"Любовь сквозь годы" - читать интересную книгу автора (Харрис Рут)

2

Джой частенько чувствовала себя дрянью. Такое отношение давало ей возможность заниматься и самоуничижением, и самооправданием. Когда ей грозила опасность, она поступала, как последняя сволочь – она не знала другого способа самозащиты. Чем сильнее чувство опасности, тем отвратительнее поступки. Это было ее оружием, но и ее спасением.

Однако она была не только стерва, но и поэт – в душе, которая представляла собой исключительно чувствительный передающий и принимающий аппарат. Чувства немедленно отражались на ее лице, и ей стоило огромных усилий сохранять безмятежный вид. Еще в раннем детстве она пришла к выводу, что мать – враг, а отец – друг, приспособилась к этому и научилась использовать каждого. Она умудрялась одерживать верх над матерью и лестью подкупать отца.

В шестьдесят четвертом году, когда Джой исполнилось двенадцать лет, ей предстояло идти в новую школу – «Ардслей». Заведение имело прекрасную репутацию, и родителям стоило немалого труда устроить ее туда. Джой по большей части молчала, правда, она вообще мало что им рассказывала, хотя, признаться, ее ужасала мысль о новой школе и новом окружении. Она успела привыкнуть к старой и к своим друзьям и сильно сомневалась, что ей понравятся новые, а она понравится им.

Однажды мать пожелала прокатиться с Джой по магазинам, прикупить кое-что новое из одежды. Джой нехотя согласилась, заранее зная, что дело кончится скандалом. Мать не принимала ее стиль, наряды, прическу и манеры. У Джой были густые темно-каштановые волосы, свободно спадавшие на плечи, она зачесывала их на пробор, каждый вечер мыла и тщательно сушила ручным феном. Обычно это занимало не меньше полутора часов и доводило мать до истерики.

Она без конца повторяла, что так часто мыть голову нельзя, из-за этого волосы начнут выпадать и в конце концов Джой облысеет. Мать не могла понять, как Джой умудряется столько времени тратить, чтобы просушить голову, ее удивляло, что дочь вообще что-то видит из-под челки.

Чаще всего Джой старалась отмалчиваться, пусть мать накричится всласть. Но бывало, Джой начинала что-то доказывать, и тогда обе выходили из себя, наконец Джой запиралась в своей комнате, ставила пластинку и врубала на полную мощность стереосистему. Она прекрасно знала, что ее музыкальный вкус тоже приводит мать в ужас.

Джой хотелось поехать в «Параферналию». Она бы с удовольствием купила себе мини от Мэри Куант, водолазки, цветные яркие колготы и плащ-дождевик из винила. Однако мать заявила, что товары в «Параферналии» – дешевка.

– В «Бонвите» все гораздо лучше, – сказала она.

Джой заткнулась и позволила отвезти себя в «Бонвит».

Они зашли в отдел молодежной моды, поднялись на лифте, и их взору открылся сверкающий мир, украшенный яркими, мигающими лампочками, звучал рок, повсюду была развешена модная одежда. Джой приглянулись хипповые красные шерстяные клеши с бубенцами, она показала их матери, но та, повертев минуту-другую в руках, положила их обратно.

– Почему бы нам не купить сначала все для школы? Потом вернемся. Такую одежду, раз уж она тебе нравится, можно носить только в выходные.

Эвелин старалась вести себя помягче, Джой тоже сдержалась. Ведь мать не сказала, что не купит это яркое чудо с бубенцами, просто отложила на время покупку. Джой последовала за нею на седьмой этаж, где они очутились среди огромного количества всевозможных юбок, блузок, свитеров, брюк и кофточек. Джой расположилась на софе, обитой темной тканью, в то время как ее мать с помощью пожилой продавщицы набирала полный тюк одежды. Она складывала в кучу какие-то клетчатые плиссированные юбки, несколько шерстяных свитеров, наконец – красное шерстяное пальто – двубортное и с поясом сзади. Потом она, прихватив весь этот ворох, повела дочь в примерочную. Продавщица оставила их одних.

Мать присела на небольшой французский стульчик, достала из сумки книжку и приготовилась ждать, пока дочь не перемерит все и не отберет то, что ей нравится. Вид у матери был очень довольный, похоже, она собиралась закупить всю эту кипу.

– Посмотри, какая милая клетчатая юбочка. Почему бы не начать с нее? – Она протянула дочери черно-голубую юбку. Джой было потянулась за ней, но в последнюю секунду отдернула руку, и юбка упала на пол.

– Джой! Не смей бросать вещи на пол!

– Это просто кусок дерьма!

– Дорогая, нельзя ли потише! – Внезапная ярость дочери привела мать в замешательство. Какое-то мгновение она выглядела растерянной.

Смущение сменилось полным изумлением.

– Нельзя! – Джой сказала это настолько громко, насколько осмелилась. Одна ее половина бунтовала, другая – еще подчинялась правилам. Совсем доводить мать ей все же не хотелось.

– Шшш!!! – зашептала мать. Она даже покраснела, что вызвало у Джой новый приступ раздражения.

В то же мгновение в примерочной показалась голова продавщицы. Она приторно улыбалась, делая вид, что ничего не слышала.

– Ну, как идет примерка? Все подходит? – спросила она.

– Паршивые шмотки, – ответила Джой.

Продавщица вопросительно посмотрела на Эвелин.

– У нее вот-вот начнутся месячные, – объяснила мать, хотя было ясно, что это не так.

– Ну, хорошо, если вы надумаете, позовите мисс Ронзини, это я и есть. – Продавщица удалилась.

Анжи Ронзини вернулась на свое обычное место, пребывая в полной уверенности, что ребенок выиграет сражение с матерью, и ничего они не купят.

Она все еще стояла посреди зала, когда заметила, что мать и дочь подошли к лифту. Девочка-подросток встала нарочно подальше от матери. Можно было подумать, что они вовсе незнакомы, что они с трудом находят общий язык.

Здоровенный охранник стоял прямо у входа в «Параферналию», он попросил Эвелин оставить сумку с покупками внизу, рядом с ним.

– Здесь одни только книги, – сказала она, поднимая пакет.

– Таково правило, мадам. – Он взял пакет из рук Эвелин до того, как она успела открыть рот.

Громкий рок, вырывавшийся из динамиков, заполнял весь первый этаж, говорить при таком шуме было невозможно. Эвелин последовала за Джой, которая вела ее через ряды пальто и другой одежды к ступенькам в конце первого этажа, к самым задворкам магазина. Они поднялись, и Джой указала на металлический стульчик, напоминавший скорее сиденье трактора. Эвелин присела, – ей было неудобно, поскольку форма стула заставляла неестественно выставить ноги. Различие между удобным стулом в стиле Людовика XIV в «Бонвитс» и этим тракторным сиденьем в «Параферналии» и было той разницей, которая существовала между поколениями Эвелин и Джой. Такая же разница, как между чулками и колготками, между Колом Портером и Миком Джэггером, парадом доблестной американской армии и антивоенной демонстрацией.

Эвелин наблюдала, как Джой выбрала несколько юбок, футболок и модных брючек и исчезла в примерочной. В поле зрения Эвелин попали юные девочки – продавщицы. Все, без исключения, в рискованных мини-юбках, покачивающие бедрами в такт музыке. Они с отрешенным видом, рассеянно отвечали на вопросы юных покупателей.

Наконец Джой появилась из примерочной с выбранными вещами: двумя хипповыми мини-юбочками, парой джинсов и двумя футболками из непонятного материала, похожего на сатин. Мать и дочь спустились на этаж ниже, где Джой выбрала темно-красный плащ из винила с металлическими заклепками. Эвелин пошла оплачивать покупки.

Эвелин вышла из магазина, довольная, что наконец избавилась от оглушающей музыки, что получила назад свой пакет с книгами, что ссора, вызванная покупкой одежды, закончилась. Она спросила, не хочет ли Джой остановиться по пути и выпить содовой.

– От нее только толстеешь, – сказала Джой. – Лучше выпью воды дома.

Она унаследовала от отца астеническое телосложение, но постоянно сидела на голодной диете. Это волновало Эвелин, которая пыталась следить за здоровьем дочери, но все уговоры и просьбы встречали яростный отпор.

В этот вечер, после ужина, Джой вошла в кухню и сразу же исчезла в своей спальне с огромной голубой коробкой английской соли и бутылкой хлорки. В девять часов Эвелин заглянула к ней, желая убедиться, что дочь к десяти будет в кровати. Эвелин постучала, Джой откликнулась, пригласила ее зайти. Комната Джой была одновременно похожа и на комнату маленького ребенка с его плюшевыми медведями и другими атрибутами детства, и на комнату девочки-подростка, увлеченной роком и «Битлз». Дверь в ванную была приоткрыта, и Эвелин спросила, можно ли войти.

– Разумеется.

Джой стояла в ванне, напялив на себя джинсы – одни из тех, что купила сегодня. Она успела высыпать огромное количество соли в воду и теперь растирала ее по мокрой поверхности джинсов. Затем она села по пояс в ледяную воду, пропитанную хлоркой. Похоже, это было исключительно неприятно.

– Знаешь, потом они будут замечательно сидеть, – сказала Джой.

Эвелин улыбнулась.

– Представляешь, – сказала она, – я только что вспомнила, что когда мне было столько лет, сколько тебе, мы использовали старые чулки для укладки волос. Мой отец приходил в бешенство. Я носила их все время, причем длинные концы болтались вокруг моей головы, а снимала я их только перед школой или праздником.

– Ты хочешь сказать, что не только наше поколение такое сумасшедшее?

– Нет, – ответила Эвелин. Она наклонилась, чтобы поцеловать красивые пышные волосы дочери, но тут Джой резко подняла лицо, и поцелуй получился взаимным.

– Я обязательно лягу к десяти часам. Я обещаю.

– Спокойной ночи, – сказала Эвелин. – Крепкого сна. – Она вышла из комнаты дочери.

На следующий день Лидия спросила Эвелин, что делать со штанами, валяющимися в ванной у Джой. Эвелин вместе с горничной пошла посмотреть. Джинсы Джой были разложены на полотенце на полу. Джой растянула их и приколола в тех местах, где были бедра и щиколотки. Сверху лежала записка, написанная крупным почерком: «Опасно для жизни! Не подходи! Убьет!»

Эвелин рассмеялась, объяснила Лидии, что это детские шалости, и попросила не трогать джинсы. Лидия пожала плечами, насыпала порошка в ванну и принялась ее отчищать.

«Ардслей» располагалась в уютном уголке на 77-й улице между парком и Лексингтоном в здании из темного камня. Когда-то в начале столетия здесь размещалась резиденция одного железнодорожного магната. Тут были мраморные ступени, хрустальные подсвечники и огромные – от пола до потолка – французские двери, которые вели в сад и которые преподаватели открывали в погожие дни осенью и весной.

«Ардслей» считалась лучшей в городе школой как по уровню подготовки детей, так и по престижу. Журнал «Лайф» посвятил целый подвал методам преподавания в «Ардслее». Считалось, что этот метод комбинировал лучшие достижения в сфере образования, – он основывался на мягком отношении к ребенку, позволяющем развить его индивидуальные способности. Здесь отдавали предпочтение классическому образованию с упором на основные дисциплины: язык, естествознание, математика и философия.

Выглядело замечательно, но когда Джой попала туда, то обнаружила, что это заведение мало чем отличается от других школ, которые она знала. Что действительно выделяло «Ардслей», так это подбор учащихся. Здесь просиживали штаны сыновья и дочери известнейших кинозвезд, президентов крупнейших корпораций, даже один девятилетний французский граф. За детками приезжали шоферы на редких лимузинах, даже прилетали самолеты, мотавшиеся между Европой и Америкой; их школьные сумки были непременно от Гуччи; девочки делали прически в Кеннефе, а мальчики получали «порши», как только сдавали на права.

Джой быстро догадалась, что ее приняли только потому, что школа претендовала называться демократической. Она знала, что отец ее богат, но вскоре поняла, какая огромная разница лежит между людьми «богатыми» и «очень богатыми». Было и еще одно отличие Джой от других детей – она оказалась чуть ли не единственным ребенком, чьи родители оставались в браке. Подавляющее большинство имели отчимов, мачех, сводных братьев и сестер. Ребята хорошо научились стравливать бывших супругов и извлекать из этого выгоду – выпрашивать шмотки, побольше денег, новую стереосистему, а то и яхту.

Они много и долго обсуждали секс. Одна из девочек клялась, что спит со своим сводным братом, – впрочем, она же уверяла, что это кровосмесительство. Некоторые соглашались, что это так и есть, но другие полагали обратное – никакого кровосмесительства, ведь сестра и брат сводные, а не родные.

Сначала Джой чувствовала себя очень одиноко. Она не сумела ни с кем подружиться, она не примыкала ни к одной из группировок. Каждый день она шла из школы и в школу одна, и никто не приглашал ее в субботу прошвырнуться до «Блумингдейла» или в «Кинг-Кэрол» послушать записи. Джой не хотела опускаться и на карманные деньги покупать «травку», чтобы разделить ее с другими ребятами и таким образом приобрести друзей. Такая дружба – купленная, а Джой была слишком горда. Она чувствовала, что единственно верный путь ждать, пока кто-нибудь первым подойдет к ней.

И в октябре такой момент наступил. Иви Хеллман, которая сидела за Джой в комнате для домашних занятий, обратилась к ней с просьбой подделать записку, позволившую бы Иви уехать из школы во вторник вечером.

В продажу должны были поступить билеты на концерт «Битлз», и Иви позарез нужно было добраться до билетной кассы в Гардене. Джой не отказала, чувствуя, что это и есть то приглашение, которого она давно ждет. И на изысканной, очень дорогой почтовой бумаге миссис Хеллман появилась фальшивая записка: «Поскольку Иви назначен прием у дантиста во вторник вечером, не могли бы Вы быть любезны отпустить ее в это время с занятий?»

В понедельник вечером Иви сообщила Джой, что учитель ничего не заподозрил и разрешил Иви уйти. Само собой разумеется, Иви спросила, не хотела бы Джой тоже купить билет.

Джой и Иви быстро стали неразлучными подругами.

Иви жила в двухэтажном особняке из четырнадцати комнат на перекрестке Парковой и 73-й улиц. Ее отчим вел дела по бракоразводным процессам людей богатых и знаменитых. Мать Иви была родом из Виргинии и постоянно моталась в Олд-Вестбюри в свой любимый охотничий клуб. Ее настоящий отец являлся наследником крупной бумажной корпорации в Западной Европе. По словам Иви, он превратился в гомика, что и послужило причиной развода родителей. Застав своего супруга в постели с декоратором, занимавшимся оформлением их нового шикарного дома, мать Иви немедленно подала заявление о разводе Джеку Хеллману, который не только помог ей добиться расторжения брака и получить огромную компенсацию, но и женился на ней.

Подруги поболтали о том, как ведут себя в постели гомики. Девочки не раз слышали это слово, но не знали точно, что оно означает. Разговор зашел в тупик, они сменили тему на свою излюбленную: о себе, своих мечтах и планах.

Иви заявила, что хотела бы заполучить в любовники Мики Джаггера, а когда он ей надоест, она станет поэтессой и, несомненно, будет бисексуальна – надо ведь все испытать в жизни, не правда ли? Еще она хотела бы приобрести огромный особняк где-нибудь на пустынном берегу, может быть, в Тунисе, куда бы она водила своих любовников.

Джой еще не определила, чем бы ей хотелось заниматься. Она хорошо знала только то, чего бы ей не хотелось: взрослеть, выходить замуж и становиться похожей на свою мать.

Она испытывала к ней жалость. Все, чем та занималась, сводилось к одному и тому же: строго указать горничной и проследить за тем, чтобы та вытерла пыль с массивных рам; съездить в парикмахерскую; заранее, до прихода мужа, положить в кувшин лед и лимон, чтобы отец мог немедленно, прямо с порога, выпить стаканчик-другой. Хотя Джой было всего двенадцать, она уже убедилась, что отец гораздо лучше проводит время, чем мать. Он ежедневно ездил в офис, часто играл в теннис, посещал сезонные футбольные игры, под его контролем находились все денежные средства семьи

Джой была совершенно уверена, что у отца есть подружка.

– Почему ты так думаешь? – спросила Иви.

– Иногда он не ночует дома, и я не считаю, что это деловые поездки.

– А что думает твоя мама?

Иви прекрасно представляла, какими бывают семейные скандалы, ведь ее отец – она привыкла считать отчима отцом – преуспевал именно благодаря таким скандалам.

– Ничего, – Джой пожала плечами. – Она верит ему.

– Я бы на месте твоей матери тоже завела любовника. По крайней мере, они были бы квиты.

– Так или иначе, – заметила Джой, которой вовсе не понравилась мысль, что у матери могут быть любовники, – я точно никогда не выйду замуж.

– Ну а я, – сказала Иви, – выйду замуж обязательно. По моим расчетам, у меня будет три или четыре мужа.

– А папаша займется твоими бракоразводными процессами! – добавила Джой, и они, смеясь, плюхнулись на кровать Иви.

– Нет, я ни за что не выйду замуж, – продолжала Джой, когда они успокоились, – никогда! Я бы покончила с собой, если бы жила, как мама.

В июне 1966 года Джой стукнуло четырнадцать, и она, как и Иви, которой исполнилось уже пятнадцать, была озабочена сексом. Джой оставалась девственницей, тогда как Иви вовсю крутила роман с мистером Кэненом, школьным психологом. Он был привлекателен, даже красив в своей несколько усталой манере, но Иви заявляла, что в постели он настоящий тигр. Ей удалось соблазнить его, когда учитель математики выгнал Иви из класса и направил в кабинет мистера Кэнена. В «Ардслее» существовало правило, согласно которому все, кто плохо себя вел на уроке, должны были побеседовать со школьным психологом. Администрация считала, что необходимо с пониманием относиться к детским проблемам и выявлять причины их возникновения, для того чтобы разрешать все вопросы наилучшим образом.

Джой завидовала подруге, ей тоже хотелось кого-нибудь окрутить. Она подробно расспросила Иви, каким образом ей удалось заполучить мистера Кэннена.

– О, я ему сочинила целую историю, – охотно поделилась Иви. – Я рассказала про свое несчастное детство, что мой отец – гомик, и начала рыдать. Тут он обнял меня, чтобы утешить, – понимаешь, исключительно в интересах психологии, – а я его. Он поцеловал меня, я приоткрыла рот, ну, и дело было сделано.

Иви в свои пятнадцать считала себя чувственной женщиной. Она рассталась с девственностью два года назад и охотно взяла на себя роль наставника Джой в вопросах секса, всячески поучая ее и вдохновляя. Иви не раз рассказывала подруге о своем «первом». Это произошло в летнем лагере в Мэйне.

– Лагерь был паршивенький. Мои предки просто не могут выносить мое общество целое лето, чтобы я невольно наблюдала за ними и их друзьями, и отсылают каждый июль куда-нибудь подальше. Одним словом, он работал там инструктором по плаванию.

– Но как это все произошло? – спросила Джой. – Я имею в виду, что ты делала, что он делал?

Джой думала о сексе все время, но никак не могла воочию представить себе полную картину. Она не раз видела фотографии в иллюстрированных секс-журналах, которые ей показывала Иви, но в ее голове с реальностью они не уживались. У Джой вообще были нелады с пространственным воображением; тесты на трехмерное измерение не удавались, этим она себе и объяснила недостаток фантазии.

– Я знала, что нравлюсь ему. Он все время хватал меня за сиськи, делая вид, что учит австралийскому кролю. Словом, я сама наметила этот день. Когда все заснули, я слиняла, и мы встретились внизу, в лодочной. Я пришла прямо в пижаме – мне показалось довольно глупым являться одетой, зная, что будет дальше.

– Тебе не было страшно?

– Нет, – ответила Иви, но, немного подумав, добавила: – Ну, если честно, – чуть-чуть.

– Но не настолько, чтобы ты передумала?

– Нет, конечно. Мне было ужасно любопытно.

– Ну и что он сказал? – спросила Джой. – Я имею в виду – на эту тему.

– А ничего. На нем были белые парусиновые штаны, он быстро снял их, и у него уже стоял. Я тоже сняла пижаму. Потом он несколько раз меня поцеловал и сразу воткнул его в меня.

– Тебе понравилось? – Этот вопрос интересовал Джой больше всего.

Она читала в книжках, будто в этот момент происходит что-то необыкновенное, вроде землетрясения и тому подобная чепуха. Но представить было трудно, впрочем, как и все остальное в сексе, и ей необходимо было свидетельство того, кто это испытал.

– Не так плохо для первого раза, – ответила Иви тоном человека с богатым опытом. – Я не кончила, но изобразила это.

– Но откуда ты знала, как это надо делать?

Джой никому никогда не призналась бы в своем невежестве, только Иви. Они были лучшими подругами и поклялись говорить друг другу все.

– Мои предки часто крутят порнуху на нашей загородной вилле, обычно я просачиваюсь и смотрю. Все очень просто. Единственное, что надо делать, – это стонать и слегка извиваться.

– Надеюсь, у меня получилось бы, – сказала Джой. – Могу поклясться, что я осталась единственной девственницей в классе.

– А я могу поклясться, что таких, как ты, еще много. Просто они никогда не сознаются в этом, вот и все, – ответила Иви. – Ты обязательно кого-нибудь подцепишь.

– Хотелось бы поскорее. Чтобы с этим покончить.

Джой ни разу никого не спросила, что такое секс, – во-первых, потому что не могла понять своих чувств, а во-вторых, не знала, как их выразить подходящим образом.

Остальные, похоже, все знают. Джой казалось даже, что другие люди подходят для секса, а она – нет. Они, эти остальные, такие раскованные, знающие, уверенные, с кучей достоинств, не хотят поделиться секретом с Джой. В свои четырнадцать лет Джой вдруг обнаружила, что попала в мир сплошных сексуальных отношений и что она не подготовлена к ним. Она была запугана и закомплексована своей неопытностью, отвращением к групповому сексу и прочим подобным штучкам, которые окружали ее. Джой в глубине души была уверена, что, если когда-нибудь это случится, она все сделает неправильно, и ее парень не кончит, и она тоже не кончит, и все будет ужасно. И она и он сразу поймут, что у нее никогда ничего не получится.

Никто никогда не объяснял Джой, что секс – это не соревнование.

Несмотря на то что Иви была для Джой самым близким человеком, даже она не могла успокоить ее. Отношение Иви к сексу было каким-то механическим, без признаков сантиментов. Иви употребляла словечки типа «конец», «дырка», «сиськи», «трахаться» без всякого смущения. Джой тоже употребляла их, но каждый раз стеснялась.

Она все еще надеялась, что мать что-нибудь расскажет ей о сексе. Но поскольку та молчала, Джой не могла и заподозрить, что мать думает об этом так же часто, как и она. Каждый день мать говорила себе, что завтра они с Джой обязательно наконец серьезно поговорят.

Но «завтра» так и оставалось «завтра», и молчание Эвелин вынудило Джой заговорить первой. Но ничего хорошего из этого не вышло.

Один вопрос занимал Джой больше всего и часто был предметом ее фантазий, а именно: какого размера член у ее отца. Она была совершенно уверена, что он огромный, а иметь на своем теле что-то такое большое очень тяжело. Джой мастурбировала только одним пальцем и никогда не осмеливалась двумя, точно так же, как она использовала только тампоны для подростков и боялась перейти к взрослым. Неизвестно, откуда взялась у нее эта мысль, но Джой убедила себя, что у женщин там все очень маленькое. Она никак не могла понять, как это мужчина со своей большой штукой и женщина с маленькой могут совмещаться. Об этом она и спросила мать.

Эвелин покраснела до корней волос и долго молчала, прежде чем ответить. Наконец она выдавила из себя что-то вроде: «Ну, милая, когда мужчина готов, женщина тоже готова принять его».

Ответ не удовлетворил Джой. От нее не укрылось замешательство матери, и она больше не рисковала задавать ей вопросы на эту тему.

Джой чувствовала, что поколение, к которому принадлежит ее мать, относится к сексу по-другому: для них это что-то нечистое, что делают ночью, в темноте.

Ровесники Джой, наоборот, считали секс естественным, открытым и красивым. Джой была согласна со своим поколением – она хотела быть естественной, открытой и красивой. Беда заключалась в том, что никто не объяснил ей, как превратиться из напуганной и закомплексованной в открытую, естественную и красивую.

Этот вопрос казался все более и более сложным, до тех пор пока наконец Джой не задумала ускорить его решение. Приближался ее день рождения– пятнадцатилетие. Она во что бы то ни стало заставит своих родителей признать ее взрослой и сексуально зрелой!

Джой применила ту же тактику, которой она пользовалась в школе, – затаилась, пока они сами не сделали первый шаг. В начале июня, за три недели до ее дня рождения, мать открыла счет на ее имя, которого Джой так ждала. Они сидели за обедом, Лидия подала жареного цыпленка и спаржу, а затем ушла на кухню. Тут мать спросила Джой, что бы она хотела получить на день рождения.

– Разрешение на противозачаточные таблетки, – ответила Джой. – Мне надоело покупать их на черном рынке.

Джой откинулась на спинку стула, испытывая облегчение, что решилась сказать это.

– Ты что, покупаешь таблетки на черном рынке?

Джой не могла понять, что больше поразило мать: что она пользуется противозачаточными таблетками или что «Ардслей» имеет свой черный рынок.

Джой не ответила. Конечно же она соврала. Она ничего не покупала на черном рынке «Ардслея», кроме «травки», и то изредка. Конечно же там вы могли бы достать все, что угодно: противозачаточные таблетки, ЛСД и всякие «колеса», но Джой боялась сильных наркотиков. Она опасалась потерять голову. Однако «травка» ей понравилась. Однажды они с Иви попробовали марихуану, естественно, в спальне Иви и с открытыми настежь окнами, опасаясь, как бы горничная их не засекла. Проблем с родителями Иви не возникало, так как отец, как обычно, был на работе, а мать – на лисьей охоте. Спальня Иви была самым безопасным местом. Комната Джой совсем не подходила для этого: ее мать практически всегда околачивалась дома.

Нат заговорил первым:

– Одним словом, наш ребенок взрослеет.

Он выглядел вполне довольным. Трудно сказать, был он на ее стороне или на своей собственной, отнесся ли к ее ошеломительной просьбе благосклонно или просто держал себя в руках.

– Но я же не делала этого, – сказала Эвелин. Она обращалась к Нату так, как будто Джой здесь не присутствовала. – Не в ее же возрасте!

– Ты у нас замедленного развития, – сказал Нат. – Подумай только, сколько ты упустила.

Тон отца разбудил в Джой необычные ощущения. Она впервые услышала что-то, что имело оттенок сексуальности в отношениях между родителями: скорее всего, это напоминало секрет, который они оба знали, но не знала она. Впервые в жизни Джой показалось реальным, что ее родители действительно чем-то связаны друг с другом. Она не раз пыталась представить их вместе, но все ее фантазии не походили на правду.

– Дорогая, – начала ее мать, – ты хочешь сказать…

– Я девственница, если тебя это интересует, – ответила Джой, – нетронутая, как только что выпавший снег.

– Ну, хорошо, мы что-нибудь придумаем, – сказал Нат.

Тот же тон в его голосе: сексуальный и всезнающий. Смесь чего-то грязного и в то же время возбуждающего.

Через неделю Джой пошла к гинекологу, который специализировался на подростках. Это был седой человек лет шестидесяти, очень деловой, а вся процедура оказалась не более впечатляющей, чем покупка альбома «Бичбойз». Джой не могла знать, что врач давно привык к венерическим болезням, сложным абортам и истерическому поведению беременных девчонок. Насколько он был в курсе, рецепт на противозачаточные пилюли пятнадцатилетним девочкам, чьи матери сами приходят за назначением, является простой предосторожностью.

Джой покидала его кабинет со своей первой месячной порцией таблеток. Они были такие же, как и у Иви. Круглая пластиковая упаковка с небольшими углублениями по краям, в каждом из них – по таблетке, одна в день. Джой не терпелось показать их Иви, но пока она небрежно оставила их лежать в сумке на самом видном месте, чтобы, когда она откроет ее, каждый мог увидеть, что у нее есть эти пилюли.

Вечером в четверть десятого Эвелин, как обычно, зашла в комнату Джой пожелать ей спокойной ночи. Джой сидела на кровати и смотрела очередную серию «Медового месяца».

– Пожалуйста, выключи телевизор, я хочу поговорить с тобой.

Джой была уверена, что мать собирается задать кучу идиотских вопросов по поводу ее визита к врачу. Джой нажала на кнопку, и изображение исчезло. Она села, нарочито вытянувшись в струнку, на кровати и скрестила руки на груди.

– Ну?

– Джой, не будь такой грубой. Я не собираюсь совать свой нос в твои дела. Все это только оттого, что у нас нет возможности поговорить.

– О чем? Я уже все знаю.

– Не сомневаюсь. – Эвелин вдруг вспомнила «Строго конфиденциально» и ту плохую роль, которую эта книжонка сыграла в ее жизни. Ей совсем не хотелось, чтобы Джой испытала то, что пришлось испытать ей – стыд и разочарование.

– Я уверена, что ты знаешь все о технике секса. Но это совсем не то, о чем я хочу поговорить с тобой. Знаешь, Джой, секс – это не только постель, куда можно завалиться с кем-нибудь и принять нужные позы. Твои чувства – вот что важно.

– Может быть, твои и важны, – сказала Джой, давая матери понять, что за обедом она уловила разницу между ней и отцом.

Если бы мать стала учить ее, как лучше кончить и добиться удовлетворения, это бы меньше смутило Джой, чем сентиментальность, которую она на дух не выносила.

– Твои тоже. Ты не исключение.

Мать редко бывала столь настойчива и категорична.

– И не только твои. Но и мужчины. У них тоже есть чувства. Чувства и оргазм неразделимы. От любви ты получаешь чувства, а от чувств – оргазм.

– Пустой набор слов, – сказала Джой. – Секс – это естественный физиологический процесс, нормальное желание, вроде чувства голода. Если я голодна и хочу гамбургер, то это не значит, что я влюбилась в гамбургер. – Джой вовсе не хотела подражать своей ближайшей подруге, но это была манера именно Иви – крутить вокруг да около, чтобы не каждый мог ее понять. А Джой как раз и стремилась, чтобы мать не разобралась в ее мыслях. Ей было бы проще поделиться ими с матерью Иви.

– Джой, ты еще маленькая девочка. Ты плохо представляешь себе, что это означает. Я не могу запретить тебе делать то, что ты хочешь. Все, что в моих силах, это предупредить тебя. Будь осторожна. Будь осторожна сама с собой. Будь осторожна со своими приятелями. Чувства – страшная сила. Уважай их.

Пока Эвелин говорила, она заметила, как маленькое личико Джой все больше и больше напрягалось и наконец застыло. Эвелин поразилась, какую гамму чувств приходится испытывать пятнадцатилетнему подростку Они такие ранимые, такие чувствительные, такие независимые. Поколение Любви. Они совсем не понимают смысла этого слова.

– Помни только, Джой, – повторила она, – не надо ложиться в постель просто так. Ни тебе, ни твоему парню.

– А может, у меня девочки? Ты когда-нибудь задумывалась об этом?

Мать посмотрела на Джой так, будто получила пощечину. Ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя.

– Джой! – промолвила она. Ей было нечего сказать, и она потянулась поцеловать дочь в щеку. Джой отпрянула и зарылась под одеяло. Она так и осталась лежать спрятавшись, глотая горькие слезы, до тех пор, пока Эвелин не вышла из комнаты, разбитая и опечаленная.

Джой сама не понимала, почему оказалась такой толстокожей. Она знала, что мать даст ей шанс извиниться, но не воспользовалась им.