"Вольфганг Хольбайн. Рыцарь Хаген (fb2)" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг)

Глава 2

Обратный путь показался Хагену короче, чем утром. Да и лес было теперь не узнать: туман рассеялся, яркий солнечный свет заливал окрестности, недавно казавшиеся мрачными, несущими угрозу.

Но все-таки Хагену становилось не по себе при воспоминании о таинственной избушке, старухе и ее предсказании.

«Тебя погубит женщина, Хаген из Тронье!» Голос старухи звучал в ушах настолько отчетливо, что он готов был остановиться и оглянуться: не догнала ли она его. Хаген прибавил шагу. Издалека доносился шум рейнских волн; высоко в небе показалась маленькая черная точка. «Ворон, — подумал Хаген, — Предвестник несчастья».

Хаген остановился и, нахмурившись, взглядом проследил за полетом птицы. Холодок пробежал по его спине. «Хаген из Тронье, — Он насмешливо поджал губы. — Видели бы тебя сейчас при дворе Вормса!»

Плотнее запахнув плащ, Хаген начал быстро подниматься по склону холма. Внешне он был сдержан и спокоен, каким знали воины своего предводителя.

Берег реки не изменился. Рейн с тем же негромким шелестом нес свои воды в океан, да и рыцари, казалось, даже не двигались с места — словно он лишь на мгновение закрыл глаза и тотчас же вновь открыл их. Иные растянулись на скудной прибрежной травке или просто на песке, чтобы хоть немного восстановить силы, остальные тесным кружком расположились чуть выше по течению реки, поддерживая неторопливую беседу. Никто до сих пор не последовал его приказу почистить коней и сменить платье.

Но Хаген сердился недолго. Люди были на пределе сил, и он знал, что они сделают и невозможное, если он потребует. Достаточно будет одного слова, единственного жеста — они вскочат в седла и будут скакать вперед до изнеможения. Хаген понимал, что человеческим силам есть предел. Он слыл воином жестким и беспощадным, но это было верно лишь отчасти. Жестким он был со своими подчиненными. Беспощаден же — только к самому себе.

Один из воинов, заметив его, негромко вскрикнул. Люди оживились, некоторые вскочили на ноги, иные же лишь зашевелились на месте, будто не в силах подняться.

Гримвард поспешил навстречу Хагену, лицо его выражало облегчение.

— Долго же тебя не было, — с ходу начал он, — Я уже начал беспокоиться.

Хаген отвел взгляд:

— Я бродил по окрестностям. Хотел поразмыслить в одиночестве. — Хаген надеялся, что лангобард удовольствуется ответом, хоть звучал он и не очень убедительно: он отсутствовал слишком долго. Но рассказывать о загадочной встрече в лесу почему-то не хотелось, — Седлайте коней, — приказал он, — Мы трогаемся в путь.

— Прямо сейчас? — Удивлению Гримварда не было предела. — Коней еще не почистили…

— Прямо сейчас, — оборвал Хаген, — Я решил изменить планы, — Втайне он надеялся, что бородач не заметил дрожи в его голосе. Странное, сковывающее чувство обуяло его — это был страх. Ладони вспотели под тяжелыми крагами, горло пересохло. Хаген резко повернулся и направился к своему коню.

Животное стояло у самой воды, наслаждаясь живительной влагой. Дыхание его успокоилось, но хвост нервно ходил ходуном, а шкура, сплошь покрытая язвами и царапинами, окончательно потеряла былой глянец. Тяжелый запах распространялся вокруг — запах усталости и болезни. Хаген остановился, потрепал коня по шее и обеспокоенно оглянулся. Не только его конь был на грани изнеможения, всадники тоже выглядели не лучше. Но люди послушно поднялись все до единого и принялись седлать коней. На их лицах лежала глубокая печать усталости.

— Что с тобой? — Голос Гримварда звучал обеспокоенно, и Хаген понял, что от друга не ускользнуло его состояние. Но сил ответить уже просто не было.

Гримвард шагнул к нему:

— Хаген, что с тобой?

— Ничего, — с трудом выдавил Тронье. — Ничего не случилось. Я переменил решение, вот и все. Мы шестьдесят дней провели в пути и теперь должны как можно скорее возвратиться домой.

— Но…

— Не важно, как мы выглядим, Гримвард. Тот, кто испытал то, что довелось пережить нам, имеет право на усталость.

На мгновение Хаген ощутил, будто темные глаза лангобарда проникли в самую глубину его души. Он вдруг почувствовал себя совершенно незащищенным. «Что со мной? — испуганно подумал он, — Был ли это сон? Неужели я настолько устал, что уже не отличаю грез от действительности?» Хаген сжал левую руку в кулак и почувствовал боль. Повязка плотно стягивала кисть — нет, это был не сон.

— Седлайте коней, — хрипло проговорил Хаген.

Гримвард молча кивнул.

Резким движением Хаген вскочил в седло. Остальные без колебаний и ропота последовали его примеру. В глазах воинов не было ни следа упрямства или противоречия, хотя всем им был необходим отдых. И внезапно Хаген ощутил глубокую пропасть, возникшую между ним и воинами. Возможно, именно потому, что никто не роптал, не жаловался, он почувствовал это со всей ясностью. Никогда ему больше не преодолеть этой пропасти.

Отряд тронулся в путь. Быстро скрылось из виду за поворотом место привала, холодное дыхание реки окутало их. Но солнце поднималось все выше над горизонтом, постепенно становилось теплее, одежда всадников начала подсыхать. Однако с севера снова приближались тяжелые тучи, и вскоре заморосил дождь.

Хаген опустил голову, пряча лицо от ледяных уколов. Берег реки превратился в сплошное месиво, лошади то и дело спотыкались. Дождь пошел сильнее, ветер злобно завывал. В другое время Хаген отдал бы приказ остановиться и переждать бурю, но что-то неудержимо гнало его вперед, в Вормс. Будто он должен был убедиться, что вопреки пророчеству старухи там все благополучно.

Не останавливаясь, отряд продвигался все дальше на север, минуя заболоченные луга и поля, продираясь через перелески. Вормс был уже недалеко, все чаще по дороге попадались отдельные домики и постоялые дворы, путь был изборожден колесами телег и повозок. Теперь Хаген не стремился избегать встреч с людьми: он во весь опор гнал лошадь, приближаясь к цели кратчайшим путем. Воины не замечали бросаемых на них удивленных и испуганных взглядов прохожих, спешащих освободить дорогу бряцающему оружием отряду рыцарей, несущему в их мирную размеренную жизнь отголосок войны и бедствий.

И вот наконец перед ними выросли крепостные стены Вормса — массивные и мрачные, но родные — вожделенная цель трудного пути. Ярко-желтые соломенные навесы на ярмарочной площади возле городских ворот издали бросались в глаза — будто искусный художник попытался оживить мрачный зимний пейзаж. Над стенами крепости развевались пестрые вымпелы и флаги, словно разноцветные птицы или цветы, пережившие зиму и теперь приветствовавшие наступающую весну. Шлемы стражников на башнях сверкали на ярком полуденном солнце, пробившемся наконец сквозь тучи. До слуха Хагена донесся тоненький сигнал фанфары: очевидно, отряд заметили издалека.

Не сбавляя темпа, они въехали в город и по булыжной мостовой понеслись к воротам крепости. При виде отряда люди бросались врассыпную; матери поспешно загоняли детишек во двор, оконные ставни с шумом захлопывались. Отряд въехал на мост, и топот копыт перерос в угрожающий низкий гул, похожий на раскаты грома. Из крепостного рва повеяло ледяной сыростью.

Двустворчатые ворота замка приветственно распахнулись перед ними, массивная решетка поползла вверх. Один из стражников поднял руку и отступил в сторону, чтобы пропустить отряд. Но Хаген, резко натянув поводья, остановился. Остальные последовали его примеру.

Оглянувшись, Хаген замер от неожиданности. Лицо Гримварда превратилось в окаменевшую маску смертельной усталости, черты его заострились, глаза запали. Он выглядел больным и изможденным. Остальные производили не лучшее впечатление. Казалось, люди давно уже перешагнули границы своих сил. Сердце Хагена кольнуло: ведь он загнал до полусмерти людей и лошадей, даже не заметив этого. И ни один из воинов не издал ни звука протеста или жалобы.

— Господин?

Теперь, когда перед ними были стены Вормса, где их ожидала привычная жизнь при дворе, Гримвард снова обращался к нему официально. Хаген не возражал. Слова дружбы, произнесенные им сегодня утром, были моментом слабости. Слабости, которой он позволять себе не должен. Не здесь. Гримвард это понимал.

Хаген ответил не сразу. Прищурившись, он взглянул на небо. Над рекой кружил черный силуэт. Ворон. Он все время следовал за ними.

— Послушай, Гримвард, ты не утратил мастерства в стрельбе из лука?

Лангобард схватил свой висевший у стремени тисовый лук:

— Почему ты спрашиваешь, господин?

Хаген показал на ворона.

— Сбей его, — приказал он, — В Вормсе тебе не бывать, вестник беды.

— Но я… — Гримвард непонимающе воззрился на ворона, затем перевел взгляд на Хагена.

Птица продолжала кружить над рекой. Лангобард решительно выхватил из колчана одну из двух остававшихся стрел, натянул тетиву и, по обыкновению долго не целясь, выстрелил. С протяжным свистом стрела понеслась вперед. Но внезапный порыв ветра отбросил ее далеко в сторону — не задев черной птицы, стрела упала в воду.

Чертыхнувшись вполголоса, Гримвард схватил последнюю стрелу, но Хаген остановил его.

— Не нужно, — пробормотал он. — Это все, что я хотел знать. Судьбу подстрелить невозможно.

Натянув поводья, он пришпорил коня и поскакал в ворота, не дожидаясь остальных.

На внутреннем дворе царила невообразимая суета, и Хаген в первый момент с непривычки растерялся: куда он попал? Туда-сюда сновали мужчины и женщины с корзинами и сосудами в руках, отовсюду раздавался звон посуды, крики и хохот. Все были заняты предпраздничными хлопотами. Женщины украшали двор венками и пестрыми гирляндами. Навстречу Хагену тотчас же поспешили несколько кнехтов, чтобы помочь ему слезть с лошади.

Но Хаген проскакал мимо и остановился возле лестницы с колоннами, поднимавшейся к входу в главную башню. Соскочив с седла, он схватил свой щит и устремился наверх.

— Хаген! Дядя Хаген! Вернулся!

Хаген резко обернулся. Лицо невольно расплылось в широчайшей улыбке, когда он узнал спешащего к нему Гизелера, младшего из трех братьев — королей Вормса и Бургундии.

— Хаген! — Гизелер, не скрывая восторга, заключил воина в крепкие объятия. С трудом Хагену удалось освободиться. Гизелер рассмеялся. Его низкий сильный голос никак не вязался с мягкими, благородными чертами лица, обрамленного черными вьющимися локонами, стройной фигурой и изящными руками. Хотя он находился еще в том возрасте, когда мальчик не до конца превратился в мужчину, Гизелер ростом был выше Хагена и обладал недюжинной силой. Так что те, кто считал, что таким изящным пальцам пристало обращаться лишь с гусиным пером или с игрушкой, а не с боевым мечом, могли убедиться в обратном. — Вернулся, и как раз сегодня! — Он снова рассмеялся и еще раз крепко обнял Хагена, совершенно не заботясь о том, что королю не следовало бы себя так вести на глазах у всего двора. Гизелер отступил на шаг назад. — Ты выглядишь усталым. — Он бросил взгляд на спутников Хагена, спешивавшихся с коней, — Да и твои воины тоже. Вы наверняка скакали всю ночь напролет, чтобы вовремя попасть в Вормс.

— Для чего вовремя? — заинтересовался Хаген, — Я смотрю, готовится какое-то празднество, — Он улыбнулся: — Или вы украшаете замок в честь моего счастливого возвращения?

— Нет, хотя, когда из далекого путешествия возвращается живым и невредимым добрый друг, это повод для праздника. Бургундия наконец заключила мир с Римом, Хаген, — неужели ты об этом не слышал?

Хаген ошарашенно покачал головой:

— Мир? А разве мы воевали?

Гизелер рассмеялся:

— Нет. Но тут… — Он махнул рукой. — Ну что я болтаю? Ты вернулся из далекого похода и наверняка сам расскажешь много нового, поинтереснее, чем скучная политика да мирные соглашения, которые и так будут нарушены при первой же возможности. У нас еще будет время об этом поговорить. Расскажи же, что было с тобой, — Он хитро улыбнулся: — Сколько драконов ты прикончил и сколько поработил великанов?

Хаген рассмеялся:

— Очень многих, но и тебе, Гизелер, я оставил их предостаточно. Но давай и об этом попозже.

— Конечно, — Гизелер виновато кивнул, — Ты, наверное, устал и голоден. Я сейчас пошлю Румольда приготовить тебе обед. Только давай сначала пойдем к Гунтеру. Он будет очень рад тебя видеть. Нам всем тебя очень не хватало, — Юноша повернулся и проворно побежал вверх по ступенькам.

— Ну-ну, не так быстро! — с досадой крикнул Хаген, — Я пожилой человек и никак не поспеваю за твоими молодыми ногами, — Вслед за Гизелером поднявшись по лестнице, он шагнул в длинный сводчатый коридор, — Иди вперед и предупреди короля, — попросил он, — А я сперва зайду к себе и переоденусь. Мой плащ покрывает пыль шестидесяти дней пути.

Помедлив, Гизелер кивнул и поспешил выполнить просьбу. Хаген смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом на другом конце просторного пустого зала. Он остался один: стражников, обычно стоявших по обе стороны коридора, сейчас не было — скорее всего, Гунольд, отобрав у них мечи, вручил взамен поварешки и метелки, чтобы и их задействовать в предпраздничных хлопотах. Вормс был мощной крепостью, но в мирное время его охраняли не слишком-то бдительно. Любой воин кроме боевого снаряжения имел и другое платье — мастерового или ремесленника.

Хагену вдруг стало холодно. Теперь, когда тяготы пути были позади, им овладела смертельная усталость. Руки задрожали, к горлу подступил неприятный комок. Тело — да и душа — требовало вожделенного покоя. Усталым движением он провел рукой по лбу. Времени у него было не много: Гунтер хотел видеть его сейчас, а терпением король не отличался. Если Хаген тотчас же не явится пред его очи, Гунтер пошлет за ним в его комнату, а этого Хаген не хотел.

Тронье миновал полутемный коридор и, тяжело ступая, поднялся по лестнице. Его комната находилась в самом конце бокового прохода. Заскрипел массивный засов, тяжелая дверь со скрежетом отворилась. В маленькой каморке царил полумрак: деревянные ставни закрывали окошко, не пропуская внутрь солнечный свет. Здесь было довольно холодно, застоявшийся воздух пах сыростью. За все время отсутствия хозяина в комнате никто не побывал: разбросанная по кровати одежда лежала так же, как он ее и оставил; только теперь она стала влажной.

Вздохнув, Хаген шагнул к окну и отворил ставни. Резкий дневной свет хлынул в комнату, и теперь стало видно, что все здесь покрыто толстым слоем пыли. На столе стояла серебряная миска с водой, которой он умывался в день отъезда. Наклонившись над ней, Хаген вгляделся в свое отражение. На поверхности воды образовалась серая пленка, и лицо его смутно проступало сквозь нее. Он пошатнулся, уперевшись руками в стол, — изображение задрожало и расплылось. Но в последний миг ему показалось, что видит он не свое лицо, а застывшую маску смерти — голый череп с пустыми глазницами.

Одним рывком Хаген выпрямился. Со двора доносились окрики кнехтов и топот копыт, чей-то веселый смех. Подул ветерок — холодный воздух будто ножом полоснул по горлу. Изо всех сил Хаген вцепился руками в подоконник.

«Успокойся! — приказал он себе. — Забудь о глупой болтовне старой ведьмы!» Встряхнувшись, Хаген до боли сжал кулаки. Дождавшись, пока перестанут дрожать руки, он шагнул к кованому сундуку. Нужно было торопиться — Гунтер не любил ждать. Хаген быстро переоделся и вышел из комнаты, лицо и руки его все еще покрывал холодный пот.

Новый костюм не сильно отличался от платья, в которое он был одет прежде: черный, простого покроя, на первый взгляд выглядящий даже бедным. Но теперь плащ украшал не боевой топор Тронье, а вышитые серебряной нитью Роза и Крест Бургундии. Меч был вложен в новые роскошно отделанные серебром ножны. Хаген не придерживался здешней традиции — иметь для каждого повода особенное оружие — и всегда носил при себе свой единственный меч — добрый клинок его еще не подводил. Опробованный во многих схватках, он ни разу не погнулся и не выскользнул из руки хозяина. Как и массивный шлем Хагена, и тяжелая кольчуга, со стороны меч казался громоздким и неуклюжим, но в нем заключалась недюжинная сила. Пожалуй, это был один из секретов Хагена: с мечом в руках он был чуть проворнее, чем обычно, сила удара — немного сильнее. Ровно настолько, чтобы побеждать.

Всегда.

Проходя по темным сырым коридорам, Хаген подумал о Гримварде и остальных воинах. Целых шестьдесят дней они жили как родные братья, но эта связь — Хаген понял только теперь — была недолговечна. Все они снова станут частью крепости: безликие фигуры в боевом снаряжении Бургундии, безымянные и безвестные. Да им и самим хотелось бы поскорее обо всем забыть.

Гунтер ожидал его в тронном зале. Он был не один. За узким длинным столом подле трона сидели Гизелер, Эккеварт и Фолькер из Альцая, вполголоса переговариваясь между собой. Увидев Хагена, они вскочили и поспешили ему навстречу. Эккеварт заключил его в крепкие объятия, а музыкант с силой сжал ему руку.

— Как я рад вновь видеть тебя в Вормсе живым и невредимым, Хаген! — воскликнул Фолькер, — Долго же ты путешествовал. Надеюсь, тебе есть что рассказать нам — я хочу сложить новые песни о твоем славном походе.

Такая словоохотливость Фолькера удивила Хагена. Он слыл при дворе молчуном и красноречив бывал, лишь когда пел свои песни. Тогда он мог не закрывать рта ночи напролет.

Хаген сердечно пожал ему руку и повернулся, чтобы поприветствовать Гунтера. Король Бургундии так и не встал с массивного деревянного трона. Голова Гунтера была непокрытой — корону он надевал лишь в торжественных случаях, а иногда и спасаясь от холода, проникавшего в замок даже сквозь толстые стены. На нем была толстая, отороченная мехом мантия, в которой он казался шире в плечах и старше своих лет. Король улыбнулся, но его улыбка была усталой — вокруг рта залегли глубокие складки. Он сидел немного сгорбившись, левая рука покоилась на рукояти меча — но казалось, будто он опирался на массивное оружие.

Хаген шагнул к нему. Остановившись подле трона, он прижал левую руку к груди и поклонился.

— Я вернулся, мой король!

Гунтер кивнул, слегка приподнялся на троне — но тут же со сдавленным стоном опустился. Губы его дрожали.

— Хаген из Тронье, — пересиливая боль, начал он, — Король рад вновь видеть тебя в стенах Вормса. Прости, что не могу встать, дабы приветствовать тебя должным образом: слишком болит спина.

— Ты ранен? — обеспокоился Хаген.

Гунтер криво усмехнулся:

— Боюсь, уязвлено не тело, а моя гордость. Смеяться будет все королевство, если узнают, что Гунтер Бургундский упал с лошади. Да к тому же с кобылы, — прибавил он, преувеличенно тяжело вздыхая.

Гизелер лукаво улыбнулся, однако промолчал — хотя явно не из глубокого почтения к трону или королю. Хаген оставался серьезен:

— Рана тяжелая?

Гунтер покачал головой:

— Вот уже три дня я передвигаюсь с трудом, но чувствую себя все лучше и лучше, — Он опять попытался встать, но снова застонал. Глаза его яростно блеснули, — Будь любезен, Хаген, помоги человеку, который не в состоянии даже подняться на ноги.

Хаген шагнул к трону. С трудом приподнявшись, король грузно оперся на его плечо: ранение, видимо, было куда серьезнее, чем он в этом признавался. Хаген был обескуражен: не мог Гунтер ни с того ни с сего свалиться с лошади.

Он осторожно довел короля до общего стола, дождался, пока тот усядется, и опустился на лавку рядом с ним. После шестидесяти дней, проведенных в седле, ночевок на голой земле или на мешке соломы сиденье казалось донельзя жестким и неудобным.

— Ну, — начал Гунтер, — рассказывай, друг мой, как обстоят дела на границах империи.

Хаген продумал ответ заранее; он чувствовал, что сейчас не к месту говорить о грозящих разыграться невзгодах и горестях, но в то же время не собирался давать королю ожидаемый ответ, скрашивать его несчастье улыбкой или шуткой: Хаген славился остроумными рассказами о своих приключениях. Ведь потом, когда он останется с Гунтером наедине, поведать правду будет куда тяжелее.

— Я многое повидал, — уклончиво отвечал он, — Но все это не так уж важно и может потерпеть. Сперва я хотел бы услышать о том, что творится в Вормсе. Кроме того факта, что король Бургундии упал с лошади.

Все резко замолчали, и Хаген почувствовал — несмотря на то что не отрываясь глядел на Гунтера, — как на лицах Эккеварта, Гизелера и Фолькера отразился ужас. Хаген был, скорее всего, единственным в Вормсе, кто мог позволить себе подобное замечание. Но на этот раз он явно перегнул палку. Однако Гунтер улыбнулся, обстановка разрядилась, и все громко расхохотались.

— Хорошо сказано, Хаген из Тронье, — молвил Гунтер, отдышавшись, — Видимо, и в самом деле пострадавшему лучше воздержаться от острот. Это, — он бросил пристальный взгляд на остальных, — сделают за него окружающие.

Все опять рассмеялись, но Гунтер властным жестом оборвал их:

— На самом деле, Хаген, что ты скажешь о результатах похода?

Хаген отвел взгляд. Король расспрашивал его не просто из любопытства, но услышать он хотел сказку, а не правду. А Хаген не был сейчас настроен рассказывать сказки.

— Ничего особенного, — Он опять попытался уклониться от ответа, — Все идет своим чередом. Времена наступили трудные, но спокойные.

Гунтер нахмурился, и Хаген заметил, как его пальцы изо всех сил сжали серебряный кубок. На изящной руке короля красовались два новых массивных богатых перстня. Хаген неодобрительно покосился на них — он терпеть не мог, когда мужчина нацеплял на себя побрякушки. Гунтеру же это было и вовсе не к лицу: его черты, манеры, осанка и так казались женственными.

— И все-таки, — настаивал Гунтер, — рассказывай, Хаген. Мы сгораем от нетерпения услышать о твоих подвигах. Иногда и старая история звучит по-новому для того, кто сидит дома, — Он улыбнулся: — Так ты убил дракона, дружище? Твой отряд представляет собой жалкое зрелище, и нашему лекарю придется повозиться не меньше недели, чтобы привести людей в чувство. Не дай Бог, им придется пропустить Пасху.

Хаген вспомнил о праздничных хлопотах при дворе и о словах Гизелера. Но колкость Гунтера пропустил мимо ушей, хотя понимал, что тот хотел его подначить. Пасха была одним из новых для него христианских обычаев, которых он не понимал, да и не хотел понимать.

— Нет, это был не дракон, — Тронье улыбнулся, — Всего лишь медведь. Маленький медведь. Он испугался нас больше, чем мы его.

— И еще дюжина разбойников, — вставил Гунтер.

Хаген кивнул. Людская молва, оказывается, его опередила.

— Точно. Но с ними вышло так же, как и с медведем, — стоило им увидеть, что они имеют дело не с безобидными купцами, а с воинами, разбойники обратились в бегство.

— Но никому не удалось уйти живым!

Хаген повернулся к Гизелеру. Глаза юноши горели любопытством, лицо покраснело от волнения. Хаген понимал, какого ответа он ждет.

— Быть может. А если кто-то и улизнул, то в ближайшие десять лет ему и в голову не придет заниматься этим ремеслом.

На лице Гизелера отразилось откровенное разочарование. На самом деле Хаген позволил скрыться почти всем разбойникам. Разве он должен был убивать людей лишь из-за того, что они смертельно голодны?

Он снова обратился к Гунтеру:

— Ты спросил, что я видел на пути, мой король. Не стану утаивать ответ: близятся горести. Беда только и ждет момента обрушиться на Бургундию.

Хаген сам удивился, что эти слова сорвались с его уст. Где-то в глубине души он жалел о сказанном, но теперь словно освободился от тяжкого бремени.

— Суровые слова из уст сурового воина, — промолвил Гунтер. — Все мои советники в один голос утверждают обратное, дружище Хаген. А когда я путешествую по стране, то вижу вокруг лишь счастливые лица и слышу детский смех. Конечно, короля всегда принимают с улыбкой, даже если терпят нужду. Но ведь последние зимы не были суровыми, урожай уродился богатый. Не случалось ни непогоды, ни эпидемий. Бог благосклонен к нам, Хаген, ведь он оберегает всех, кто почитает его. Почему же ты склонен видеть будущее в столь мрачном свете, мой друг?

«Возможно, потому, что это мое будущее, — подумал Хаген, — И наши судьбы неразрывно связаны, хотим мы этого или нет».

— Полный желудок и единственный год без войны — это еще не все, Гунтер. Поверь, не все люди в этой стране сыты. На севере бесчинствуют датчане, на востоке саксы разоряют города и деревни, а на юге Рим никак не может решить, утихомириться ему или все же добиваться всемирного господства.

— Что все равно приведет к одному результату, — вздохнул Гунтер, но тут же встрепенулся: — Что касается наших воинственных соседей, то они всегда были и никуда не денутся. Об опасности нужно беспокоиться, когда она возникает. И к тому же мы в мирных отношениях с королем гуннов, а никакая иная империя не решится объявить войну Бургундии.

— Саксы…

— Они далеко, и на востоке есть куда более соблазнительная добыча. И более легкая, — перебил Гунтер, — Нет, Хаген, ты сгущаешь краски. Дружба с правителем гуннов обеспечивает нам мир с ним и одновременно с Римом. Гизелер тебе говорил, что мы заключили пакт?

— Да, — кивнул Хаген, — Только я не понял, что он подразумевает.

— То, чего мы все так долго ждали. Рим отзывает назад значительную часть легионов. К концу года на берегах Рейна ты не увидишь больше ни единого римского флага. Войска им нужны, чтобы самим защищаться от нападающих. По этому поводу здесь и появлялись их послы. Здесь и в других рейнских городах.

Сообщение Гунтера не особенно удивило Хагена: он давно предвидел такой итог событий. Рим умирал медленной, мучительной смертью, и спасти его уже никто не мог. Хагена обескуражил преувеличенный восторг Гунтера по поводу мирного соглашения. Римские легионы, расположившиеся в двух днях пути от Вормса вверх по течению Рейна, уже целый год не отваживались покинуть пределы своего лагеря, и теперь их уход имел всего лишь символическое значение. Они называли себя оккупантами, но на самом деле в последние годы их присутствие просто терпели. Бургундии не составило бы труда, объединившись с какой-нибудь дружественной империей, прогнать их из страны. Послы же, прибывшие к Гунтеру в отсутствие Хагена, на самом деле были просителями. Король должен был это понимать.

Гунтер верно расценил молчание Хагена.

— Ты старый брюзга, Хаген. Отчего ты не радуешься вместе с нами? Скоро ведь праздник.

— Праздновать будем этот «договор»?

Судя по вспыхнувшим яростью глазам Гунтера, эта фраза задела его до глубины души. Однако придираться он не стал:

— И Пасху, как я уже говорил. Да и твое возвращение — тоже. — Он улыбнулся: — Сам выбирай повод, который тебе по душе, но сегодня я желаю видеть вокруг себя радостные лица.

Что-то в голосе короля насторожило Хагена. Его тон и слова не соответствовали той манере разговора, которая была присуща Гунтеру. Что-то было здесь не так, и не травма была тому причиной.

— Отзыв войск повлечет за собой волнения, — проговорил он, — Силы Рима подорваны, но раненый великан…

— Не существует угрозы, с которой мы не можем справиться, — резко перебил Гунтер. Тема была исчерпана.

— Быть может, ты прав, мой король, — пробормотал Хаген, — И скорее всего, сейчас не время беседовать о политике, — Он схватил свой кубок, глотнул терпкого красного вина и медленным движением опустил его обратно на стол. Гунтер не спускал с него взгляда. В зале воцарилось напряженное молчание.

Хаген поднял бокал, поднес его к губам и украдкой взглянул на Гизелера. Хаген содрогнулся, увидев в глазах юноши вызов, граничащий с ненавистью. Фолькер тоже сидел с бокалом в руках, спрятав за ним лицо. Он не отпил ни глотка. А Эккеварт вообще делал вид, будто ничего не слышит, погрузившись в раздумья. Предположение Хагена, что между братьями произошла серьезная ссора, по-видимому, было верным.

— Прошу прощения, я ухожу, — проговорил Хаген. — Я устал…

— Останься, — перебил Гунтер. — Еще минутку, Хаген. Я… должен поговорить с тобой.

Хаген замер в ожидании.

Помедлив, король продолжал:

— У меня… есть свои причины знать, что ты думаешь о своем походе, — Он бросил пристальный взгляд на Гизелера, — Ты мог бы сказать, что в стране царит порядок, — если отбросить в сторону твои… предчувствия?

Хаген задумался:

— Пожалуй, да.

— Тогда все в порядке, — неожиданно возбужденным тоном продолжал Гунтер, — Покидая страну, король должен быть уверен, что ничего не случится. Я собираюсь в поход и думаю, что продлится он даже дольше, чем шестьдесят дней.

Гизелер открыл было рот, но Гунтер повелительным жестом остановил его:

— Я давно уже вынашивал эту мысль, и теперь мирный договор с Римом и наступление весны дают мне благоприятный повод наконец осуществить ее.

— Договор с Римом! — не выдержал Гизелер. — Этот пакт принесет нам беду, а не мир!

Гунтер не обращал на него внимания.

— Я отправляюсь в поход на север и прошу тебя, друг Хаген, сопровождать меня. Ты сможешь побывать на родине: мы доберемся до Тронье, а оттуда тронемся дальше.

— Дальше? Но севернее Тронье, кроме песцов и волков, нет никого и ничего.

— Исландия.

— Исландия!

Гунтер кивнул:

— Путь предстоит долгий, но на быстром корабле и с хорошим штурманом мы преодолеем его до зимних холодов.

— Может быть. Но что тебя так привлекает в Исландии, если ты готов идти на такие жертвы? Разумеется, мой король, я отправляюсь с тобой, раз ты этого желаешь…

— Да, желаю. — Это был приказ.

Ни один из присутствующих не произнес ни слова. Лишь на лице Гизелера отражалось нескрываемое возмущение.

— И какова же цель путешествия? — поинтересовался Хаген.

Гунтер улыбнулся:

— И король может испытывать земные чувства, дружище Хаген. Сейчас, когда в стране впервые за долгие годы наконец воцарился порядок, я хочу подумать и о себе. — Он глотнул вина. — Я решил жениться.

Хаген уставился на него, едва не разинув рот.

— Ты хочешь вовсе не этого, — уверенно заявил Гизелер. — На самом деле…

— Молчи! — рявкнул Гунтер. — Вижу, ты еще не дорос, чтобы отдавать себе отчет в том, о чем болтаешь.

— Однако дорос, чтобы посоветовать родному брату не лезть на рожон. В Бургундии достаточно благородных девиц, и любая многое отдала бы, чтобы стать твоей женой. Ты можешь выбирать из сотен невест.

— Мой выбор сделан уже давно, — В голосе Гунтера звучала непоколебимая твердость, — И я достаточно долго ждал подходящего момента.

— Я… не понимаю, — пробормотал Хаген.

— Впрочем, как и мы все, — фыркнул Гизелер. — Я всегда думал, что ребенком здесь считают меня, но мой братец…

— Все еще твой король, Гизелер, — угрожающим тоном перебил его Гунтер, — Или мне стоит напомнить тебе об этом?

— Не стоит. Скорее я должен напомнить тебе, что ты несешь ответственность за всю Бургундию, брат. Не только за этот город — за целую империю. Твоя жизнь не принадлежит тебе одному, и ты не имеешь права ставить ее на карту ради какой-то химеры!

— Брунгильда не химера! Она существует, и я стану ее освободителем.

— Брунгильда! — Если бы в этот момент случилось землетрясение, Хаген был бы поражен не меньше, — Ты собрался… правительницу Изенштейна… Ты хочешь заполучить ее в жены?

Гунтер решительно кивнул:

— Хочу и получу.

— Но это невозможно, пойми же, — не унимался Гизелер. — Никто ее не видел… — Он умоляюще взглянул на Хагена. — Скажи ему, дядя Хаген! Если он кого-то и послушает, то только тебя! Скажи ему, что нет никакой Брунгильды. Он гонится за химерой.

Хаген подавленно покачал головой:

— Боюсь, ничего не получится, Гизелер.

«Почему бы этого и не сделать? — лихорадочно думал Хаген, — Почему бы не солгать единственный раз — быть может, это последний шанс предотвратить безумную затею Гунтера».

Но он поклялся служить королю верой и правдой — так же как до этого его отцу. Он не сможет жить с этой ложью.

— Брунгильда существует, и было бы откровенной ложью утверждать, что это не так, — грустно промолвил он. — Мне очень жаль, Гизелер, — Он повернулся к королю: — Но Гизелер прав — взять ее в жены нереально.

— Почему же? — взвился Гунтер, — Я король и равен ей по крови, а то, что о ней рассказывают, меня не пугает, — Он с вызовом уставился на Хагена и, внезапно сжав кулак, с такой силой ударил по столу, что его бокал опрокинулся. Вино, словно пролитая кровь, закапало на пол. Хаген содрогнулся, — Мне не по нраву, что со мной здесь разговаривают как с неразумным ребенком из-за того лишь, что я единственный раз подумал о себе, а не о королевстве. Бургундия! Бургундия — это я! И я не собираюсь ни перед кем отчитываться в своих решениях.

Хаген был обескуражен: подобного взрыва он не ожидал от Гунтера.

— Брунгильда, — пробормотал он, — Почему именно она? То есть… Ты хорошо обдумал свое решение?..

— Да, обдумал, — оборвал его Гунтер.

— Я и не собираюсь его оспаривать, — невозмутимо продолжал Хаген, — Но до сих пор никто из тех, кто отправился за ней в Исландию, не вернулся.

— Хаген прав, — вмешался Гизелер. — Если она и существует — хотя я в это все равно не верю, — то ни один смертный не способен помериться с ней силами. Она тебя убьет, как и всех остальных, кто пытался это сделать. Ведь она ведьма.

Хаген согласно кивнул:

— Говорят, сам Один дает ей магическую силу.

Лицо Гунтера омрачилось. Рука потянулась к серебряному кресту, висевшему на цепи поверх мантии.

— Чушь! Один! Колдовство! Я не желаю слушать эти языческие бредни! Решение принято. Как только растает снег, я отправляюсь в поход. И ты, Хаген, идешь со мной. Сотня лучших воинов будет нас сопровождать. — Он злобно рассмеялся: — Посмотрим, чего стоят силы Одина против ста бургундских клинков.

Хаген промолчал. Гунтер оскорбил богов — и не важно, существовали они или нет: он был не прав. Но протестовать не имело смысла: король разгневается еще сильнее. Слишком долгим был поход Хагена. Если бы он был здесь в тот момент, когда Гунтера осенила эта безумная идея, — быть может, ему и удалось бы что-то изменить. Теперь было уже поздно.

Гунтер продолжал:

— Я уже отдал приказ готовить ладьи. С попутным ветром и Божьей помощью мы за две недели доберемся до Тронье. Там дождемся, когда растает лед и будет свободен путь в Исландию. С наступлением лета мы будем стоять у подножия Изенштейна.

Хаген уже не слушал его. Брунгильда! Одно упоминание этого имени внушало трепет. Никто не мог знать, что ждет их в Изенштейне. Может, древние руины, где путника подстерегает гибель, а может — неприступная крепость дочери Одина. Хагена не пугали далекие просторы Исландии и встреча с последней из валькирий. Его ошеломила неожиданная непреклонность Гунтера: он не узнавал своего короля. Состояние рассудка Гунтера начинало внушать опасения.

— Так ты отправишься со мной? — Это не было вопросом. Даже просьбой. Это был приказ.

— Да, мой король.

Гунтер едва подавил довольную улыбку:

— Я знал, что могу на тебя положиться, Хаген, — Он поднял кубок и наполнил его до краев. Хаген же не почувствовал вкуса вина.

Гизелер вздохнул, но не произнес ни слова. Фолькер и Эккеварт тоже молчали. Хаген пожалел, что здесь не было Гернота, среднего из царствующих братьев. Уж если кто-то и мог призвать Гунтера прислушаться к голосу разума, то это был именно он.

Чтобы сменить тему, Хаген осведомился:

— А где твои мать и сестра, мой король?

— Кримхилд неважно себя чувствует. А Ута сидит с ней и утешает дочь.

Хаген вздрогнул:

— Кримхилд заболела?

— Ей что-то приснилось. — Гунтер пожал плечами и поморщился, — Она еще дитя и слишком много значения придает снам и глупой болтовне.

«Так же как и я, по-твоему», — подумал Хаген. Вслух, разумеется, он не стал этого говорить. Гунтер был очень возбужден и от любого неосторожного слова мог взорваться. Он рассчитывал на поддержку Хагена, и в некотором смысле надежды его не оправдались, а самоуверенность была поколеблена. Быть может, Хаген упустил подходящий момент. Быть может, ему и удалось бы отговорить Гунтера. Но только с глазу на глаз.

— Я устал, — молвил Хаген. — Поход был трудным, мои старые кости дают о себе знать. Могу ли я удалиться?

— Ну иди. — Гунтер неожиданно смягчился, — Отдохни хорошенько. Сегодня вечером тебе от нас так просто не отделаться. Предупреждаю: если не расскажешь несколько новых историй, Фолькер сожрет тебя живьем.

Музыкант в подтверждение кивнул и состроил свирепую физиономию. Хаген почувствовал, как тот расслабился. Всем была неприятна стычка братьев, да и присутствовать при этом было в высшей степени мучительно. Хаген поднялся, поклонился королю и вышел из тронного зала.

Однако первым делом он направился не к себе, а свернул в другую сторону, к западной башне, где находились покои Кримхилд и ее матери.

Шаги его гулким эхом раздавались в пустых коридорах. Эта часть крепости словно вымерла, предпраздничная суета едва слышалась здесь. Полумрак освещаемых тлеющими факелами коридоров напомнил Хагену о родине, о Тронье, о долгих зимних вечерах в далеком северном замке, лютой стуже и завывании ветра. Что это было? Тоска по родине? Нет, Вормс стал ему второй родиной. К тому же он был воином и привык к постоянным скитаниям.

Да, возможно, в родных краях придется оказаться раньше, чем он предполагал. Если не удастся отговорить Гунтера…

Он отворил низенькую, обитую железом дверь и огляделся в полутемной комнате. Здесь было прохладно и сыро, но воздух пах розовым маслом. Присутствие женщины скрашивало суровую обстановку: вышитая подушка на кровати, пестрая занавеска и другие мелочи придавали жилищу уют и тепло. Хаген не часто сюда заглядывал, но всякий раз испытывал странное чувство — будто здесь он находил то, чего не хватало в его жизни; это было что-то важное, с чем он никогда и не был знаком.

Он вздохнул и громко захлопнул за собой дверь. Матерчатый полог в глубине комнаты приподнялся, и навстречу ему вышла женщина. Лицо ее выражало недовольство внезапным вторжением незваного гостя, но, когда она узнала Хагена, черты ее просветлели.

— Хаген! Дорогой друг, вернулся!

Шагнув навстречу, Хаген заключил ее в объятия:

— Фрау Ута! Вы еще больше похорошели, пока меня не было. Хоть я и думал, что такое невозможно.

Ута покраснела: к комплиментам из уст Хагена она не привыкла. Хаген тоже смутился.

— А ты льстец, оказывается, — улыбнулась королева, — Но зря стараешься. Женщине моего возраста не к лицу кокетство.

— Красота не зависит от возраста и не имеет ничего общего с кокетством, — серьезно отвечал Хаген, — Да вы же и не старуха, фрау Ута.

— Но я уже и не молода. И ты наверняка пришел не ради того, чтобы поухаживать за мной. — Она отстранилась от Хагена и смущенно провела рукой по лбу.

— Я слышал, что Кримхилд приснился страшный сон. Надеюсь, сейчас с ней все в порядке?

Ута ответила не сразу, Хаген заметил, как тень беспокойства пробежала по ее лицу.

— Да. Это был всего лишь сон. Но ты ведь ее знаешь. — Она вздохнула. — Как я рада, что ты вернулся, Хаген. Ты уже говорил с Гунтером?

Хаген кивнул. Он ждал этого вопроса.

— Значит, ты уже убедился, что бывает кое-что похуже детских фантазий.

«Да, — подумал Хаген, — Фантазии взрослого мужчины».

Он смущенно кашлянул:

— Должен признаться, что не совсем его понимаю… Простите меня за откровенность, но ваш старший сын…

— …ведет себя как малое дитя, — закончила фразу Ута. В глазах женщины отразилась озабоченность, — Как ты думаешь, удастся его образумить?

— Боюсь, это у него серьезно, — Прямота Уты несколько удивила его, — Как вообще ему пришла в голову такая идея? И что это за история с лошадью?

— Одно получилось из-за другого, — вздохнула королева, — Он попытался оседлать Гурну.

— Гурну? — Хаген удивленно вскинул брови. Пегая кобыла была просто чертом, а не лошадью. За исключением Гизелера, еще никому не удавалось с ней справиться, да и он тоже мог удержаться на ней лишь несколько секунд. — Но зачем?

— Зачем? — Ута грустно улыбнулась, — Зачем мужчинам нужно постоянно пытаться переплюнуть друг друга?

Гизелер оседлал кобылу, а Гунтер, разумеется, не хотел отставать.

— И не удержался в седле.

— Да. Мы думали, что он серьезно покалечился, да, впрочем, так и есть, только он не сознается в этом. Он никого к себе не подпускает и даже лекаря прогнал.

Хаген не совсем понимал, при чем здесь Брунгильда.

Ута же сердито продолжала:

— Все сделали вид, что ничего не случилось, Хаген. Все, кроме Гизелера.

Хаген нахмурился. Теперь он начинал догадываться, что произошло.

— За день до этого шла речь о женитьбе. Ты ведь знаешь Гизелера — он не упустит повода задеть Гунтера.

Хаген кивнул. Гизелер хоть и считал себя мужчиной, но на самом деле был еще ребенком.

— И что же произошло?

— О, ничего особенного, — Ута всплеснула руками, — Кто-то заметил, что Бургундии необходим престолонаследник, а Гунтер уже в том возрасте, когда пора бы задуматься о свадьбе. И Гизелер заявил, что Гунтер едва ли найдет себе такую непритязательную невесту, которая не прогонит его за то, что он даже на лошади не может удержаться. Вот и все.

Хаген вздохнул. Нетрудно было представить себе реакцию Гунтера. Сказать ему такое в присутствии посторонних означало подлить масла в огонь.

— Отговори его, Хаген. Умоляю тебя, ради нашей дружбы, отговори его.

— Если это даже вам не удалось, фрау Ута… — тихо промолвил Хаген, — Но я поговорю с ним. Завтра, когда завершится праздник, — Он улыбнулся, — И у него голова будет раскалываться с похмелья. Еще есть время убедить его.

— Он начал приготовления. Ладьи уже на пути в Вормс…

— Они не скоро прибудут сюда, — успокоил ее Хаген. — А когда прибудут, придется долго ждать благоприятной погоды. Гунтеру это хорошо известно. Ведь ваш сын разумный человек.

— Надеюсь, ты прав, Хаген, — Ута улыбнулась, — Но ты заглянул к нам не затем, чтобы выслушивать мои проблемы, а из-за Кримхилд. Она будет очень рада видеть тебя живым и здоровым. Знаешь, девочка спрашивала о тебе каждый день, — Она отдернула полог и кивнула Хагену. Он последовал за ней.

Комната, в которую они вошли, оказалась куда светлее, здесь было уютно и тепло. В каменном очаге горел огонь. Кримхилд сидела в высоком кресле и вышивала. Увидев Хагена, девочка вздрогнула, уронила иголку, вскочила и бросилась к нему:

— Дядя Хаген! Вернулся! Наконец-то! — И прежде чем Хаген успел что-то сказать, она обвила руками его шею и крепко поцеловала в щеку.

Хаген смущенно закашлялся. Кримхилд отступила назад, разглядывая его с головы до ног. Хаген покосился на Уту, но та лишь извиняюще улыбнулась. Кримхилд была еще ребенком и могла не скрывать своих чувств.

— Без тебя в Вормсе было так тоскливо, дядя Хаген!

Что касалось Хагена, к лести он не привык и ненавидел в людях склонность к ней. Но с Кримхилд было совершенно иначе. Он питал к девочке необъяснимую привязанность. Даже любовь — не как к женщине. Но и не отеческую. Что это было за чувство? Он никогда не задумывался, что их объединяет, — возможно, Хаген опасался, что волшебство исчезнет, стоит лишь его объяснить.

— Кажется, я вернулся вовремя, — молвил он. — Я слышал, у тебя неприятности.

Тень пробежала по лицу Кримхилд.

— Мне приснился странный сон.

— И только? — Хаген нарочито громко рассмеялся. Он едва подавил желание подойти к девочке и взять ее на руки, как часто делал это раньше.

— Это был не просто сон, — Кримхилд оставалась серьезной, — Я видела предзнаменование, злое пророчество.

— Расскажи мне. Может, мне удастся его истолковать.

— Ох, не знаю… — Кримхилд с трудом перевела дыхание. — Я видела сокола. Мне снилось, что я приручила чудесную птицу. Он был силен и смел, великолепный охотник.

Девушка умолкла. Хаген хотел что-то спросить, но, поймав взгляд Уты, не стал мешать.

— И однажды мы отправились на охоту. Зайцы, лисы были его добычей, ни один зверь не ушел от моего друга, — Голос ее задрожал. — Но тут… в небе появился орел, огромный и черный. Он… он был похож на тебя, дядя Хаген. Как они бились! Час, а может, больше, пока оба не покрылись кровью.

Вновь она замолчала.

— Кто же победил? — тихо промолвил Хаген.

— Оба противника были равны по силе. Но неожиданно сзади, со спины, на моего сокола напал второй орел. И вдвоем они растерзали на части отважную птицу.

— Это… очень печальный сон, — проговорил Хаген, — И все же не более чем грезы. Не стоит придавать им слишком много смысла.

— О нет, дядя Хаген, — печально возразила Кримхилд, — Это был не просто сон, а предупреждение.

— Ей кажется, — пояснила мать, — что этот сокол — прекрасный юноша, который возьмет ее в жены, — Она улыбнулась: — Кримхилд еще дитя, Хаген, — Девушка бросила на мать сердитый взгляд, но та не обращала внимания, — А дети верят в сны, потому как не знают, что их ожидает в жизни. Это тоска по верной любви. О том, что ей не довелось еще пережить.

— И не желаю испытывать такого никогда, — вмешалась Кримхилд. — Если это так жестоко — я откажусь от подобных чувств. И никогда не позволю мужчине прикоснуться ко мне.

«Но тебе придется это сделать, — грустно подумал Хаген, — Потому что ты королевская сестра. А сестер и дочерей монархов не минует участь простых крестьянок. И тех и других продают. Только цена за них бывает разной».

Кримхилд нельзя было назвать ребенком. В неполные пятнадцать лет она уже почти превратилась в женщину, ее мягкие, нежные черты обещали вскоре превратить ее в красавицу. Не один благородный юноша уже пытался предложить ей руку и сердце — но всех ожидал отказ. Но когда-нибудь появится тот, кто получит согласие. И выбирать будет не Кримхилд.

— Ты судишь сгоряча, — улыбнулся Хаген, — Быть может, сон предупреждает тебя быть поосторожнее и, чтобы не остаться одной, не разбивать сердца отказом слишком многим храбрым рыцарям, — Добрая ирония, скрытая в его словах, ускользнула от Кримхилд, только Ута тихонько рассмеялась. «Но потерпи, — мысленно добавил Хаген. — Наслаждайся детством, пока есть возможность».

Повернувшись, чтобы выйти, Хаген взглянул в окно.

Над крепостью кружил черный ворон.