"Вольфганг Хольбайн. Рыцарь Хаген (fb2)" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг)

Часть первая ЗИГФРИД

Глава 1

Буря утихла, и теперь, после долго бушевавшего ненастья, река умиротворенно катила свои воды. Сквозь тяжелые серые тучи едва пробивались слабые лучи весеннего солнца, а ветер был злобным и колючим. До самого горизонта простирался пустынный берег, лишь кое-где покрытый редкой травой. Еще недавно яростно разбивавшиеся о него волны сейчас тихо плескались — Рейн словно отдыхал после бури, а может, собирал силы для нового штурма. В воздухе пахло туманом, и серая дымка окутывала небо над рекой — противоположный берег едва виднелся за серой пеленой. Хотя зима в этом году необычно рано сдала позиции, чувствовалось, что весна еще не одержала окончательной победы.

В монотонный шелест волн влился приглушенный рокот. На гребне холма появилась цепочка тёмных силуэтов, топот лошадиных копыт становился все громче. Перепуганный ворон с карканьем выпорхнул из зарослей кустарника, где он укрывался от ненастья. Маленькие точки вдалеке сформировались в четкие контуры: по склону холма к воде спускалась вереница всадников. Копыта лошадей, увязая в мокром песке, оставляли глубокие следы — но они тут же исчезали, будто река давала понять людям, как преходяще любое их деяние. Стряхнув с оперения последние капли влаги, ворон совершил еще один круг над водой, а затем улетел прочь.

Отряд представлял собой жалкое зрелище. Одежда всадников была изорвана и заляпана грязью, некогда сияющие железные латы утратили блеск. С ожесточенными лицами, скрючившись в седлах и мертвой хваткой вцепившись окоченевшими руками в поводья, воины продвигались вдоль берега Рейна. Многие из них были ранены, о чем свидетельствовали окровавленные повязки, иные даже не считали нужным перевязать раны. Из последних сил они держались в седлах. Тела лошадей блестели от пота, несмотря на холод. Белые клочья пены срывались с их губ, слышно было тяжелое дыхание загнанных животных. Не зная отдыха, они мчались многие часы, а может, и дни. Всадник, возглавлявший отряд, внезапно натянул поводья, поднял руку и гортанно вскрикнул. Один за другим его спутники тоже остановились, расположившись тесным полукругом. Кони беспокойно били копытами, стремясь поскорее к реке, к водопою.

— Остановимся здесь, — прозвучал приказ предводителя. — Лошади нуждаются в отдыхе.

Внешне этот человек ничем не отличался от остальных рыцарей. Одежда его была такой же простой, оружие покрыто зазубринами и высохшей грязью. Ростом он был даже ниже иных своих спутников. Единственным, что привлекало взгляд, были его шлем и щит, выкованные из черной стали. Массивный шлем венчали два орлиных крыла, оттенявших резко очерченное, изборожденное морщинами лицо, заросшее густой черной бородой. Круглый боевой щит, как и шлем, казался несколько громоздким. Одет всадник был в национальный костюм норманна: черный камзол и перевязь из прочного грубого сукна не обременяли никакие украшения. Кожаные перчатки и сапоги были подбиты узкими полосками черненого железа. На плечи наброшен длинный плащ — единственная деталь костюма не черного, а темно-красного цвета.

Нет, Хаген из Тронье внешне ничем не отличался от своих спутников. Напротив, среди рослых, мускулистых воинов фигура его казалась маленькой и незаметной. Но кто угодно с первого взгляда угадал бы в нем предводителя маленького отряда. Что-то было в его голосе, в манере держаться и прежде всего во взгляде, позволявшее безошибочно это определить.

— Так близко от цели, господин? — К Хагену приблизился смуглый, невысокого роста всадник в простой одежде кнехта, — До Вормса уже недалеко, мы можем успеть туда к полудню.

— Не важно! — Хаген с трудом спрыгнул на землю и схватился за седельную луку: он едва стоял на ногах. — Или нет, как раз в этом все и дело. Не пристало нам возвращаться домой ободранными, как попрошайки.

Лангобард Гримвард усмехнулся — как всегда, когда они с Хагеном расходились во мнениях, в его улыбке скрывалась ирония. Однако, послушно склонив голову, он спрыгнул с седла в мокрый, вязкий песок. Конь облегченно фыркнул, освободившись наконец от тяжелой ноши.

Остальные всадники тоже спешились. Войско Хагена состояло из представителей самых разных народов: белокурые великаны с севера, маленькие, жилистые темноглазые южане, даже гунны — желтокожие, с чуть раскосыми глазами. Ни один рыцарь не походил на другого: если бы кто-то захотел воочию созерцать все разнообразие народностей мира, отряд послужил бы ему великолепным примером. И все же что-то объединяло их всех. Казалось, эти воины были братьями — но не кровные узы сплотили их, а сообща пережитые тяготы и страдания.

«Да, — подумал Хаген, — последние две недели принесли много невзгод». Он грузно опустился на влажный, холодный песок. Давно ли он в последний раз так же сидел на этом берегу, глядя на воду? Два месяца назад? Ему они показались куда длиннее — скорее два года или нет, два человеческих века, два столетия. Тогда тоже небо было серым, сплошь затянутым тучами, а на полях лежал снег: была еще зима. Было куда холоднее, чем теперь. Но сейчас он мерз сильнее.

Хаген попытался отогнать прочь мрачные мысли. Но тьма окутывала его душу до самой глубины, как болезнь, от которой невозможно было излечиться. Неужели два месяца могли так перевернуть его жизнь, что теперь, возвращаясь домой, он не испытывал радости, будто дом стал чужим?

Нет, мир не изменился. Он сам стал другим.

Дело было не в том, что тени казались ему мрачнее, и не в том, что земля стала беднее, а холод болезненно впивался в самое сердце. Что-то изменилось в нем самом, в его душе.

Негромкий скрип песка под чьими-то шагами прервал его мысли. Рука невольно потянулась к перевязи.

— Не помешаю, господин? — Это был Гримвард. От взгляда лангобарда, разумеется, не ускользнуло инстинктивное движение Хагена. Иные расценили бы его как привычку воина быть все время начеку, но в действительности это говорило о крайней степени его усталости. Гримвард промолчал, сделав вид, что ничего не заметил.

Хаген откинулся назад, облокотившись на локоть.

— Нет, присаживайся. Только забудь слово «господин». По крайней мере когда мы одни.

Гримвард опустился рядом, зачерпнул рукой горсточку песка:

— Трудно будет к этому привыкнуть.

Хаген недовольно хмыкнул:

— Мы же не в Вормсе! Целых два месяца ты называл меня просто по имени, и я не вижу причин это менять только потому, что теперь мы почти дома, — Он помолчал, глядя на свинцово-серые волны, — Дома…

— В твоем голосе сквозит горечь, господин… Хаген, — быстро поправился Гримвард, — Ты не рад возвращению в надежную крепость?

Хаген глубоко вздохнул. Тень пробежала по его лицу. Как и Гримвард, он задумчиво погрузил руку в песок.

— В надежную крепость… — пробормотал он. — Неплохо сказано, Гримвард, — но чего стоит такая надежность, если она заканчивается за ее стенами?

Лангобард промолчал. Десять дней они двигались вдоль берега реки, избегая городов и деревень. Такова была воля Хагена, и воины его считали, что предводитель отдал этот приказ из-за внешнего вида войска. Полные сил и надежд, отправлялись они в поход два месяца назад — блистая оружием, с решимостью на лицах. Теперь же они были лишь кучкой изможденных, усталых людей — жалкая пародия на отряд, некогда покидавший Вормс. Они возвращались домой с победой, но выглядели проигравшими.

И рыцари думали, что Хаген из Тронье не хочет показывать людям, в каком жалком состоянии пребывает его войско.

Но Хаген поступал так не только поэтому. Истинная причина была иной, куда более простой. Его душа была исполнена горечи, и все пережитое за шестьдесят дней похода вдоль границ империи лишь усиливало ее. Неизвестно когда и где нанесенная Хагену рана открывалась все шире. Разумеется, он был героем, вождем, в которого верил народ. А он одновременно восхищался своим народом и страшился его, страдая под бременем славы, о чем догадывались лишь немногие друзья. Но, быть может, на самом деле он страшился самого себя?

— Вормс не так уж надежен, — внезапно проговорил Хаген. К удивлению Гримварда, в его голосе не прозвучало ни горечи, ни гнева. Он просто утверждал очевидное. — Как ты можешь говорить о безопасности, когда страну разоряют банды разбойников, а у границ пахнет войной так, что тяжело дышать?

— Войны не будет, — возразил Гримвард, — А…

— Ты ошибаешься, — спокойно перебил его Хаген, — Поверь мне, друг. Твои соотечественники в Паннонии давно уже поглядывают на наши земли и богатства, Рим только и ждет повода нарушить мир, а на востоке саксы всегда готовы прибрать к рукам то, что упустит римское войско.

Если бы кто-то иной обратился к нему с подобной речью, Гримвард не раздумывая выхватил бы из ножен меч и слова были бы оплачены кровью. Он давно покинул родину — больше пятнадцати лет назад, из которых последние восемь провел при дворе короля Гунтера, а последние пять был другом Тронье (о чем в Вормсе знали немногие). Но за все эти годы родина не стала ему чужой. Гримвард был рожден крепостным и жил как раб до тех пор, пока не попал в Бургундию. И хотя его страна и его народ принесли ему горя не меньше, чем иному — злейшие враги, он любил свою родину. Наверное, потому, что родная земля была единственным имуществом раба. Он не одобрял политику Рима — политику завоевания и разорения, но не мог допустить, чтобы о его родине говорили с презрением. В этом они были с Хагеном едины, и Гримвард знал, что слова друга не имели целью задеть его лично.

— Война будет, Гримвард, поверь мне, — повторил Хаген, — Я это чувствую, — Он быстро вскочил на ноги. Повернув голову, прищурился, вглядываясь в даль. От воды поднимался густой серый туман. — Пусть люди отдохнут, — продолжал он изменившимся голосом, — Нужно почистить лошадей и сменить одежду. Нельзя допустить, чтобы издалека было видно, что я привел в Вормс горстку оборванцев.

— Что ты задумал? — Гримвард оставил без внимания насмешку Хагена.

Тронье пожал плечами:

— Ничего. Я… хотел немного осмотреть окрестности, вот и все.

Лангобард хотел последовать за ним, но Хаген жестом остановил его:

— Нет, Гримвард. Я хочу побыть один.

Гримвард замялся. Рука его невольно схватила рукоять меча, который в отличие от других он носил справа, хотя не был левшой.

— Не беспокойся, — молвил Хаген, — Здесь все спокойно. Ты ведь сам сказал: мы почти в Вормсе.

Гримвард расценил это как отговорку. Взгляд его темных, глубоко посаженных глаз оставался озабоченным. Наверняка он думал сейчас о разбойниках, жертвой которых мог оказаться любой путник в этой пустынной местности. В конце концов он молча поклонился, повернулся и пошел обратно.

Хаген взобрался на вершину холма и затем спустился вниз по противоположному, почти отвесному склону. Из-под ног полетели камни и комья глины. Он ускорил шаг, балансируя руками, чтобы не упасть. У подножия холма он остановился.

Резкий порыв ветра едва не сбил Хагена с ног. Перед ним простирался заболоченный, заросший сероватой травой луг. Белесые камни местами проглядывали сквозь мох. Тоненький быстрый ручеек широкой дугой огибал одинокий старый дуб, неся свои воды дальше, к Рейну. Хаген оправил плащ и нерешительно оглянулся. Он сам не мог бы толком объяснить, зачем пришел сюда, зачем покинул отряд. Его спутники могли расценить это как бегство.

Хаген встряхнулся. Чепуха! Люди слишком утомлены, чтобы думать о чем-то другом, кроме родного дома, мягкой постели и кубка доброго вина.

И все же не случайно он пришел сюда — точно так же, как и неспроста отдал приказ остановиться на этом самом месте. Именно здесь состоялся первый привал их отряда на пути из Вормса. Сейчас он узнал массивный дуб, и ручеек, и редкую поросль кустарника. Трава здесь тоже росла редко, зато туман, казалось, сгущался еще сильнее.

Да, он пришел сюда, чтобы побыть одному и поразмыслить — о том, что довелось им пережить и что делать дальше. Быть может, это были последние минуты одиночества. Дома, в Вормсе, такой возможности уже не представится. Он слыл человеком замкнутым, одиночкой, и это соответствовало истине. Вормс был большим городом, в котором кипела жизнь, и минуты уединения были на вес золота. Хаген знал, что ни ему, ни его товарищам не удастся избежать иллюзии защищенности и надежности, внушаемой его стенами. Очень скоро, быть может даже на следующее утро, будут забыты пережитые невзгоды. А через несколько дней для них все станет смутно вспоминаемым кошмарным сном. И для него — тоже.

Хаген оглянулся, и на какой-то момент ему показалось, будто он уже видит остроконечные зубцы крепостных стен.

На самом деле пройдет всего несколько часов, они минуют последнюю излучину Рейна, и Вормс во всей красе и мощи предстанет перед ними. Гримвард был прав — Хаген действительно стремился в Вормс, стремился погрузиться в иллюзию мира и благополучия. Он устал. Последние шестьдесят дней отняли у него больше сил, чем он сам себе признавался. На его глазах отряд гордых всадников, с уверенностью в глазах и улыбкой на устах отправлявшихся в поход, превратился в горстку измученных людей — так с чего он взял, что был исключением? Потому что он был героем? Непобедимым Хагеном из Тронье, человеком, слава о котором разнеслась далеко за пределы Бургундии и Тронье, чье имя отваживались произносить лишь шепотом?

Смешно.

Он был всего лишь человеком, а не легендарным героем, хотя почти стал им еще при жизни. Ему было уже сорок три года — он миновал пору расцвета сил, хотя пока еще не чувствовал прихода старости. Но быть может, ждать осталось недолго.

Хаген устало снял шлем, положил его рядом с собой в траву и провел ладонью по поредевшим, но все еще черным как смоль волосам. Рука сильно болела. Он уселся на землю, стянул тяжелую боевую перчатку и увидел капельки свежей крови. Рана снова открылась; будто крошечные иголки глубоко впились в плоть от одного лишь взгляда на нее. «Так и есть, — с горькой иронией подумал Хаген. — Я постепенно старею». Были времена, когда на подобную царапину он не обратил бы внимания.

Он сорвал пучок травы и прижал его к ране, дожидаясь, пока она перестанет кровоточить. Картина недавнего нападения вновь встала перед глазами. Это была банда разбойников — двадцать, от силы двадцать пять человек — потрепанные голодранцы на тощих клячах, вооруженные плохим оружием. Ожесточенность на их лицах объяснить можно было скорее голодом, чем жаждой крови. Они дорого заплатили за свою ошибку в выборе жертвы. Хаген и его отряд оказались вовсе не беззащитными путешественниками, за которых их приняла свора бандитов, а когда злодеи поняли, что драться придется с дюжиной бывалых воинов, — было уже поздно. Не многим из них удалось избежать кровавой резни — иным словом сражение, разыгравшееся в глухой чаще леса, назвать было сложно. Но мысль об этом вовсе не наполнила душу Хагена триумфом или гордостью. Истинный воин не может быть горд, обратив в бегство горстку разбойников с большой дороги.

Но не один лишь этот случай так удручал Хагена. В Бургундском королевстве было неспокойно. Он сказал Гримварду, что чует неладное, беду, будто над страной сгущаются недобрые грозовые тучи, — и при этом он не кривил душой.

Только всем его подозрениям не находилось объяснимой причины, и Хаген прекрасно понимал, что Гунтер не станет его слушать. Бургундия была богатой державой, а блеск двора в Вормсе распространялся и на окрестные города и деревни. Поля давали хороший урожай, люди были сыты и согреты холодной зимой, и даже ненастья и беды, иногда посылаемые богами на землю — чтобы напомнить людям о бренности жизни и о том, что Аасы могут быть своенравны, — в последние годы щадили Бургундию. Не было в королевстве ни бедняков, ни нищих, а разбойники…

«Разбойники, — он уже слышал насмешливый голос Гунтера, — существовали во все времена, мой друг. Мы отправим отряд рыцарей, чтобы их схватили. Нельзя же судить о благополучии страны по какой-то шайке голодранцев, и мир не перевернется из-за того, что ты сегодня плохо выспался».

Да, так все и будет, и он, Хаген, склонит голову и со всем согласится, как он делал всегда. Он не скажет, что видел на горизонте знак — предвестник Рагнарока, конца света. Он промолчит, как молчал с тех пор, когда дал клятву у смертного ложа Данкрата позаботиться о его сыне. Помочь ему нести корону, слишком тяжелую для него, подняться по недосягаемым ступенькам трона. Называть его королем, которым он не был. Гунтер был слаб, но его слабость превращалась в силу, когда рядом стоял Тронье. Нет, Хаген не станет говорить Гунтеру, что он молил Одина, Тора и Фрею, но не получил ответа, не скажет и о том, что знает, почему молчали боги. Он пробовал завести об этом речь с Гунтером — единственный раз, и никогда больше с тех пор. Род Гидипидов называл теперь себя бургундцами, а королевство — Бургундией, и правители его отвернулись от старых богов, больше по политическим причинам, нежели из-за веры. Над стенами Вормса простирались теперь не копье Одина и не молот Тора, а христианский крест — Аасы уступили место Христу и его апостолам. Но древние боги не умерли. Хаген не был религиозным человеком. Он не знал, существуют ли боги реально, будь то Аасы или христианский Бог, но он был убежден: если они жили, то могли управлять судьбами каждого человека, каждой империи. Он чувствовал, что времена будут меняться — быстро и именно теперь. Так же, как старые боги канули в туман Вальгаллы, сгорит в пламени Рагнарока мир, над которым они властвовали. Быть может, он застанет день, когда завершится Прошлое и начнется Будущее, и начало будет ужасным, сопровождаемое болью, кровью и смертью. Вот что чувствовал Хаген, что пугало его.

Внезапный шорох оторвал его от раздумий. Подняв взгляд, Хаген краем глаза заметил мимолетное движение у кромки леса. Он вскочил на ноги, схватил шлем и бросился вперед, прямо в густую чащу. Тоненькие ветки, будто узловатые коричневые пальцы, вцепились в лицо и плащ, будто дух этого леса всеми силами сопротивлялся нежеланному вторжению. Впереди Хагена бежал человек, то и дело среди деревьев мелькала темная накидка и длинные черные волосы. Хаген споткнулся, рукой схватился за ствол дерева и тут же стиснул зубы от резкой боли. Чем дальше он углублялся в лес, тем труднее было бежать: дождь превратил землю в сплошное месиво, ноги увязали в чавкающей грязи.

Но беглец испытывал такие же трудности. Хаген отчаянно рванулся вперед, срезая путь убегавшему, и бросился ему под ноги. Оба упали. Беглец тут же приподнялся, пытаясь улизнуть на четвереньках, и голой пяткой ударил Хагена, целясь в лицо, но попал по шлему, распоров себе ступню. Хаген, умудрившись схватить его за волосы, рванул противника к себе. Тот пронзительно вскрикнул, снова падая, и на этот раз неподвижно замер на земле, прикрыв голову руками. Вскочив на ноги, Тронье приставил острие меча к его спине.

— Вставай, — приказал он. — Но медленно!

Пленник нерешительно поднялся на колени, затем выпрямился во весь рост.

Хаген ошарашенно опустил оружие. Перед ним стояла женщина, вернее, девочка лет четырнадцати — пятнадцати, худенькая, невысокого роста. Надето на ней было мешковатое рубище, перехваченное в талии пояском. Длинные волосы не знали воды, судя по всему, уже полгода. Лицо покрывала сплошная маска грязи, из-под которой на Тронье испуганно таращились огромные темные глаза. Босые ноги девочки тоже были неимоверно грязны, а над левой бровью сочилась кровью свежая царапина — падая, она наткнулась на сучок. Пораненная ступня тоже кровоточила, от сильной боли малышка переминалась с ноги на ногу.

Хаген смутился. Он представил вдруг, насколько нелепо он выглядит — со свирепым лицом и обнаженным клинком — перед перепуганным до смерти беззащитным ребенком. Смущенно улыбнувшись, он отпустил плечо девочки и спрятал меч в ножны.

Облегченно вздохнув, та отступила назад и принялась растирать затекшее плечо — очевидно, железная хватка воина причинила ей боль.

— Кто ты такая? — строго осведомился Хаген, — И что тебе здесь нужно?

— Я… — Девочка потупила взгляд, — Меня… меня зовут Хельга, — запинаясь, пробормотала она. Глаза ее затравленно бегали.

— Хельга, — Хаген кивнул, — И что же ты тут делаешь? Разве ты не знаешь, что маленькой девочке опасно бродить одной по лесу? Ведь на тебя могут напасть разбойники…

Хельга упрямо замотала головой, но, тут же опомнившись, вновь опустила глаза и отступила еще на шаг. Мимолетная улыбка скользнула по ее губам.

— Да, — Голос ее дрожал, Хаген чувствовал, что девочка боится, но боится не только его.

— И все-таки ты пошла в лес совсем одна? — Тон его теперь смягчился, будто Хаген чувствовал себя виноватым, причинив девочке боль, и теперь старался загладить вину.

— Я… я хорошо знаю лес, — не поднимая глаз, отвечала Хельга, — И не боюсь. Никто меня не поймает.

Хаген подавил усмешку:

— Но я же тебя поймал.

— Но ты не разбойник, господин, — уверенно заявила крошка, — И к тому же я была неосторожна. Ты бы меня и не заметил, будь я немного осмотрительнее.

— Что же ты так неосторожно повела себя?

Девочка смутилась.

— Я… подглядывала за тобой, — призналась она, — За тобой и твоими спутниками. Я никогда не видела ничего подобного. Вы… рыцари?

Хаген не знал, рассердиться ему или чувствовать себя польщенным. Он подумал, что ведет себя глупо, теряя время на разговоры с этим ребенком.

— Во всяком случае, ты не разбойник, — заключила Хельга и добавила, взглянув на его платье: — Но ты не из Бургундии.

— Нет, не из Бургундии, — улыбнулся Хаген, — Но я держу путь в Вормс.

— Так я и думала, — Хельга кивнула, — Весной здесь проходило много чужестранцев, и все направлялись в Вормс. Ты одет как воин, а куда еще воин может направляться?

— Ты считаешь, что в городе собирают войско? — улыбнулся Хаген.

Хельга пожала плечами и смахнула со лба прядку прилипших волос. Царапина над глазом перестала кровоточить, но девочка этого даже не заметила.

— Я не разбираюсь в этом, господин, — Преодолев первый испуг, она немного освоилась. В ее взгляде теперь сквозило любопытство. — Но моя мать говорит, что в больших городах всегда нужны воины, — Она шмыгнула носом и подошла ближе, — Ты выглядишь усталым, господин. Наверное, ты проделал долгий путь?

— Да, очень долгий, дитя мое.

— И хочешь попасть в Вормс. Тогда ты должен вымыться и переодеться. Они там, в городе, очень придирчивы. И могут не открыть вам ворота.

Хаген опять с трудом подавил смех. Малышка с каждой минутой нравилась ему все больше. Скорее всего, она была дочерью бедного крестьянина или поденщика. Но если ее прилично одеть, чисто вымыть и причесать — она наверняка могла бы выглядеть даже привлекательной.

— И все же, — Хаген решил сменить тему, — что делает такая крошка совсем одна в лесу — кроме того, что она подсматривает за путниками?

Хельга промолчала. В ее глазах опять промелькнул страх. Туман вдруг сгустился, будто слова Хагена потревожили злых духов, населявших лес.

— Я… я ищу Регис, — пробормотала девочка.

— Регис?

Хельга кивнула:

— Нашу козу. Мать послала меня с ней на луг, но я… я задремала, а когда проснулась, ее уже не было. — Ее голос задрожал. — Прошу тебя, господин, я должна найти Регис, пока ее не задрал волк или не украли чужие. Мать прибьет меня, если я вернусь без козы. Это все, что у нас есть. Нам нужно молоко и…

— Вы ведь очень бедные? — перебил девочку Хаген.

— Нет, — Судя по тону Хельги, он сказал глупость. — Мы небогаты, но живем достойно, не голодаем. Когда благородные господа из Вормса охотятся здесь или устраивают празднества, мать всегда помогает на кухне.

— И все же она тебя прибьет, если вернешься без козы, — вздохнул Хаген.

Хельга молчала, да Хаген и не ожидал ответа. Задумавшись, он взглянул на берег, где ждал его отряд. Он давно должен был уже вернуться. Гримвард будет беспокоиться и отправится его искать.

— Где ваш дом? Далеко отсюда?

— Нет, — смущенно пробормотала Хельга, показывая на запад, — Не… не очень. Сразу за лесом.

— Так отправляйся домой. Найдется твоя коза.

Хельга умоляюще уставилась на него. Смущение Хагена росло.

— Ну иди же! — грубо рявкнул он, — Чего ты ждешь? Ваша коза не вернется домой, если ты будешь стоять здесь и таращиться на меня, — Девочка вдруг как-то съежилась, страх снова отразился в ее глазах, — Не оторвет же мать тебе голову?! — прибавил он немного мягче.

Хельга потупила взгляд:

— Конечно, господин. Только…

— Что?

— Я… у меня так болит нога, и… и я боюсь, — пробормотала она. — Мать задаст мне трепку и…

— И ты хочешь, чтобы я пошел с тобой и замолвил за тебя словечко? — Хаген покачал головой. Что вообще придумала эта кроха?

Но тут — было ли это случайностью? — туман вокруг них вдруг рассеялся, и взгляд Хагена упал на поврежденную ногу девочки. Рана все еще кровоточила, должно быть, она оказалась глубже, чем он думал.

— Здесь недалеко, господин, — не поднимая взгляда, промолвила девочка. Говорила она так тихо, что слова почти тонули в шуме листвы.

— Ну пойдем, — Хаген был ужасно зол, но скорее на самого себя, чем на нее.

Хельга облегченно вздохнула, медленно повернулась и пошла по тропинке.

«Что я здесь делаю? — думал Хаген, совершенно сбитый с толку. — Я давно уже должен сидеть в седле и направляться к Вормсу!»

Девочка все дальше углублялась в чащу. Прихрамывая, она старалась не наступать на больную ногу, но отстранила руку Хагена, когда тот хотел ее поддержать. Вскоре кромка леса и заболоченный луг пропали из виду. Туман сгустился, становилось все холоднее, дышать стало тяжело. Земля под ногами из вязкого месива превратилась в каменистую почву, торчащие отовсюду узловатые корни мешали идти вперед. В серой пелене тумана фигура девочки неясным силуэтом маячила перед глазами Хагена. Он никак не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего. Трудно было поверить, что всего лишь в нескольких часах пути от этого мрачного туманного леса находится Вормс, где царит совершенно иная жизнь.

Наконец перед ними замаячил просвет.

— Вот и наш дом, господин, — сказала Хельга.

Хаген шагнул вперед, пытаясь разглядеть в тумане маленький домик, на который показывала девочка. Хижина была не больше хлева — удивительно, как здесь могли жить люди! Крыша была сколочена из грубо обтесанных бревен, щели законопачены мхом и соломой. Рядом с дверью виднелось единственное крохотное окошко, прикрытое массивным ставнем. Из трубы курился тоненький дымок. Должно быть, огонь в хижине горел очень слабо — только для того, чтобы хоть немного прогнать холод и сырость. Навстречу им из-за дома, громко залаяв, выскочил косматый серый пес.

Хаген едва заметно покачал головой:

— Твоя мать дома?

Собака, оскалив пасть, преградила ему путь, не смея приблизиться к незнакомцу в темной одежде, будто чувствуя его превосходство.

— Тихо, Фенрис! — приказала Хельга. Она обернулась к Хагену: — Да, господин, она дома. Но ты и в самом деле хочешь… — Она смущенно улыбнулась. Теперь, когда они были уже дома, ее, видимо, начали одолевать сомнения: правильно ли она поступила, приведя сюда чужого? Рыцарь он был или нет — она ничего не знала о нем и его намерениях.

— Я поговорю с ней, — решил Хаген.

Девочка кивнула. Кулачки ее сжались так, что под кожей проступили косточки, глаза вновь наполнились страхом. Хаген подбадривающе кивнул ей и направился к дому.

Должно быть, его шаги услышали в хижине. Дверь отворилась, и из дома вышла женщина, остановившись в тени приземистого крыльца, будто не желая подставлять лицо дневному свету.

— Это твоя мать? — вполголоса спросил Хаген. Хельга не ответила, и, расценив ее молчание как согласие, он шагнул вперед, — Ну пойдем же, — пробормотал он. — У меня мало времени.

Мать Хельги была невысокого роста, худенькая, как и ее дочь. Хаген с любопытством уставился на нее. Она выглядела куда старше, чем он ожидал, судя по возрасту девочки, — но старухой ее назвать было нельзя. Волосы женщины поседели, но оставались густыми, а глаза, окруженные сеткой морщинок, глядели ясно и живо. Хаген не смог прочитать в них ни удивления, ни испуга. Поверх платья на длинном витом шнуре висел маленький костяной крестик. Странно — христианский символ совершенно не вязался с обликом женщины.

— Приветствую тебя, Хаген из Тронье, — произнесла незнакомка, когда Хаген остановился перед ней.

Хаген не смог скрыть удивления:

— Ты… знаешь меня?

Старуха кивнула:

— Кто же не знает такого воина, как ты, господин! — Голос ее был молодым и совсем не вязался со сгорбленной фигурой и изборожденным морщинами лицом. Хаген отметил, что подобострастия, к которому он привык, общаясь с людьми из народа, в нем не было. Лицо ее озаряла едва заметная улыбка.

Она покачала головой:

— Необязательно видеть тебя, Хаген, чтобы узнать. Я слышала, что ты возвращаешься в Вормс, — Она вздохнула, шагнула в сторону и кивнула на дверь: — Проходи и будь нашим гостем, благородный господин.

Хаген хотел было покачать головой, но, тут же передумав, принял приглашение. Старуха заинтриговала его. Что-то было в ней, невыразимое словами, что волновало его душу. Он испытывал такое же удивительное чувство, что и в присутствии Хельги, но сейчас оно было намного сильнее. Хаген невольно оглянулся, ища взглядом девочку, но ее нигде не было. Должно быть, от страха она убежала.

В доме оказалось темно и тепло, теплее, чем он ожидал, и только теперь Хаген заметил, как холодно было на улице. Туман пропитал влагой его так и не успевшее высохнуть платье; руки и ноги одеревенели. Хаген ощутил вдруг смертельную усталость.

Старуха следом за ним проскользнула в дом, прикрыла дверь и жестом показала на стол:

— Присаживайся, Хаген из Тронье. Я не могу предложить тебе много, но, если удовольствуешься хлебом и водой, будь моим гостем.

— Я не могу остаться, — отвечал Хаген. В темноте он пытался рассмотреть лицо женщины, но огонь в печи давал лишь тепло, а не свет. Однако можно было разглядеть убогую обстановку хижины — кроме стола и двух приземистых деревянных табуретов здесь стояли еще кровать с соломенным матрацем и массивный деревянный ларь. К стене над ним была прибита полка с домашней утварью. «Только одна кровать», — удивился про себя Хаген. Вслух он произнес:

— Мои спутники ждут на берегу реки. Они будут беспокоиться, что меня так долго нет. Я… пришел только из-за козы.

— Козы? — Старуха открыла ларь, извлекла оттуда деревянное блюдо и чистое полотенце, — Какой козы?

— Которую пасла твоя дочь, — Хаген начинал сердиться: смеется над ним, что ли, эта баба? Он вытащил из мешочка с деньгами монету и положил ее на стол, — Я ее покупаю. Мои люди голодны и хотят мяса. Думаю, этих денег будет достаточно.

Старуха пристально взглянула на него, затем наклонилась и взяла монету кончиками пальцев.

— Этого хватит, чтобы купить на рынке целых три козы. Ты очень щедр, господин. Но тебя ведь попросила об этом моя дочь?

— Я…

— До Вормса осталось полдня пути, — продолжала женщина, качая головой и кладя монету на стол. — И столько же времени тебе понадобится, чтобы забить козу и приготовить еду, — Она негромко рассмеялась, — Уже не в первый раз это глупое дитя засыпает на лугу, а Регис убегает от нее, господин. Но животные куда умнее, чем мы думаем. Коза вернется домой, когда наступит ночь и она проголодается. Забери свои деньги, Хаген из Тронье, благодарю тебя.

Нерешительно взяв монету, Хаген повертел ее в руке, не спуская глаз со старухи. Красноватый свет придавал ее чертам мягкость, и казалось, пропали даже морщинки вокруг глаз, словно она вдруг помолодела. Должно быть, в юности она была очень похожа на дочь.

— Не беспокойся, господин. Я не накажу Хельгу. Она еще ребенок, какой с нее спрос! А теперь присядь и раздели со мной угощение.

Хаген покачал головой:

— Я не голоден. И к тому же меня уже давно ждут.

— Ты привык не к хлебу и воде, — сказала женщина, — Тогда давай я хотя бы осмотрю твою руку — в благодарность, что проводил мою дочь через лес.

— Ты… — Хаген невольно поднял руку и уставился на перчатку. — Откуда ты знаешь?..

— У меня есть глаза, чтобы видеть, господин. Сними перчатку, я обработаю рану. У меня есть целебная мазь.

И не успел он возразить, как старуха стянула с него перчатку. Скрюченные руки оказались на удивление сильными, кожа была нежной и гладкой, как у юной девушки.

— Выглядит не очень хорошо, — проговорила она, — Рана откроется, если ее не прочистить и не перевязать. Сядь вон туда и подожди немного.

Хаген молча повиновался. Старуха тем временем опять открыла сундук и, бормоча что-то себе под нос, принялась в нем копаться. Ее острые, костлявые лопатки торчали, точно пара крыльев, проступая из-под темного платья. Она низко наклонилась, и Хаген брезгливо отметил, что голова ее была покрыта струпьями.

Взгляд выхватил из темноты продолговатый предмет, висевший над дверью напротив. Не сразу в тусклом свете очага Хаген рассмотрел, что это был деревянный крест, похожий на тот, что висел у старухи на шее. Прямо под ним висели палочка для рунического письма и серебряный молот Тора.

Хаген удивленно вскинул брови. Старуха вернулась, неся в руках глиняный горшочек, наполненный вязкой темно-серой массой — очевидно, это была ее мазь.

Жестом Хаген показал на крест и молот:

— Как такое возможно? Христианский крест и эти, — он многозначительно подчеркнул слово, — языческие символы?

Старуха усмехнулась.

— Возможно, — отвечала она, — Вполне возможно, Хаген из Тронье, — Она развернула чистый платок и деревянной ложкой положила на него слой мази. Резкий неприятный запах распространился по хижине, — Наверное, воину из Тронье, сражающемуся под Бургундским Крестом, этого не понять.

Хаген встрепенулся.

— Я сражаюсь за Бургундию, — отрезал он, — А не за крест.

— Который начертан на гербе Бургундии лишь потому, что Рим распространяет христианство, и лучше бороться на сильной стороне, а не против нее, — добавила старуха, беря его руку.

Хаген стиснул зубы, когда влажный платок коснулся раны. Мазь жгла как огонь.

— Неужели ты в самом деле не веришь в древних богов, Хаген из Тронье? — не поднимая глаз, продолжала старуха, — Или ты забыл веру своих предков?

— Не имеет значения, во что верит воин, — отвечал Хаген, — Важно, что он делает.

— И я точно так же могу ответить, что не имеют значения внешние символы — важна вера в сердце, — Она взглянула на него: — Неужели ты считаешь, что боги обращают внимание, крест или руническая палочка висит над дверью жилища? Я бы посочувствовала таким богам.

Хаген невольно усмехнулся.

— Они могут оказаться ревнивыми, — промолвил он, — К кресту ли, к молоту.

Улыбка внезапно сползла с лица старухи.

— Да, они ревнивы, Хаген. И люди почувствуют их гнев очень скоро.

Мороз пробежал по коже воина. Ему вдруг стало невыносимо тяжело под пристальным взглядом живых серых глаз. Он отдернул руку:

— Кто ты? Ты ведь не крестьянка и не знахарка. Может, ты ведьма?

— Нет, — Улыбнувшись, она вновь взяла его за руку, продолжая обрабатывать рану. Теперь он почти не чувствовал боли, — Я всего лишь человек, у которого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Я вижу знамения на небесах, Хаген. Порой, тихими ночами, когда молчит лес, я слышу стенания тех, кому суждено умереть. Рагнарок близится.

Хаген замер. Не в первый раз он слышал подобное пророчество, но никогда ужас его не был столь глубок.

— Ты…

— Ты знаешь, что я говорю правду, Хаген из Тронье, — перебила старуха. — Потому что ты видел те же знаки, что и я, ты слышал в грезах голоса проклятых. Мы с тобой люди одного мира. Но мир этот умирает. — Глядя в пустоту, мимо него, старуха тихо продолжала: — Возвращайся в Тронье, Хаген. Возвращайся туда, откуда ты родом. Здесь тебе не место, так же как и мне.

— Что ты такое говоришь? — взвился Хаген. Он чувствовал себя все более неуверенно. — Бургундия надежно защищена. Стены Вормса прочны, а мечи воинов остры.

— И сами воины исполнены доблести. Но ни один человек не может противостоять Божьей воле, Хаген. Ты возвращаешься, проделав долгий путь, и ты видел на пути своем знамения времени. Дело не в том, что крест завоевывает мир. Перемены не остановить, наступают новые времена. Быть может, пройдет целое столетие, прежде чем перемены завершатся, быть может — больше. Но не в силах людей их остановить. Будет много крови и боли.

«Что это? — в ужасе подумал Хаген. — Это же мои мысли! Я только что думал об этом, внизу, у реки!»

— Ты предвидишь будущее? — с сомнением спросил он, — Ты что… двулика? — Он прищурился: — Кто ты, женщина? Ясновидящая или просто старая сплетница, набивающая себе цену?

— Я не могу предвидеть, Хаген. Это не дано никому. Но я вижу судьбу человека, потому что это предопределено. Твоя судьба покрыта мраком, но путь твой будет трудным и полным горечи, если ты решишься идти до конца.

— Раз я не смогу избежать своей судьбы, как ты говоришь, — возразил Хаген, тщетно пытаясь придать голосу насмешливый тон, — то мне все равно придется с ней смириться.

— У всякого пути есть развилки, Хаген, и ни одна дорога не ведет в одном лишь направлении. — Старуха оставалась серьезной, — Люди говорят, что ты человек суровый и прямолинейный. Как вижу, они правы. Таких, как ты, Хаген, немного — впрочем, как нет и людей, похожих на меня. И поэтому я хочу тебя предостеречь. Я вижу на твоем пути, Хаген, боль и кровь, слезы и предательство. Тебя назовут убийцей и изменником, а многие из тех, кто любил тебя, возненавидят. И виной этому будет женщина, Хаген. Остерегайся ее.

«Женщина? — задумался Хаген, — Чепуха». Он никогда не думал о них. Он был воином, а в жизни воина женщинам не было места. Он всю жизнь придерживался этого правила и теперь был уже стар, чтобы его менять.

— Чепуха, — вслух произнес он, — Я никогда не имел с женщинами дела, как и они со мной.

— Но ведь и я тоже — женщина, Хаген из Тронье. И наши пути пересеклись.

— Я еще раз спрашиваю тебя, старуха, — негромко проговорил он, — Кто ты? У тебя ведь нет никакой козы. Ты… — Взгляд его упал на единственную кровать. — И дочери у тебя нет. Кто ты? Что тебе от меня нужно?

Серые глаза женщины выдержали его взгляд, и Хаген первым потупил взор.

— Все готово, — промолвила старуха, не обращая внимания на его вопрос.

Хаген изумился — рука была туго и тщательно перевязана, но повязки он не ощущал. А он и не заметил, когда старуха успела ее забинтовать.

— Побереги руку несколько дней. Повязку снимешь, когда рана как следует заживет. В твоем возрасте нельзя легкомысленно относиться к здоровью.

Старуха встала с табуретки, подошла к двери и открыла ее. От неожиданно яркого света, хлынувшего в хижину, Хаген зажмурился. Словно повинуясь чьей-то воле, он молча встал, надел перчатки и шлем и вслед за женщиной вышел из дома.

— Иди теперь, — промолвила она, — Тебя ждут, и Вормс уже недалек. Но помни мои слова: тебя погубит женщина, Хаген из Тронье.

Хаген быстро направился к лесу. Через несколько шагов он остановился и оглянулся. Но хижину уже окутал туман.