"Владимир Хлумов. Дети звезд (пьеса)." - читать интересную книгу автора

долго не поспоришь, вот и начинаем мы искать вокруг себя родную
душу, и не для того даже, чтоб излиться, но чтобы самому услышать
из чужих уст свои собственные мысли. Нужно обязательно знать, что
не зря ты волнуешься, что есть еще люди, и не только в книжках, а
живые, рядышком, у которых болит и ноет от того же, что и у тебя.
А иначе - с ума сойти от пустоты и от окружающей радости.
Гоголь-Моголь. Эка ты завернул...

Доктор. Подожди, я серьезно (с волнением). Я же о главном. Не
знаю, как кому, но мне было очень тяжело, пока я тебя, Коля, не
встретил. Ох, тяжело, кричать криком хотелось: где же вы, люди,
куда исчезли, ведь были же, я же читал, господи, еще сто лет назад
были, с мыслями нормальными, с разговором человеческим, с моими
болячками. Все, конечно, кричат: время другое, стрессы, экология,
не справляемся с потоком информации. Чепуха какая - во-первых, где
она, информация? Во-вторых, дело же не в информации, дело же в
идеях - а где они, новые идеи? По пальцам пересчитать можно - раз,
два, и обчелся, но и это еще не беда; старое забываем или за новое
выдаем, кукиш в кармане - и тот в прошлом веке предрекли. (Вдруг
прерывается, усмехается.) Вы можете сказать, что я для Анатолия
говорю, но, ей-богу, нет. Я потому говорю, что грустно человеку,
тяжело без людей. И это даже мне, который, можно сказать, в
тепличных условиях жил. А каково же тебе, Коля, было, как же ты
превозмог с твоей бедой? Я знал, конечно, что много таких, с бедой
- по слухам, правда. Думал, что люди оттуда должны быть желчны и
злы, я думал, что они должны нас тут всех ненавидеть, и не только
функционеров, но и нас - добрых и честных, но молчаливых. А вот ты
меня опроверг, исцелил тем, что за равного принял, но я лично с
этим никогда не соглашусь. (Богданов пытается возразить.) Да, да,
не спорь, мы все здесь не согласимся. Я следил за тобой, как ты
начал среди нас жить, и удивлялся, с какой жаждой ты это делал,
жаждой и интересом. Вот скажи, откуда интерес после всего
остается? Откуда горение - ведь работать начал как бешеный, я же
знаю, слышал про твои успехи. Но тут - опять испытание. Мы-то все
не так живем, мы потихоньку, по зарплате; выдумывать хлопотно,
внедрять - специальным законом запрещено. И начались тут новые
мытарства, слишком сильно ты рванул. На дворе одна тысяча
шестьдесят шестой год, а у нас ведь жизнь не по Ньютону; у нас
механика Аристотеля: если силу не прикладываешь, так все и
остановилось, застыло. Ну, думаю, завязнешь ты, все в трение уйдет
необратимо, на повышение энтропии ближнего космоса. Так и
произошло. Что же, думаю, беспросветная штука эта жизнь,
несправедливая; надрывался человек, и все коту под хвост? И вдруг
- на тебе, просвет забрезжил, разошлись три тучи, и в проеме кусок
неба вывалился. Нет, есть все-таки справедливость, есть признание;
посветлело в твоем доме, теплее стало на душе, пришла любовь. Как
же она чертовски хороша! (Тянется фужером к Елене.) За тебя,
Елена, за твой талант быть такой, как ты есть. Ты теперь всю его
жизнь оправдала, с тобой теперь поднимется. За тебя.