"Николай Хохлов. Право на Совесть " - читать интересную книгу автора

вытащены из шкафа и вся четверка направилась в "закрытый универмаг" на
Кузнецкий. В магазин допускались только "избранные", со специальными
лимитными книжками, но наша неутомимая Нина - "хозяйственный мотор" группы -
раздобыла такую книжку одной ей известными путями.
Haш "оперативный фонд" начал таять.
Зато мы оделись, обулись и по вечерам в теплой, уютной квартире,
собираясь вокруг обеденного стола за стаканом солоноватого чая, были
по-своему счастливы. Мы ставили в центр стола вазочку с пуговицами и
отчаянно сражались на них в покер. Обсуждали наши успехи и неудачи,
столкновения с домоуправом и результаты последней стрельбы, сплетничали о
знакомых артистах и даже выдумывали анекдоты про наше начальство.
Вот только о будущем, ожидающем нас, мы говорили очень мало. Как-то
было ясно и без разговоров, что мы останемся и будем выполнять задания любой
ценой.
Странное, какое-то совершенно особое, было тогда время. Не только для
нас. Наверное, для всех русских людей. Изменилась система мышления, даже
весь смысл жизни. Привычные ценности забылись, отошли на дальние планы, а их
место заняли новые, не всегда осознанные чувства и стремления.
Если бы кто-нибудь спросил нас тогда, почему мы согласились стать
разведчиками, что именно толкнуло нас на такой, далеко небезопасный шаг,
вряд ли мы сумели бы ответить точно и вразумительно. Мы просто знали, что
так надо. Так - правильно. Мы никогда не обсуждали вопроса, стоит ли
защищать советскую власть, хороша ли она и почему фашистов надо бить. Зачем?
Мы были русскими людьми - этого было достаточно. Защищать мы собирались
русскую землю и русскую столицу. Никакого другого места в этой войне мы для
себя не видели.
Каждый из нас четверых подписал полоску бумаги с четырьмя буквами:
НКВД.
Каждый из нас в довоенной жизни встречался со зловещим значением этого
слова.
Тем не менее, все мы хорошо знали, что не по отношению к НКВД взяли на
себя обязательства. Конечно, покривил душой Комаров при первом разговоре со
мной. Не по простому совпадению помещалась разведка в одном здании с НКВД.
Мы постепенно узнали, что наши начальники были офицерами 4-го Партизанского
Управления НКВД СССР. Но все равно в наших мыслях никогда не сочетались ни
Егор, ни Комаров, ни Михаил Борисович, ни вся их служба, ставшая теперь
хозяином нашей судьбы, с "карательным аппаратом пролетарского государства".
Мы жили тогда в каком-то почти праздничном сознании неповторимости
происходящего.
Мы понимали, конечно, что за веселыми, забавными эпизодами боевой
подготовки, скрывается перспектива реальной борьбы с немцами в
оккупированной Москве. Мы знали в глубине души, что ждало нас при первой
ошибке. Но ведь другого, не менее честного, пути не было. И мы потихоньку
гордились, что никогда не говорили друг с другом о возможном исходе.
Все это было именно так, наверное, потому, что мы чувствовали, как
думало в те дни большинство нашего народа. Потому, что миллионы были бы
готовы занять наше место. Потому, что вместе с миллионами других русских
людей, мы поняли истиннъте цели нацистского нашествия, остро ощутили
опасность, повисшую над Родиной и, в первую очередь, над Москвой.
Особенно ярко и горько почувствовали мы готовность правительства отдать