"Виктория Холт. В ожидании счастья (В ожидании счастья #1) [И]" - читать интересную книгу автора

его настолько разозлило, что, когда та приехала в Вену, он едва
перемолвился с ней. Она очень отличалась от Изабеллы, была низенького
роста и толстой, с порчеными, неровными зубами и красными пятнами на лице.
Иосиф сказал Леопольду, которому более, чем кому-либо другому, поверял
свои мысли, что он несчастен и не собирается скрывать этого, поскольку не
в его натуре притворяться. Ее звали Джозефа, и она, видимо, также была
несчастна, поскольку муж приказал построить перегородку на балконе, на
который выходили двери их комнат, чтобы никогда не встречать ее.
Мария Кристина как-то сказала:
- Если бы я была женой Иосифа, я бы пошла и повесилась на дереве в
парке Шенбрунн.

***

Когда мне было десять лет, я узнала о трагедии, которая глубоко меня
касалась.
Леопольд собирался жениться. В этом не было ничего интересного для
нас с Каролиной, поскольку при столь многочисленных братьях и сестрах это
была не первая свадьба, к тому же не в Вене, а в Инсбруке. Батюшка
собирался на свадьбу, а матушка не могла покинуть Вену из-за
государственных дел.
Я рисовала в классной комнате, когда вошел один из пажей и сказал,
что батюшка хочет попрощаться со мной. Я удивилась, так как простилась с
ним полчаса назад и видела, как он отъезжает со своими сопровождающими.
Эдзя забеспокоилась:
- Что-то случилось, - сказала она. - Иди немедленно.
Я отправилась следом за слугами. Батюшка сидел верхом на лошади и
смотрел на дворец. Когда он увидел меня, в его глазах загорелось
удовлетворение. Он не стал спешиваться, меня подняли и он до боли крепко
прижал меня к себе. Я чувствовала, что он хочет что-то сказать, но не
находит слов, однако, не спешил отпускать меня. Я подумала, не собирается
ли он взять меня с собой в Инсбрук, хотя вряд ли это могло быть решено без
мамы.
Он несколько ослабил объятия и нежно взглянул на меня. Я обняла его
за шею и заплакала:
- Милый, милый папа...
В его глазах появились слезы. Крепко держа меня правой рукой, левой
он погладил мои волосы. Он всегда любил гладить мои волосы, густые и
светлые, или золотисто-коричневые, как некоторые называли их, хотя мои
братья Фердинанд и Макс дразнили меня "морковкой". Его слуги внимательно
смотрели на него: внезапно он подал знак одному из них, чтобы меня забрали.
Повернувшись к окружавшей его свите, он сказал прерывающимся от
волнения голосом:
- Господа, знает только Бог, как я хотел поцеловать это дитя.
На этом все было кончено. Батюшка улыбнулся на прощанье, а я пошла
обратно в классную комнату. Несколько минут я ломала голову над тем, что
все это могло бы значить, а потом, как обычно, я забыла о случившемся.
Тогда я в последний раз видела его. В Инсбруке он почувствовал себя
плохо, приближенные упрашивали его, чтобы он пустил себе кровь, а он
договорился пойти в оперу с Леопольдом в тот вечер и понимал, что если