос. Одним словом, Майра никуда не поехала.

В конце концов мы с Нинианом стали мужем и женой, сели на корабль и отплыли в Англию.