"Даглас Р.Хофштадтер. Гедель, Эшер, Бах: эта бесконечная гирлянда " - читать интересную книгу автора

увлечение "Евгением Онегиным" втягивало меня все глубже в орбиту Пушкина и
его родного языка.
Однажды в марте 1997, почти необъяснимо для меня самого, я взял мой
русский экземпляр "ЕО" (я купил его много лет назад, но, как раньше переводы
Фалена и Джонстона, он много лет простоял непрочитанный в моем шкафу),
открыл страницу с письмом Татьяны и начал читать его вслух. Я тешил себя
надеждой, что знаю, как произносятся слова; правда, большинства из них я не
понимал. Оказалось, однако, что я читаю ужасно. С помощью нашей с Мариной
общей подруги Ариадны Соловьевой я стал произносить слова более или менее
правильно и вскоре, как самолет на взлетной полосе, мои занятия русским
начали набирать скорость.
Я перечитывал письмо Татьяны вслух снова и снова, и сам не заметил, как
стал запоминать целые куски. Я совершенно не собирался делать ничего
подобного, но тут я вспомнил Марину, в юности заучившую всего "Онегина"
наизусть, и сказал себе: "Самое меньшее, что ты можешь сделать - выучить
наизусть хотя бы этот центральный кусок". И через две недели уже знал письмо
Татьяны наизусть.
Но это было еще не все. Вновь вдохновившись Марининым достижением, я
решил выучить мои любимые строфы "ЕО". Я разыскал их в переводе Фалена,
потом в русском тексте, и начал читать их вслух много раз подряд. Таким
образом, в течение нескольких месяцев, в моей памяти оседала строфа за
строфой. В один прекрасный день я осознал, что наконец научусь говорить на
этом прекрасном, давно манившем меня языке. Дорога, избранная мной, была
непохожа на тот путь, которым обычно идут иностранцы. Я карабкался по крутым
ступеням русского языка, заучивая большие куски самого почитаемого в русской
литературе произведения!
К сентябрю 1997 года я выучил наизусть около пятидесяти строф "Евгения
Онегина". Память у меня неважная, и это было для меня огромным усилием - и
все же это было волшебно прекрасно. Однажды, охваченный внезапной любовью к
трем строфам, над которыми я тогда работал (VII. 1-3). я решил, просто ради
забавы, попытаться перевести их на английский. Я не смотрел ни в Фалена, ни
в Джонстона, ни в какой-другой из существующих переводов. Я просто сел и
начал переводить их прямо с подлинника, и, к моему удивлению, стихи полились
легко и непринужденно. Разумеется, мои первые попытки перевода не были
отшлифованы как следует, но в них было некое обещание. Несколько недель
спустя я попробовал перевести еще пару строф. Вы можете догадаться, к чему
шло дело - но сам я ни о чем не догадывался. Я не видел пророческих слов на
стене, не подозревал, что скоро погружусь с головой в самые тесные отношения
с "Евгением Онегиным", не считая самого Пушкина - иными словами, что я буду
переводить этот роман с начала до конца.
Только в начале 1998 года у меня появилась мысль перевести весь роман.
"Зачем?" - можете вы спросить. "Зачем переводить книгу, которая уже была
переведена так хорошо, как только возможно?" Мой ответ прост: это делается
из любви. И любовь эта как раз и рождается из восхищения другими переводами.
Таким образом, один переводчик вдохновляется другим на тот же самый труд не
из-за соперничества, но из чистого восхищения. То же самое происходит и с
музыкой вы слышите запись великого музыканта, играющего какое-либо
произведение, и оно вам так нравится, что вы хотите сыграть его сами. Играя,
вы отдаете должное тому исполнителю, чья игра заставила вас влюбиться в эту
музыку. Так случилось и со мной, восхищенным слушателем пушкинского шедевра