"Дрянь погода" - читать интересную книгу автора (Хайасен Карл)9Пока Макс делал два свои звонка, Сцинк досуже подслушивал. Телефонная будка стояла у парковки для грузовиков на Кроум-авеню, что на самом краю Эверглейдс. Разношерстные колонны прицепов с пиломатериалами, листовым стеклом и рубероидом потоком устремлялись на юг, в зону бедствия. Никто не задерживал взгляда на небритом субъекте в будке, хоть он и был в собачьем ошейнике. Когда Макс повесил трубку, Сцинк сграбастал его за руку и повел к глиссеру, вытянутому на берег грязного канала. Он велел пленнику лечь в носу лодки, где тот и провел два часа, прижавшись щекой к вибрирующему корпусу. От воя авиационного мотора закладывало уши. Сцинк больше не пел, и Макс гадал, чем еще он рассердил похитителя. Они сделали всего одну остановку. Сцинк ненадолго отлучился и вернулся с большой картонной коробкой, которую пристроил на носу рядом с Максом. Они ехали, пока не стало смеркаться. Когда наконец Сцинк вздернул Макса на колени, тот с удивлением обнаружил, что они снова в индейской деревне. Там они пробыли совсем недолго, и Макс не успел переговорить о возврате видеокамеры. Сцинк разжился в деревне универсалом, закинул коробку в багажник, а пленника пристегнул к переднему сиденью. Макаки видно не было. Спасибо и на этом, подумал Макс. Сцинк натянул купальную шапочку и завел двигатель. Максу очень хотелось в туалет, но попроситься он не смел. Теперь он уже не был уверен, что сможет уболтать похитителя и выбраться на свободу. – Что-то не так? – спросил Макс. Сцинк бросил на него тяжелый взгляд: – Я запомнил твою жену на пленке. Она обнимала двух кубинских девочек. – Да, это Бонни. – Красивая женщина. Ты снял ее крупным планом. – Можно остановиться? – перебил Макс, ерзая на сиденье. – На минуточку. Сцинк не отрывал взгляда от дороги: – У нее доброе сердце. Это сразу видно. – Святая женщина, – согласился Макс, засовывая руки между ног. Он решил, что скорее завяжет член галстучным узлом, чем обмочится перед губернатором. – Почему она с тобой – не пойму. Просто загадка. – Сцинк резко затормозил. – Почему ты не стал ей сегодня звонить? Дружку в Нью-Йорк звонил, родителям в Милан, аж в долбаную Италию, звонил. А Бонни почему не стал? – Я не знаю, где она. Этот автоответчик… – Зачем наврал насчет ссоры? – Не хотел, чтобы Питер беспокоился. – Да уж, боже упаси. – Сцинк рванул ручник и, вылетев из машины, припал к асфальту. В свете фар он казался древним призраком. Макс вытянул шею, стараясь разглядеть, чем он там занят. Вернувшись, Сцинк бросил на сиденье рядом с пленником мертвого опоссума. Макс испуганно отпрянул. Через несколько миль Сцинк добавил к вечернему меню расплющенного грузовиком кнутовидного полоза. Макс вспомнил о своем переполненном пузыре, лишь когда они остановились на ночлег в опустевшей конюшне к западу от Кроума. Лошадей, судя по всему, разметал ураган. Хозяева заезжали в конюшню забрать седла, фураж и наполнить кормушки, если вдруг какое животное вернется. Макс одиноко стоял в пахучем мраке и с облегчением извергал мощную струю. Появилась мысль убежать, но он боялся, что и одной ночи не переживет в этой глухомани. Вся Флорида южнее Орландо казалась ему огромным болотом, влажно кишащим беспощадными тварями. У одних когти и ядовитые клыки, другие гоняют на аэроглиссерах и питаются дорожной убоиной. Макс не знал, кто из них хуже. Рядом возник Сцинк и объявил, что кушать подано. Макс прошел за ним в конюшню и спросил, благоразумно ли разводить костер прямо в стойлах. Сцинк ответил, что очень опасно, зато уютно. Макса поразило, что даже четырехбалльный ураган не сумел истребить запах конского навоза. Но нет худа без добра – аромат лошадиных испражнений полностью нейтрализовал дух вареного опоссума и жареной змеи. После ужина Сцинк разделся до трусов и сделал двести приседаний, поднимая облако навозной пыли. Потом принес из машины картонную коробку и спросил, не желает ли пленник сигаретку. – Спасибо, я не курю, – ответил Макс. – Серьезно? – Даже не начинал. – Но ты же торгуешь куревом… – Мы занимаемся рекламой. Только и всего. – Ага, – сказал Сцинк. – Всего лишь реклама. Он поднял с пола штаны и пошарил в карманах. Макс подумал, что Сцинк ищет спички, но оказалось – нет. Он искал дистанционный пульт. Макс очнулся на полусгнившей соломе. Глаза разъезжались, горячо покалывало шею. – Что я такого сделал? – спросил он, поднявшись. – Ты ведь должен верить в то, что рекламируешь. – Послушайте, я не курю. – Мог бы научиться. – Сцинк вскрыл ножом картонную коробку. Внутри лежало с полсотни блоков сигарет «Мустанг». Максу не удалось скрыть тревогу. – Как можно быть уверенным в продукте, – спросил одноглазый, – если не попробовать самому? – Я еще рекламирую спринцовки с запахом малины, но сам же ими не пользуюсь, – угрюмо ответил Макс. – Не дерзи, – живо откликнулся Сцинк, – а то мне еще что-нибудь в голову стукнет. – Он открыл пачку, щелчком выбил сигарету и вставил в рот Максу. Чиркнул спичкой о стенку стойла и поджег. – Ну? Макс выплюнул сигарету. – Это смешно. Сцинк поднял намокшую сигарету и снова воткнул в перекошенные губы Макса. – Выбирай, – сказал он, поигрывая пультом. – Дымить или дымиться. Макс через силу затянулся и тотчас закашлялся. Он давился кашлем, пока Сцинк привязывал его к стойке. – Такие, как ты, Макс, для меня загадка. Зачем вы сюда приезжаете? Почему так себя ведете? Отчего выбрали такую жизнь? – Бога ради… – Заткнись, а? Пожалуйста. Покопавшись в рюкзаке, Сцинк достал плейер, выбрал самый сырой угол конюшни, уселся и надел наушники. Потом закурил нечто, похожее на косяк, хотя травкой не пахло. – Что это? – спросил Макс. – Жаба. – Сцинк сделал затяжку. Через пару минут его единственный глаз закатился, голова свесилась на грудь. Тем временем Макс Лэм дымил как заведенный. Временами Сцинк приоткрывал глаз и похлопывал себя по шее, зловеще напоминая об ошейнике. Макс курил и курил. Он заканчивал двадцать третью сигарету, когда Сцинк вышел из оцепенения и поднялся. – Чертовски хорошая жаба. – Он выдернул сигарету из губ Макса. – Меня тошнит, капитан. Сцинк отвязал пленника и велел отдыхать. – Завтра оставишь сообщение для жены и договоришься о встрече. – Зачем? – Хочу взглянуть на вас вместе. Флюиды, сияющие глазки и прочая дребедень. Понятно? Сцинк вышел наружу, забрался под универсал, свернулся калачиком и захрапел. Макс, не переставая кашлять, улегся в конюшне. Бонни проснулась в объятьях Августина. Совесть несколько съежилась, когда она увидела, что он в джинсах и футболке. Значит, ночью он оделся, хотя она этого не помнила. Между ними ничего не произошло – в этом она была относительно уверена. Море слез – да, но никакого секса. Надо бы как-то встать, не разбудив его. А то будет неловко – лежат и обнимаются. Или ничего? Наверное, Августин знает, чего не следует говорить. Определенно, у него солидный опыт с плачущими женщинами, потому что обнимать и шептать у него получалось очень здорово. Бонни поймала себя на том, что вспоминает, как он приятно пах, и поняла – из постели пора выбираться. Августин оправдал ее надежды и, как воспитанный человек, притворился спящим. Бонни благополучно добралась до кухни и принялась варить кофе. Когда он появился, она зарделась и выпалила: – Пожалуйста, извините меня за то, что было ночью. – А что было? Вы мною воспользовались? – Августин прошел к холодильнику и достал упаковку яиц. – Я очень крепко сплю. Легкая добыча для сексуально озабоченных девиц. – Особенно для новобрачных. – О, эти страшнее всего. Ненасытные блудницы. Вам омлет или яичницу? – Яичницу. – Бонни присела к столу, разорвала пакетик «Нутра Суит» и высыпала мимо чашки. – Уж поверьте, я обычно не сплю с первым встречным. – Спать – это ничего. Главное – чтоб не трахнули. – Августин срезáл над раковиной кожуру с апельсина. – Успокойтесь, ладно? Ничего же не случилось. Бонни улыбнулась. – Ну хоть за дружбу можно поблагодарить? – В любое время, миссис Лэм. – Августин глянул через плечо. – Что смешного? – Джинсы. – Только не это. Дырка? – Да нет, просто… Вы поднялись среди ночи, чтобы одеться. Очень мило с вашей стороны. – Всего лишь предосторожность. – Яйца зашипели на разогретой сковородке. – Удивительно, что вы заметили. Бонни опять покраснела. Они еще завтракали, когда зазвонил телефон. Звонили из Центра судебно-медицинской экспертизы – в морг поступил еще один неопознанный труп. Дежурный коронер приглашал Бонни на опознание. Августин сказал, что она перезвонит, и положил трубку. – Они могут меня заставить? – Не думаю. – Потому что это не Макс. Он слишком занят разговорами со своей фирмой. – Они лишь сказали, что это белый мужчина. Явное убийство. Слово повисло в воздухе облачком серы. Бонни отложила вилку. – Это не он. – Наверное, – согласился Августин. – Ехать не обязательно. Бонни ушла в ванную. Августин услышал, как она включила душ, и стал мыть посуду. Бонни вышла из ванной уже одетая, влажные волосы зачесаны назад, губы подкрашены розовой помадой, оставшейся в шкафчике от хирурга-интерна. – По-моему, мне надо удостовериться, – сказала она. – Вам сразу полегчает, – кивнул Августин. Настоящее имя Щелкунчика было Лестер Маддокс Парсонс. Мать назвала его в честь политического деятеля из штата Джорджия, известного тем, что гонялся с топорищем за чернокожими посетителями ресторана. Матушка верила, что Лестер Маддокс[22] станет президентом Соединенных Штатов и всего белого мира, отца же больше привлекал Джеймс Эрл Рэй.[23] Лестеру едва сравнялось семь лет, когда родители впервые взяли его на слет ку-клукс-клана. По этому случаю миссис Парсонс одела сына в балахон, сшитый из муслиновых наволочек. Особенно она гордилась островерхим капюшончиком. Члены клана и их жены ворковали над малышом – ах, какой красавчик южанин! Лесть смущала, поскольку у юного Лестера были видны лишь бусинки карих глаз, видневшиеся в прорезях. Может, я негр, думал мальчик, откуда им знать? Но все же слеты клана ему нравились – там жарили мясо на вертеле и разводили огромные костры. Лестер огорчился, когда родители перестали посещать собрания по неоспоримо веской причине. Они называли произошедшее Несчастным Случаем, а мальчик навсегда запомнил ту ночь. Отец, как обычно, нарезался и, когда наступил самый ответственный момент, вместо креста подпалил местного Великого вождя. За неимением пожарного шланга ошалевшим куклуксклановцам пришлось тушить пылающего собрата пивом «Шлиц» из хорошенько взболтанных банок. Пламя сбили, и обугленного вождя повезли в больницу в кузове отцовского пикапа. Предводитель выжил, но лишился драгоценной анонимности. Когда его без капюшона, в обгоревших лохмотьях балахона подвезли к травмпункту, там случайно оказалась бригада местных телевизионщиков. После разоблачения причастности к клану окружной прокурор ушел в отставку и переехал на север штата в Мейкон. Отец Лестера проклинал себя – но в более мягких выражениях, нежели другие члены клана. Моральный дух местного отделения был совершенно сломлен, когда газета сообщила, что молодой врач, вернувший к жизни умирающего вождя, был чернокожим – родом, кажется, из Саванны. Парсонсы решили, пока это возможно, покинуть клан по собственному желанию. Отец вступил в закрытую для цветных лигу боулинга, а мать рассылала листовки Дж. Б. Стоунера – еще одного известного расиста, который периодически выставлял куда-нибудь свою кандидатуру. Скучная политика не интересовала юного Лестера, и всю энергию полового созревания он обратил к уголовщине. Школу он бросил в свой четырнадцатый день рождения, но вечно занятые родители узнали об этом почти через два года. К тому времени доходы парня от угнанных экскаваторов и бульдозеров вдвое превышали отцовские заработки на ремонте той же техники. Родители предпочитали ничего не знать о занятиях сына, даже когда все кончилось бедой. Мать тревожили дурные наклонности Лестера, но отец говорил, что все парни такие. Иначе не выжить в этом треклятом мире. Свое прозвище Лестер Маддокс Парсонс получил в семнадцать лет. Он замыкал провода зажигания у фермерского трактора на арахисовом поле, когда за спиной вдруг нарисовался егерь. Лестер вынырнул из кабины и врезал мужику, а тот преспокойно подправил ему физиономию прикладом дробовика «Итака». Парсонс провел в окружной тюрьме три дня, прежде чем врач осмотрел его челюсть, которая сместилась с оси приблизительно на тридцать шесть градусов. Маленькое чудо, что она вообще зажила – до двадцати двух лет Щелкунчик сплевывал обрывки фортепьянной струны. Тюремная система штата Джорджия преподала юноше важный урок: взгляды на смешение рас лучше держать при себе. Так что когда Авила представил Щелкунчика бригаде кровельщиков, тот промолчал, но отметил, что двое из четырех работяг черны, как гудрон, который им предстояло варить. У третьего рабочего, мускулистого молодого «мариэлито»,[24] с внутренней стороны нижней губы был изящно вытатуирован номер «69». Четвертый кровельщик, белый наркоман из округа Санта Роза, изъяснялся на совершенно непостижимом для Щелкунчика и остальных варианте английского языка. И хотя каждый из четверки обладал длинным списком судимостей, Щелкунчик вовсе не почувствовал в них родственные души. Все уселись, и Авила бодро начал инструктаж: – Благодаря урагану сто пятьдесят тысяч домов в округе Дейд нуждаются в новых крышах. Только последний дурак не срубит хрустов с несчастных ублюдков. План состоял в том, чтобы набрать максимум заказчиков при минимуме фактической работы. Щелкунчику, как обладателю костюма и галстука, отводилось запудривать мозги потенциальным клиентам с помощью мелко набранных «договоров» и взиманию задатков. – Людям до зарезу нужны новые крыши, – жизнерадостно вещал Авила. – Их заливает дождь. Печет солнце. Жрет мошкара. Чем быстрее они получат крышу над головой, тем больше заплатят. – Он воздел руки к небу. – Господи, кто станет смотреть на цену? Деньги – страховой компании! Один кровельщик спросил, сколько потребуется ручного труда. Авила ответил, что на каждом доме нужно будет покрыть небольшой участок. – Чтобы народ успокоился, – пояснил он. – Что значит – «небольшой участок»? – настаивал кровельщик. – На дворе август, начальник, – поддержал другой. – Я знавал пацанов, которые загибались от солнечного удара. Авила заверил, что на каждой крыше достаточно сделать сто квадратных футов, а то и меньше. – Потом сматывайтесь. Пока хозяева сообразят, что вы не вернетесь, будет уже поздно. Наркоман пробубнил что-то о лицензии на подряд. Авила повернулся к Щелкунчику: – Спросят лицензию – ты знаешь, что делать. – Уматывать? Щелкунчика не порадовала его роль ходока по домам, а в особенности возможные встречи с крупными домашними любимцами. – Придется до хрена болтать черт-те с кем. Я этого терпеть не могу. Почему на себя не возьмешь договоры? – Потому что я инспектировал некоторые дома, когда служил в муниципальном строительном управлении. – Хозяева-то про это не знают. Чанго – личное сантерийское божество Авилы – предупредил его, чтобы вел себя осторожно. Авила возблагодарил бога черепахой и двумя кроликами. – Мне светиться нельзя, – сказал он. – У строительного управления стукачи по всему округу. Кто-нибудь меня узнает, и нам кранты. Щелкунчик не понимал – у Авилы и вправду паранойя или ему просто лень. – А где ты конкретно будешь, пока мы вкалываем? – спросил он. – В офисе с кондиционером? Кровельщики хихикнули – обнадеживающий знак поддержки. Но Авила поспешил отстоять свою главенствующую роль: – Никаких «вкалываем». Это не работа, а спектакль. Вы здесь не потому, что можете гудрон варить, а потому, что – А как со мной? – не отставал Щелкунчик. – Почему позвали именно меня? – Потому что не удалось заполучить Роберта Редфорда. – Авила встал, давая понять, что собрание закрыто. – Щелкун, а как ты сам-то думаешь, почему? Чтобы народ платил наверняка. Наверное, обычный уголовник воспринял бы это как комплимент. Но не Щелкунчик. Все матрасы в доме Тони Торреса промокли насквозь, поэтому Эди с оценщиком расположились в кресле-трансформере. Секс получился шумным и опасным. Фред Дав сильно нервничал, и Эди приходилось помогать ему на каждом шагу. Потом он жаловался, что у него, кажется, сместился позвонок. Эди подмывало ляпнуть, что при его активности вообще трудно было чему-нибудь сместиться, но она сказала, что в смысле умения и размеров он – настоящий жеребец. Подобная стратегия редко подводила. Ублаженный Фред заснул, уронив голову ей на плечо и запутавшись ногами в подножке, но прежде обещал составить до наглости липовый отчет об ущербе в доме Торреса и разделить страховку с Эди Марш. Перед самым рассветом Эди услыхала жуткую суматоху на заднем дворе. Выяснить, что там происходит, не представилось возможным из-за навалившегося на нее оценщика. Судя по визгу, Доналд и Марла взбесились. Инцидент завершился шквалом жалобного тявканья и ревом, от которого волосы встали дыбом. Эди не шевелилась до восхода солнца. Затем потихоньку растолкала Фреда, и тот запаниковал, потому что забыл накануне отзвониться в Омаху жене. Эди велела ему закрыть варежку и надеть штаны. Они пошли на задний двор. От карликовых такс остались лишь поводки и ошейники. Вся лужайка Торреса взрыта. На сырой земле, будто развороченной граблями, виднелись глубокие следы огромных когтистых лап. В один легко поместился ботинок Фреда. – Господи! – выдохнул оценщик. – У меня размер десять с половиной! – Что за зверь мог оставить такие следы? – спросила Эди. – Похоже, лев или медведь, – ответил Фред и добавил: – Правда, я не охотник. – Можно мне с тобой? – попросила Эди. – В «Рамаду»? – А что – женщин туда не пускают? – Эди, не нужно, чтобы нас видели вместе. Если мы собираемся затеять это дело. – Ты оставишь меня здесь одну? – Послушай, мне жаль твоих собак… – Это не мои собаки, черт бы их побрал. – Эди, прошу тебя. Круглыми очками Фред напоминал серьезного молодого учителя английского, который преподавал у Эди в старших классах. Тот парень ходил в мокасинах «Басс» без носков и помешался на Т.С. Элиоте.[27] Эди дважды трахнула его в учительской, но он все равно поставил ей на выпускном экзамене тройку, потому что Эди, как он утверждал, «совершенно не поняла смысла «Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока». С тех пор в Эди Марш глубоко укоренилось недоверие к мужикам с ученым видом. – Что значит, «если мы собираемся затеять это дело»? – спросила она. – Мы уже договорились. – Да, конечно. Договорились, – ответил Фред и поплелся за Эди в дом. – Как быстро ты сможешь все провернуть? – Я подам отчет на этой неделе… – Стопроцентный ущерб? – Да, так. – Сто сорок одна тысяча. Семьдесят одна мне, семьдесят тебе. – Хорошо. – Фред выглядел довольно уныло для человека, которому вдруг привалила удача всей жизни. – Меня все же беспокоит мистер Торрес… – Я уже вчера сказала – Тони попал в серьезный переплет. Вряд ли он вернется. – Но ты еще говорила, что в Майами может объявиться миссис Торрес – настоящая миссис Торрес… – Потому тебе и нужно побыстрее. Скажи там у себя, что дело неотложное. Страховой агент поджал губы. – Эди, сейчас все дела неотложные. Все-таки ураган. Эди невозмутимо наблюдала, как Фред одевается. Целых пять минут он потратил, пытаясь разгладить измявшиеся в любовном угаре слаксы «Докерс». Потом попросил принести утюг, и Эди напомнила, что электричества нет. – Может, угостишь меня завтраком? – спросила она. – Я опаздываю на встречу в Катлер-Ридже. Там у одного бедного старика «понтиак» забросило на крышу дома. – Фред чмокнул Эди в лоб и наградил непременным после ночи близости объятьем. – До вечера. В девять нормально? – Чудесно, – ответила Эди. Сегодня он, несомненно, захватит презервативы – еще одно комическое препятствие на магистрали страсти. Эди напомнила себе вытащить и просушить на солнце матрас. Иначе после еще одной ночи безумной любви в кресле бедняжку Фредди придется укладывать на вытяжку. – Принеси бланки заявлений на выплату, – сказала Эди. – Я хочу сама все увидеть. Фред черкнул себе пометку и убрал папку в портфель. – Да, вот еще что, – вспомнила Эди. – Отлей пару галлонов бензина из своей машины. – Фред не понял. – Для генератора, – пояснила Эди. – Горячая ванна не помешает, раз уж ты не хочешь, чтоб мы поплескались вдвоем у тебя в «Рамаде». – Ох, Эди… – Хорошо бы еще немного денег на продукты. – Эди смягчилась, когда страховщик полез за бумажником. – Вот славный мальчик. – Она поцеловала его в шею и слегка куснула – просто чтобы немного завести на подсосе. – Мне страшно, – сказал Фред. – Не бойся, мой сладкий. Это пустяки. – Эди взяла две двадцатки и помахала оценщику на прощание. |
||
|