"Уильям Хоффер, Бетти Махмуди. Только с дочерью " - читать интересную книгу автора

угодно. Но меня не покидало ощущение - хотя друзья и уверяли меня в его
абсурдности, - что как только Махмуди привезет нас с Махтаб в Иран, то
захочет оставить там навсегда.
Да никогда он этого не сделает, уверяли меня друзья. Махмуди стал
настоящим американцем. Он прожил в Соединенных Штатах двадцать лет. В
Америке как вся его собственность, так и медицинская практика, то есть и
настоящее, и будущее. С какой стати ему возвращаться к прошлому?
На уровне здравого смысла эти аргументы казались убедительными, но
никто, кроме меня, не знал, сколь противоречива натура Махмуди. Будучи
любящим мужем и отцом, Махмуди порой проявлял удивительную черствость по
отношению к своей семье. Обладая блестящим умом, не был чужд темных
предрассудков. В нем уживались обе культуры - восточная и западная, - но
даже сам он не смог бы сказать, которая из них главенствовала в его жизни.
У Махмуди были все основания вернуться вместе с нами в Америку после
двухнедельного отпуска. Равно как и все основания силой удержать нас в
Иране.
Если я предвидела столь чудовищный исход, то как же могла согласиться
поехать?
Махтаб.
Первые четыре года своей жизни она была счастливым, общительным,
жизнерадостным ребенком, нежно привязанным ко мне, к отцу и к своему
кролику - дешевой сплющенной мягкой игрушке около четырех футов длиной, в
белых горошинах на зеленом фоне. На ступнях у кролика были ремешки - Махтаб
всовывала в них ножки и танцевала со своим любимцем.
Махтаб.
На фарси, официальном языке Исламской Республики Иран, это слово
означает "лунный свет".
Но для меня Махтаб - свет солнца.
Когда шасси самолета коснулись земли, я посмотрела сначала на Махтаб,
потом на Махмуди и окончательно поняла, что привело меня в Иран.

Мы спустились по трапу самолета под палящим, словно навалившимся на нас
зноем тегеранского лета; когда мы шли по асфальту к автобусу, который должен
был доставить пассажиров к зданию аэропорта, жара буквально пригибала нас к
земле. А между тем было только семь часов утра.
Махтаб крепко держала меня за руку, вбирая в себя этот чуждый ей мир
большими карими глазами.
- Мам, - прошептала она, - я хочу в туалет.
- Сейчас мы его найдем.
В зале прилета нас ожидало еще одно неприятное ощущение - удушливый
запах пота, усугублявшийся жарой. Я надеялась, что нам удастся быстро отсюда
выбраться, но здесь толпились пассажиры сразу с нескольких рейсов, и каждый
из них норовил без очереди протиснуться к единственному окошку паспортного
контроля, мимо которого только и можно было выйти из зала.
В этой давке нам тоже пришлось начать работать локтями. Я вела Махтаб
впереди себя, ограждая ее от толпы. Со всех сторон раздавались визгливые
крики. Мы обе взмокли от пота.
Я знала, что в Иране женщинам положено закрывать руки, ноги и лицо, тем
не менее меня изумил вид всех служительниц аэропорта и большинства
пассажирок - они были почти наглухо укутаны в чадру. Чадра представляет