"Вольфганг Хольбайн. Немезида: От часа тьмы до рассвета ("Немезида" #2)" - читать интересную книгу автора

Вольфганг Хольбайн

"Немезида: От часа тьмы до рассвета"

(Немезида-2)

(пер. М. К. Костюкова)

ЧАС ТЬМЫ

- Это просто паника... Детский голос, это просто безумие. Ребенок не
способен на нечто подобное.
Юдифь повернула голову в сторону. Она разомкнула свои руки, чуть
отстранилась от меня, повернулась в сторону Карла. Она просто не могла еще
раз взглянуть на тело Эда. И я прекрасно понимал, почему: со свесившейся
набок головой и зияющей раной на шее он выглядел как посаженная на дешевый
пластиковый стул туша забитого животного, из шеи которого стекала кровь. Мне
бы тоже хотелось иметь столько же воли, как у нее, чтобы ради собственного
сохранения прекратить рассматривать тело Эда, краем глаза, снова и снова, с
каким-то мазохистским удовольствием, как только предоставлялся случай,
каждый раз борясь с подступающей тошнотой.
Я немного испугался самого себя, как только обнаружил, что совершенно
не чувствую к нему никакого сострадания, только лишь отвращение к этому
зрелищу и возмущение от бесчеловечности того, каким образом он ушел из
жизни. Я по-прежнему пытался силой подавить в себе желание в подробностях
представить себе, с каким хладнокровием и кровожадностью действовал убийца,
но еще не прошло достаточно времени, чтобы постичь весь ужас тех картин,
которые прокручивала у меня в мозгу разыгравшаяся фантазия. И все же я не
испытывал особого сожаления, что Эда нет больше с нами, и не сожалел о том,
что случилось с ним, а даже испытывал некоторое облегчение, что убийца не
покусился, например, на Юдифь или на меня самого.
В порыве отвращения к моим собственным мыслям я инстинктивно чуть
плотнее прижал Юдифь к себе, вдохнул запах ее волос и ощутил теплое,
спокойное чувство, которое напомнило мне интимный момент, пережитый нами в
подвале, - должно быть для того, чтобы убедить себя в том, что я еще могу
что-то чувствовать. Да, я не выносил Эда, но это нисколько не оправдывало
меня в моих собственных глазах. Он был бахвал, противный выскочка,
эгоцентрик, словно вырезанный из энциклопедии Брокгауза и ставший плотью и
кровью, но это была всего лишь опия его сторона, которую я узнал за то
короткое время, что мы провели вместе. Неужели моя антипатия к этому
пустозвону была настолько сильна, что оказалась важнее его гибели? Я не
ощущал в себе никакой скорби, более того, когда я повнимательнее прислушался
к себе, я услышал тихий потайной голос, который нашептывал мне, что это даже
к лучшему, потому что он был для нас лишь обузой, камнем на ногах, тянущим
нас ко дну.
Да я ли это?
Я попытался услышать в себе что-то другое, что говорило бы о том
сочувствии, которое я почувствовал к нему, когда этот ковбой рассказывал о
своем детстве, проведенном в разных интернатах, о ранней смерти родителей и
о своем дедушке, который, хотя и был нацистом, всегда заботился о нем. Я