"Виктория Холт. В ночь Седьмой Луны " - читать интересную книгу автора

средних лет и купил лавку. Во время переговоров о покупке лавки выяснилось,
что лавка с ее содержимым не принесет больших доходов после уплаты отцовских
долгов.
- Он был совсем без головы, - пренебрежительно отозвалась тетя Каролина
о моем отце.
- Нет, у него была голова, - сказала тетя Матильда, - но она всегда
витала в облаках.
- И вот результат - долги, и какие! А как подумаешь, об этом винном
погребке и счетах за вино! Зачем это все было нужно, не могу представить.
- Ему нравилось развлекать своих университетских друзей, а им нравилось
приходить к нам, - объясняла я.
- Ну еще бы, пить его дармовое вино.
Тете Каролине все виделось только в таком свете. Люди, по ее мнению,
никогда ничего не делали за так. Я думаю, она приехала ухаживать за отцом,
чтобы обеспечить себе место на небесах. Она подозревала всех в корысти. Ее
любимым комментарием всегда было: "А что он или она от этого собирается
получить?" Тетя - Матильда была помягче. Ее одолевали навязчивые идеи о
состоянии своего здоровья, и чем чаще она болела, тем лучше она, казалось,
себя чувствовала. Она испытывала также удовольствие, обсуждая чужие болезни,
и оживлялась. При их упоминании, но больше всего ее радовали свои хворости.
Ее сердце часто играло с ней. Оно прыгало, трепетало, оно никогда не давало
нужного числа биений в минуту, а тетя измеряла свой пульс непрерывно.
Зачастую она испытывала жжение в груди или в сердце ощущалась замораживающая
немота. В припадке раздражения я однажды выпалила:
- У вас всеобъемлющее сердце, тетя Матильда!
И тетя, решив, что это новый вид заболевания, осталась весьма
довольной.
И, находясь между убежденной в своей правоте тетей Каролиной и
ипохондрическими причудами тети Матильды, я была далека от покоя.
Мне хотелось былой безопасности и любви, которые я принимала как само
собой разумеющееся, но и не только этого. После моего приключения в тумане я
стала иной. Я непрестанно думала о той встрече, и она казалась с течением
времени все менее и менее реальной, но детали ее от этого не тускнели. Я
вызывала в памяти каждую подробность: его лицо при свете свечи, эти
сверкающие глаза, моя рука в его руке, прикосновение его пальцев к моим
волосам... Я вспоминала медленное вращение дверной ручки и представляла, что
случилось бы, если бы Хилдегарда не заставила меня запереть дверь на засов.
Иногда, просыпаясь в своей комнате, я представляла себя в охотничьем
домике и испытывала горькое разочарование, оглядываясь кругом и видя обои с
голубыми розочками, белый кувшин для умывания и таз, деревянный стул с
прямой спинкой и текст на стене: "Забудь о себе и живи для других",
написанный тетей Каролиной. Там же продолжала висеть картина, изображавшая
золотоволосую девочку в развевающемся белом платье. Девочка танцевала на
узкой тропинке на скале, над обрывом. Рядом с девочкой художник нарисовал
ангела. Картина называлась "Ангел-хранитель". Развевающееся платье девочки
совсем не было похоже на вечернее одеяние, которое я носила в охотничьем
домике, и хотя я была не так привлекательна, как девочка с картинку мои
кудри не отливали золотом, а Хилдегарда совсем не была похожа на ангела, я
связывала сюжет картины с моим приключением. Она была моим
ангелом-хранителем, когда я была готова упасть в бездну, в объятия