"Владимир Хлумов. Восьмое дело Максимова." - читать интересную книгу автора

на неправильные части, Максимов проснулся.
Нет, еще не совсем, еще в полусне, он, как это и раньше бывало с ним, когда
срывался со отвесной стены, или кто-то страшный и жестокий настигал его, грозя
отобрать жизнь, спасался в последнюю минуту пробуждением. И это полусонное
существо, не вылупившееся еще до конца из приснившегося горя, уже догадавшись
о спасении, радостно шевелило губами: это был сон! Это все сон, я спал и там
во сне попал в трудное безвыходное положение. Следовательно, не было никакого
пешехода, не лежит он там на перекрестке, все выдумка, причуда ума, фантазия.
Господи?! Как же это я? Он чуть от радости не заплакал. Боже мой, значит не
будет суда, не будет тюрьмы, не будет разлуки!? О, не хватит никаких
восклицательных знаков для изображения восторга допущенного обратно к жизни
сознания.
Полусонный вздох облегчения длился дальше и от восторга перешел
постепенно к тихой радости, с неразлепленными очами. Теперь, зная развязку,
он, с некоторой оптимистической иронией, перебирал уже
слегка поблекшие картины сна. Ему вдруг стало жалко того задавленного
пешехода, наверное, тоже спешившего к своей мечте. И почему он не выбежал
сразу из автомобиля на помощь пострадавшему человеку? Быть может, его можно было
спасти и так, без пробуждения?
- Ах, как это стыдно! - корил уже себя Максимов, - Да случись такое в
настоящей жизни, теперь уж он знает, что делать.
Дальше он стал думать о воспитательной силе сна, мол, сон это не
просто фантазия, но специальный тренажер, своего рода стрельбище или, еще
лучше сказать, полигон, где проигрываются предельные ситуации, дабы вскрыть
пробелы воспитания души. А интересно, уже слегка пошевеливая членами, продолжал
рассуждать Максимов, существует ли моральный кодекс сна, и если - да, то бывают
ли в ответе люди, согрешившие во сне? А если бывают, то в какой мере? Он стал
припоминать Ветхий и Новый заветы, но ничего подходящего не припомнил.
Конечно, все эти полусонные самокопания длились считанные
секунды и не могли поколебать радостное понимание отстуствия материальной для
них базы. Но в конце пробуждения появилось что-то реальное, портящее
счастливый финал, такая еле заметная глазу черточка, соринка, можно сказать.
Ее как-бы можно и не брать в расчет, но а если все-таки брать, то стройная
картина радости, все благоухание вздоха облегчения, портилось каким-то гнилым,
тлеворным запахом. Ну-да, это смешное сокращенное дело номер восемь, неизвестно
откуда возникшее, должное, по пробуждении, быть отброшенным, как курьез и шутка
ума, - никак не отбрасывалось, а наоборот, как заноза, все глубже вонзалось
в пробуждающееся сознание Максимова.
Он открыл глаза от боли. Что-то давило на грудь, но не снаружи как
мог бы давить руль автомобиля, а наоборот, откуда-то изнутри, спирало и больно
резало
при попытке глубоко вздохнуть. Вокруг в сером неживом свете раннего осеннего
утра проступили безрадостные стены больничной палаты хирургического отделения
онкологической больницы. Да, он действительно Максимов, но не тот, без
пяти минут счастливый новобрачный, а больной, с безнадежным диагнозом
рака легких, человек. А дядя Женя, хотя все-таки и соль земли, но тоже пациент,
тихо постанывает на соседней койке. Ну а Настя? Практикантка-студентка,
медсестрой зовется... Максимов горько усмехнулся доверчивости
сонного сознания - разве безнадежно больные влюбляются?
Он устал просыпаться. Да, именно, пробуждение и есть настоящая больничная