"Пересекая границы" - читать интересную книгу автора (Панкеева Оксана Петровна)

Глава 7

Ох уж этот Шарик, охотничек нашелся!..

Элмар критически осмотрел Ольгу от шляпки до копыт лошади и махнул рукой.

— До места доедешь. Но по лесу скакать не вздумай, обязательно свалишься.

— Ты действительно никогда не ездила верхом? — поинтересовался король, с любопытством взирая на нее. — А сразу не скажешь.

— Вот когда она слезет с лошади, — усмехнулся Элмар, — тогда и скажешь. Когда увидишь, на что похоже бедное животное после такой наездницы.

— Поехали, — прервал его король и тронул поводья. — А то господа придворные там уж заждались.

Ольга чуть тронула лошадь коленями, и, постоянно пригибаясь с непривычки, выехала за ворота. Пристроившись между Элмаром и королем, она заинтересованно завертела головой, отметив, что ее кобыла намного меньше, чем кони спутников, хотя поначалу казалась ей огромной. Особенно, когда на нее надо было взбираться.

— А что, господа, — тут же спросила она, — это мне как даме специально лошадку поменьше отыскали?

— Нет, — засмеялся король. — Это у нас с Элмаром, как у особо крупных мужчин, кони другой породы. Ортанские королевские жеребцы. Они крупнее, чем обычные лошади. Эта порода была выведена специально для наших доблестных паладинов.

— Ты же видела мои боевые доспехи, — напомнил Элмар. — Разве обычный конь потянет здоровенного паладина в полном боевом облачении? Да и в королевской семье Ортана всегда были достаточно высокие мужчины, а королю несолидно как-то, когда у него ноги до земли свисают.

Ольга немедленно представила себе короля верхом на ослике и с трудом сдержала смех.

— А почему Азиль не поехала? — спросила она.

— Азиль терпеть не может охоту, — пояснил Элмар. — И никогда на нее не ездит. Жак, кстати, тоже.

— А ты любишь? — спросил король, глядя на Ольгу в упор, как всегда.

— Не знаю, — ответила она. — Я никогда не была на охоте. Вот посмотрю, и узнаю. Но что-то мне кажется, что мне тоже не понравится.

— И совершенно правильно кажется, — согласился король. — Я тоже терпеть не могу эту охоту, но хоть пару раз в году приходится ездить. Королевская охота — традиционное мероприятие, а нарушать традиции… не то, чтобы совсем нельзя, но народ этого не любит. Вот и приходится ездить. А смотреть там совершенно не на что. Сначала всей толпой гоняют по лесу какого-нибудь несчастного оленя, потом толпой же забивают, готовят на вертеле, причем мясо получается настолько жесткое, что его есть невозможно, ну и попутно все напиваются, как студенты, а как же без этого. Вот Элмар охоту любит, она ему напоминает его варварское детство. Но у него об охоте немного другое представление, как и у большинства героев. Эти господа занимаются тем, что выслеживают какого-нибудь хищника и схватываются с ним один на один. Потом приносят свою добычу и хвастаются друг перед другом. Или друг друга приносят, уж как получится.

— Это когда это такое получалось? — возмутился Элмар. — Когда это меня приносили?

— Ну, тебя не приносили. Ты приползал. А вот кавалера Мэнсора приносили в прошлом году. А летом, помнится, твой приятель Келдон Орри спасался на дереве…

— Это Лаврис спасался на дереве, а Орри его спасал, — проворчал Элмар. — И вовсе я не приползал, я просто прихрамывал немного. И вообще, нечего подшучивать над тем, в чем ты не разбираешься. Высокое вдохновение битвы тебе просто недоступно.

— Высокое вдохновение, надо же так завернуть! Не вдохновение, а озверение.

— Все равно недоступно, — не унимался Элмар.

— Зато мне доступно высокое вдохновение мысли, — злорадно ответил король. — А тебе этот процесс недоступен, как таковой.

— Ты что же, — закипятился принц-бастард, — хочешь сказать, что я дурак?

— А ты что же, — спокойно ответствовал король, — хочешь сказать, что я слабак?

— А что, может, поборемся и выясним?

— А может, в шахматы сыграем?

— Вы что, ссоритесь? — жалобно вскричала Ольга. Кузены переглянулись и дружно расхохотались.

— Ты еще не видела, как мы ссоримся! — хором воскликнули они.

— А можно, вы мне не будете показывать? — попросила Ольга. — Вы меня так больше не пугайте. Я как представила себе, что вы подеретесь…

Это предположение вызвало новый взрыв хохота, после чего Элмар посоветовал королю сменить все-таки шута, а тот в ответ посоветовал Элмару завести себе собственного.

— Господа, — засмеялась Ольга, — да вам никакой шут не нужен, вы сами кого угодно насмерть зашутите.

— Да, мы такие! — засмеялся король.

А Элмар сказал:

— А, между прочим, это я научил Шеллара смеяться.

— Серьезно? — удивилась Ольга. — А что, до того он не умел? Совсем? Или вы опять шутите?

— Нет, он не шутит, — улыбнулся король. — Я тебе потом как-нибудь расскажу. Сейчас нам придется разделиться. Элмар поедет с товарищами, я немного с ним проедусь и направлюсь к своим придворным, а ты… а куда же тебя? С дамами разве что? Давай, наверное, присоединяйся к дамам.

— А с Элмаром мне нельзя? — жалобно спросила Ольга.

— Разве что в том случае, если ты вместе с ними пойдешь с копьем на медведя или с ножом на волка, — серьезно ответил король. — А чем тебе не нравятся мои придворные дамы? Они тебя не съедят. А если какая-то из них попытается смеяться над твоим костюмом, хорошенько толкни ее и она сверзится со своего дамского седла. Будет очень весело и наглядно.

— Она с ними уже знакома, — проворчал Элмар. — С Камиллой. Ты желаешь, чтобы они продолжили знакомство?

Король слегка замялся, потом решил:

— Я думаю, все, что Камилла может обо мне сказать, уместится в одном предложении, и она наверняка его уже сказала. Так что, хуже не будет. Езжай, Ольга, поздоровайся со знакомыми и познакомься с остальными. Они, конечно, стервы через одну, но в своем женском обществе как-нибудь разберетесь.

Ольга вздохнула, кивнула и послушно направилась к группе дам, гарцевавших чуть в стороне от всей остальной процессии.

— Шеллар, зачем ты ее к ним пустил? — спросил Элмар, трогаясь с места и оглядываясь ей вслед. — Ты представляешь, чего она от них наслушается? Тебе хочется завтра ей доказывать, что ты не трахаешься с Жаком?

— Почему доказывать? — удивился король. — Я все-таки смею надеяться, что она поверит мне на слово. А когда это она успела познакомиться с Камиллой?

— А в твой день рождения. Она зашла в какую-то кондитерскую, пока я искал экипаж, и там познакомилась с Камиллой, Дорианой и Алисой. Правда, Алиса быстро смылась, зато Камилла с ней поделилась впечатлениями о… как это Ольга выразилась?.. об аппаратах нескольких видных лиц в королевстве. Можешь не краснеть, тебя она похвалила, зато меня охаяла, поставив где-то позади тебя и даже позади Лавриса. А знаешь, как Ольга Камиллу прозвала? Наклонись, на ухо скажу…

Король слегка изменился в лице и обеспокоено спросил:

— Она с ней и об этом беседовала, или Ольга просто видела, как она ест?

— Какой ты догадливый! К счастью, Ольга просто видела, как Камилла насиловала пирожное. Но никто не гарантирует, что сегодня они не поговорят о том, что тебя так смущает. Камилла только об этом и способна говорить, а Ольга, как ты сам знаешь, ужасно любопытна.

— Ну и хрен с ними, — в сердцах ругнулся король. — Пусть общаются. В конце концов, чего я стесняюсь? Нечего стесняться говорить о том, что, не стесняясь, делаешь. А к дамам я ее отправил потому, что у меня была на то причина. Мне донесли, что наши дамы почему-то решили, будто у меня с Ольгой роман, будто я с ней изменяю своей официальной фаворитке и будто я вообще намерен на ней жениться. Поэтому я и свел их вместе, чтобы они познакомились и поняли, что ничего подобного не происходит. И оставили ее в покое, а то некоторые из ревности способны на всякие пакости… Ну, ты понимаешь. Кстати, за что я до сих пор не выгнал Камиллу, так это за то, что она ничем подобным не страдает. Занимается себе молча любимым делом, и не лезет ни в какие интриги.

— Хорошенькое «молча»! — фыркнул Элмар. — Шеллар, а у тебя действительно… национальная гордость?

— Показать? — поинтересовался король. — Или измерить линейкой и сообщить тебе точные размеры? Чтобы ты успокоился и до тебя дошло, наконец, что Камилла таким образом пытается мне польстить, потому как ни на что умнее у нее мозгов не хватает. Сделала из меня монстра какого-то, все только и мечтают посмотреть своими глазами, что же там у его величества за чудо такое… Даже ты туда же. Мы же с тобой в юности к одним и тем же шлюхам ходили вместе, можно подумать, ты сам не знаешь что у меня и как.

— Ну, мало ли… — смутился принц-бастард. — А вдруг над тобой поколдовал кто, всяко бывает… А кстати, Шеллар, как продвигаются твои поиски идеальной жены?

— С трудом, — кратко ответил король. — Давеча имел беседу с коллегой Луи, демоны его принесли в гости без приглашения… Привез мне трех своих дочек показать, вдруг женюсь. Старшей семнадцать, младшей двенадцать. Как ты полагаешь, есть у человека мозги? Так мало того, он мне еще пообещал симпатичных мальчиков прислать, если я женюсь на какой-нибудь из его сопливых принцесс.

Элмар тихо затрясся в седле.

— А он был трезвый?

— Когда это кто-то видел Луи трезвым? Разумеется, он был в состоянии перманентного подпития. Так это еще не все. Когда этот кретин, наконец, допился до нужной кондиции и заснул, ко мне в кабинет примчалась ее величество королева Агнесса и учинила допрос с пристрастием, до чего мы с ее дегенератом-супругом договорились. Мне пришлось сначала убеждать ее, что я не поменял сексуальную ориентацию, потом объяснять, что мне на хрен не нужны ее малолетние невесты, а потом еще долго отказываться от настойчивых предложений отравить придурка Луи, жениться на ней и объединить королевства.

— Какая прелесть! — восхитился Элмар. — Как весело, оказывается, быть королем!

— Тебе смешно… Я, конечно, понимаю Агнессу, прожив двадцать лет с алкоголиком-извращенцем, поневоле начнешь думать о людях что угодно, но мне-то от этого не легче… Надеюсь, Луи не повадиться являться ко мне в гости регулярно… А то он меня когда-нибудь так достанет, что я его действительно уроню потихоньку с какой-нибудь лестницы.

— А другие короли тебе дочек смотреть не привозят? — поинтересовался Элмар.

— С кузеном Элвисом я уже давно поговорил на эту тему, объяснил ему, что жениться на собственных племянницах, путь даже двоюродных, нехорошо, и он меня прекрасно понял и одобрил. У Зиновия дочек больше нет, а внучка уже помолвлена… Да и отношения у нас с ним до сих пор прохладные.

— Из-за чего? Вы что, ссорились?

— А ты разве не помнишь? Или ты к тому времени уже напился и ничего не помнишь?

— Это когда?

— После моей коронации.

— Ничего я не напился, если ты помнишь, в тот день вообще никто не пил и ничего не праздновали. Наверное, я просто ушел собираться, я же почти сразу уехал. А что у вас тогда случилось с Зиновием?

— Он хотел забрать Мафея к себе, на память о покойной дочери, так сказать. А я ему хитро не отдал.

— Хитро — это как?

— Хитро — это так, что я предложил спросить малыша, хочет ли он уехать от нас и жить при дворе дедушки. Само собой, ребенок с ужасом отказался расставаться со мной, с мэтром Истраном, и в особенности с Жаком, в которого он вцепился обеими руками так, словно его кто-то собирался силком отрывать. Он еще прекрасно помнил, как с ним обращались при дворе дедушки. Обзывали байстрюком и выродком и при каждом удобном случае дергали за уши… Вот Зиновий на меня и обиделся за это. А больше, собственно, и принцесс на континенте нет. Разве что у магнатов Голдианы какие-нибудь девицы на выданье имеются, но я с ними не хочу связываться.

— А в Эгине? Тоже нет?

— Александр еще молодой, у него дети маленькие. Сестра, правда, есть, но она всерьез увлеклась мистикой и даже готовится вступить в какой-то орден. Да и не обязательно мне именно принцессу, я и на простой горожанке женюсь, лишь бы подходила.

— И до сих пор не нашел ничего подходящего? — поинтересовался Элмар. — А не кажется ли вам, ваше величество, что вы изволите чересчур перебирать харчами, как выражается ваш любимый шут?

— Не кажется, — отрезал король. — Женитьба — дело серьезное, на всю жизнь, и выбирать надо тщательно, чтобы потом не разводиться, как твой папаша.

— Знаешь что, Шеллар? — не выдержал принц-бастард. — Ты вот это все говоришь, говоришь, зубы мне заговариваешь, уважительные причины изобретаешь, а на самом деле ты просто не хочешь жениться, и все. И скажи, что я не прав.

— Элмар, ты не прав, — преспокойно ответил король, но никаких аргументов более не привел.

Ольга даже не представляла себе, насколько скучная вещь королевская охота. Может, для героев, которые умчались в дебри искать приключений на свои геройские задницы, мероприятие и было интересным. Вполне возможно даже, что интересно было и господам придворным, которые гоняли по лесу упомянутого несчастного оленя. Но сидеть на лужайке в раскладных креслицах в обществе придворных дам было невыносимо скучно. И даже неприятно, потому что в ходе беседы они несколько раз изящно проехались по поводу ее внешности, костюма, прически, а также ее удручающей неопытности в амурных делах. И что противно, сделано это было столь тонко и безукоризненно, что придраться к чему-нибудь и учинить выяснение отношений не было повода. Придворные сплетни, которыми обменялись дамы, были Ольге большей частью непонятны, так как речь в них шла о людях совершенно незнакомых, но некоторые ее совершенно ошарашили. Оказалось, что король и его шут состоят между собой в любовной связи и регулярно устраивают нежные свидания. Ольгу еще и попросили высказать свое мнение по этому поводу, из-за чего она заподозрила, что ее просто подставляют. Аккуратно подталкивают к тому, чтобы она высказала о короле что-нибудь неодобрительное, а они потом поспешили на нее настучать, соответственно все это оформив. Ольге кое-как удалось выкрутиться, заявив, что чистый гомосексуализм она не понимает, но бисексуальность, по ее мнению, свидетельствует о широте взглядов. Правда, после этого супруга министра иностранных дел и старшая дочь казначея стали посматривать на нее с нездоровым интересом.

Потом ее некоторое время расспрашивали о жизни в ее мире, но очень быстро отстали и заговорили о вечных и непреходящих ценностях: тряпках, косметике и мужиках. Вот тут-то Ольге и стало по-настоящему тоскливо. Настолько, что даже битва с волком уже начала казаться ей не таким уж непосильным подвигом по сравнению с этой светской беседой.

Среди тесной группы королевских любовниц ей не приглянулась ни одна. Камилла со своим вечным сравнительным анализом начала утомлять, графиня Монкар при более близком общении оказалась довольно стервозной особой, три других производили впечатление набитых дур, и, пожалуй, только Эльвира Люменталь показалась Ольге немного лучше других. То ли потому, что все время молчала и не говорила гадостей, то ли потому, что больше не смотрела на Ольгу, как на свежую кучку на любимом ковре, а вполне доброжелательно улыбалась, то ли просто потому, что ее красота была немного другого типа, чем у прочих. Высокая пепельная блондинка с ясными серыми глазами и лицом греческой богини, Эльвира не обладала такой ярко выраженной сексуальностью, как все остальные, в ней чувствовалось прохладное и отчужденное спокойствие.

Помимо всего прочего Ольга уже давно маялась, не зная, как бы это так светски спросить, где на королевской охоте находятся те заветные кустики, в которые мальчики ходят направо, а девочки налево, и размышляла, а не смыться ли отсюда вообще и не спросить ли об этом у короля. С ним было как-то проще общаться, чем с его придворными дамами.

Где-то на этом этапе ее размышлений Эльвира встала и сообщила, что на пару минут покинет общество дабы поправить чулки. Ольга с громадным облегчением подорвалась с места и вызвалась составить ей компанию, надеясь найти, наконец, решение своей проблемы. Эльвира чуть улыбнулась, подождала ее, и они направились по тропинке вглубь леса.

— Что, утомили тебя наши дамы? — посочувствовала Эльвира. — Или все-таки шокировали?

— И то, и другое, — призналась Ольга. — Но больше утомили.

— А ты действительно считаешь, что… ну, насчет широты взглядов?

— Надо же мне было что-то сказать. Но, в общем, в моем мире к этому относятся намного проще и не особенно стремятся это скрывать. А это что, правда — про короля и его шута?

— Это неправда, — спокойно ответила Эльвира.

— А, ну и хорошо, — успокоилась Ольга. — А то я уже собиралась у короля спросить.

Эльвира посмотрела на нее с откровенным любопытством.

— Что, прямо так и спросила бы?

— А что тут такого? Тем более, если это неправда?

— Поменьше слушай наших дам, — засмеялась Эльвира. — А то они тебе про него такого порасскажут…

— А Камилла говорила, что ты и сама о нем невысокого мнения, как о любовнике, — заметила Ольга.

— Это, как говорит Камилла, дело вкуса, — поджала губы Эльвира. — Ей, может быть, и нравится такое обращение. Мне — нет. Может, его величество мудрый правитель и интересный собеседник, может, у него еще куча разнообразных достоинств, но в постели это грубый и наглый хам. И можешь ему это передать, если он попросит тебя рассказать, что мы о нем говорили. Я своего мнения не скрываю, но у меня ни разу не хватало смелости сказать ему это в глаза.

— А почему… — опешила Ольга, — почему ты тогда до сих пор с ним тусуешься, если он такой?

— Я с ним уже не «тусуюсь», он меня отставил еще весной. Я просто состою при дворе… Как тебе вот эти милые кустики? Нравятся? Тогда давай здесь и остановимся. А потом пройдем чуть дальше и спустимся к ручью помоем руки.

Поняв это так, что собеседница не хочет продолжать разговор о короле, Ольга замолчала и занялась своим делом, пытаясь попутно переварить столь шокирующую информацию о его величестве. Ей он до сих пор казался очень и очень интеллигентным человеком, не без приколов, конечно, но такие вещи, как грубость и хамство были совершенно не в его стиле. Наверное, у них произошло какое-то недоразумение, решила в конце концов она и еще подумала, что если рассказать королю мнение Эльвиры, то можно услышать в ответ не менее резкое мнение другой стороны и в результате еще остаться виноватой. Так что она решила не ввязываться в их взаимные обиды и просто промолчать. Даже если он действительно спросит. Нашел тоже Штирлица, в самом деле…

Они выбрались из кустов и направились дальше по тропинке к ручью.

— Ольга, — спросила Эльвира, видимо, просто чтобы не молчать. — А ты действительно подружилась с Азиль?

— Да, а что?

— Ничего, просто интересно. У нее всегда были проблемы с подругами.

— Почему? Она классная девчонка, веселая, неглупая. И такие интересные вещи иногда говорит…

— Потому, что она такая странная. Впрочем, ты тоже довольно странная, так что неудивительно, что вы нашли друг друга. У тебя тоже будут большие проблемы с подругами. И с мужчинами тоже.

— С мужчинами? Странно, вроде с ними я всегда дружила нормально. Да и здесь…

— Я о другом. Хотя дружить с ними тоже довольно сложно. Ты еще не так много их видела, наших мужчин. И как ни странно, имела дело в основном с нестандартными представителями этой части населения. Принц-бастард Элмар — человек необычный. Жак — еще необычнее. Про короля я вообще молчу, это ходячий анекдот… Впрочем, что я тебя пугаю заранее, может не все так страшно, поживешь, приглядишься… Замуж, может, выйдешь.

— Вот этого мне что-то не хочется, — призналась Ольга.

— Даже за короля? — хитро усмехнулась дама.

— И ты тоже? — возмутилась Ольга. — Да что вы все так и норовите нас сосватать?

— Об этом много говорят при дворе, — опустила глаза Эльвира. — О тебе и о нем. И некоторые тебе нехорошо завидуют. Держись от него подальше, мой тебе совет. И будь осторожнее.

— Ты думаешь, мне настолько сильно завидуют?

— Я не думаю, я знаю. Больше не спрашивай, я и так слишком много тебе сказала.

— Спасибо, — пожала плечами Ольга. — Только с чего они взяли? Ладно, в доме Элмара меня, надеюсь, не отравят, а в случае чего у меня пистолет есть, — и она выразительно похлопала себя по карману.

Эльвира улыбнулась.

— Так это правда, что король покупал тебе пистолет и учил стрелять? А тебе это действительно интересно? Оружие и все такое?

— Очень, — призналась Ольга. — Я у Элмара в оружейной просто балдею. Как в музее. Или как в сказке. Я даже просила его научить меня хоть немного владеть мечом, но у меня не вышло. Элмар мне толкнул долгую и вдохновенную речь, полную недомолвок и иносказаний, которую вполне можно было уместить в три слова: Ольга, ты бездарь.

— А король тебе ничего такого не сказал?

— Нет. А с чего? Я вполне нормально попадаю в манекен.

— Просто считается, что огнестрельное оружие несравненно сложнее, чем холодное и даже чем арбалет. И считается, что это исключительно оружие профессионалов. Почему тебе захотелось именно пистолет?

— Потому, что в моем мире нет ни мечей, ни арбалетов, а огнестрельное оружие самое ходовое и привычное. И я имею о нем представление, я занималась спортивной стрельбой. Правда, недолго и не особо успешно, и не из пистолета, а из винтовки, но все равно… Сама увидишь, пройдет еще десяток лет, и луки с арбалетами отойдут в прошлое.

Ольга наклонилась к ручью, чтобы зачерпнуть воды и умыться, и тут с противоположного берега послышался треск ломаемых кустов, и Эльвира вдруг пронзительно завизжала. Ольга поспешно выпрямилась и схватилась за пистолет, оглядываясь по сторонам.

С противоположного берега на них несся здоровенный волк. Их разделяли ручей и узкая полоска песка. Эльвира бросилась бежать, немедленно наступила себе на платье и рухнула, не пробежав и двух шагов. Ольга поспешно навела прицел и выстрелила. Мимо. Еще раз. Зверь споткнулся, выровнялся и продолжил свой бег. Он уже вошел в воду и до него было метра четыре. Рядом продолжала визжать Эльвира, пытаясь не то встать, не то отползти на четвереньках. Ольга судорожно вцепилась в рукоять обеими руками и выстрелила еще пару раз. Она увидела, как полетели клочья окровавленной шерсти, но волк так и не остановился. Визг Эльвиры достигал границы ультразвука. Уже в полной панике Ольга всадила последние два патрона прямо в оскаленную морду и поспешно отпрыгнула на шаг, продолжая судорожно давить на спуск, не замечая, что вместо выстрелов раздаются только сухие щелчки. Но волк больше не нападал. Он лежал на боку и скреб лапами по песку, дергая головой и все еще пытаясь дотянуться оскаленной пастью хоть до кого-нибудь.

Эльвира перестала визжать и просто села на мокрую жухлую траву, издавая короткие сдавленные всхлипы.

Когда спустя несколько секунд примчались люди, привлеченные визгом и стрельбой, их взору предстало живописное зрелище. На земле сидела перепуганная до истерики прекрасная дама, крайне нуждавшаяся в помощи. Рядом стояла еще одна дама, далеко не прекрасная, но весьма живописная в своих мужских штанах и сапогах и с пистолетом в руке. А у ее ног рычал и хрипел издыхающий волк.

Первыми к ним подбежали трое мужчин в форменных голубых с золотом плащах паладинов. Один из них немедленно бросился к Эльвире, подхватил на руки и куда-то поволок, а двое других остановились, с удивлением взирая на неподвижную девушку с пистолетом и зверя у ее ног.

Следом примчалась целая толпа охотников, слуг и прочей публики и остановилась, расступаясь перед его величеством, вопрошавшим издали, что тут происходит. Паладины, наконец, очнулись, и осторожно поинтересовались, не нужно ли Ольге какой-либо помощи.

— Нет, наверное… — неуверенно ответила она и обернулась, увидев приближающегося короля. Король мельком оценил обстановку, на ходу сунул в кобуру пистолет и хлопнул Ольгу по плечу.

— Поздравляю. Хорошо поохотилась?

— Ага… — невпопад ответила Ольга, у которой немедленно всплыл в памяти протяжный голос питона Каа из отечественного мультфильма: «Сла-авная была охо-ота!» Король засмеялся и снова хлопнул ее по плечу.

— Испугалась?

— Не то слово…

— Как тебя зовут, помнишь? В обморок падать не будешь?

— Не буду.

— Спрячь пистолет и отступи на пару шагов. А то ты так и будешь стоять. Пусть наши доблестные воины добьют зверя. А тебе, кажется, надо срочно что-то выпить.

— Спасибо, — сказала Ольга и сунула в карман пистолет. Ее не покидало ощущение, что это происходит не на самом деле, что сейчас она проснется в родной общаге или вовсе где-то в травматологии и выяснится, что все это королевство с его волками и придворными дамами ей приснилось спьяну или привиделось в бреду.

— Простите, ваше величество, — подал голос один из доблестных воинов. — Ведь это ее волк. Она сама должна его добить. Если, конечно, желает считать его своей добычей.

Король заинтересованно посмотрел на Ольгу.

— Желаешь?

— А есть какая-то разница?

— Конечно, есть. Если это твой волк, которого ты сама убила, ты, во-первых, получишь шкуру, и во вторых, сможешь похвастаться Элмару своей добычей и принять участие в их геройской пьянке, я знаю, ты это любишь.

— Тогда, конечно, желаю! — Ольга слегка оживилась. Перспектива поменять общество прекрасных дам на общество Элмара и его товарищей могла бы воодушевить ее и на более опасный подвиг. — А как это делается?

— Очень просто. Ножом по горлу. Господа, подайте ей нож и дайте перчатки, а то еще укусит… Ты крови-то не боишься? А то Жак боится.

— Не боюсь, — пожала плечами Ольга, ныряя в огромные перчатки, которые ей протянул все тот же паладин. Перчатки доставали ей до локтей, а пальцы в них вообще болтались так, что неудобно было держать нож. Она оглянулась на толпу, с величайшим интересом наблюдавшую за ней, и присела около волка, крепко наступив коленом ему на голову. В толпе произошло небольшое шевеление — некоторые дамы поспешили убраться с места событий. Краем глаза Ольга заметила, что графиня Монкар, напротив, протолкалась поближе. Видимо, тоже не из слабонервных.

— Ну, давай, — поторопил ее король, наблюдавший за ней с нескрываемым интересом. Ольга придавила голову изо всех сил, чтоб не дай бог не вздумал тяпнуть напоследок, и, поднапрягшись, кое-как перепилила жесткую шкуру. — Глубже, глубже, — посоветовал король. Ольга погрузила нож глубже, и из раны хлынула кровавая волна. Вокруг зааплодировали и закричали что-то приветственное, она не разобрала, что.

— А теперь что? — спросила она, стоя с ножом в руках и не зная, куда его девать.

— Отдай кавалеру Мэнсору его нож и перчатки, — объяснил король.

Ольга поспешно протянула паладину нож и наткнулась на его улыбку и заинтересованный взгляд. Кавалер взял нож и сам вытряхнул ее руки из перчаток, продолжая бросать на нее все такие же заинтересованные взгляды.

— Большое спасибо, — сказала она и улыбнулась в ответ. Паладин моментально просиял и хотел что-то сказать, но король не дал.

— Точно не боишься? — весело спросил он. — Совсем-совсем?

— А ее что, еще и пить надо? — уточнила Ольга. Король снова засмеялся.

— Я уверен, если бы я сказал, что надо, ты бы и это сделала, не колеблясь. Как тебе такое в голову пришло? Это же волк, а не дракон.

Он наклонился, макнул палец в кровь и слегка мазнул ее по щекам, по лбу и напоследок немного по губам. Затем положил ей руку на плечо и велел:

— Пошли.

Она прошла сквозь толпу, направляемая уверенной рукой короля. Она слушала приветственные крики и видела, как ей улыбаются и машут руками, и улыбалась всем в ответ. И хотя колени у нее до сих пор дрожали и подгибались, ее переполняли гордость и восторг.

Задернув за собой полог шатра, его величество указал на некое подобие низкого диванчика, застеленное шкурами.

— Садись. Коньяк или водку?

— Мне все равно, — призналась Ольга. Король открыл походный бар, уставленный разнообразными бутылками, и наполнил для нее бокал.

— Ну как, ощутила высокое вдохновение битвы? — насмешливо спросил он.

— Да, похоже, мне оно доступно, — согласилась Ольга. — Но почему-то приходит с опозданием. Спасибо, ваше величество.

— Да на здоровье. «Высокое вдохновение!» Ох уж этот Элмар, поэт-самоучка… Так складно обозвать обычный выброс адреналина! — он сел напротив, вытянув ноги, видимо, чтобы колени в подбородок не упирались, и спросил: — А как все случилось?

— Быстро, — ответила Ольга и отпила, на сколько хватило дыхания. Это оказалась все-таки водка, и пришлось отдышаться, прежде, чем говорить дальше. — Затрещали кусты на том берегу, закричала Эльвира, я посмотрела и увидела, как он к нам бежит. Выхватила пистолет и стала стрелять. Четыре или пять раз попала, а он все равно бежал до последнего. Последний раз уже с вот такого расстояния. — Она показала расстояние.

— А убежать тебе не приходило в голову?

— А разве получилось бы? Звери же быстрее бегают. Или нет? А что, надо было убежать?

— Ты не перестаешь меня удивлять, — покачал головой король. — А удивить меня крайне трудно. Признайся честно, ты не убежала действительно потому, что сравнила скорости человека и зверя, или просто ноги отнялись?

— Да нет, просто как раз перед этим мы с Эльвирой говорили про мой пистолет, и я первым делом вспомнила про него, а насчет бежать подумала после первых двух выстрелов, но тут уж бежать было поздно. А Эльвира вообще в платье запуталась.

— Ты хоть целилась? — усмехнулся его величество.

— Обижаете! Конечно, целилась! Фиг бы я попала, если б не целилась!

— Тоже верно… Ты пей, пей, а то у тебя до сих пор руки трясутся, не иначе, от высокого вдохновения… хотя, по-моему, с перепугу. Посиди, приди в себя, чтобы, когда тебя будут поздравлять и чествовать, никто и не подумал, что столь выдающийся подвиг был совершен с перепугу. Как, впрочем, и многие подвиги в истории… Не загордись только. Тебе ведь просто повезло, это не значит, что ты теперь сразу станешь лихой охотницей на волков.

— Да я и не собираюсь, — засмеялась Ольга и полезла в карман за сигаретами. — Я все-таки выяснила, что мне не нравится охота. А разве это считается подвигом?

— А как же! Ты что, забыла, что ты была не одна? Ведь Эльвира и в самом деле в своем платье далеко бы не убежала. Да и вообще, ты вела себя достаточно геройски для перепуганной девчонки. Так что, твоя слава — твоя по праву. Вот еще Эльвира отойдет от потрясения в объятиях барона Палмера, и придет тебя благодарить… Ты сама, кстати, не надумала еще расстаться со своей белой занавесью? А то я заметил, кавалер Мэнсор так на тебя поглядывал…

— Не знаю… — неохотно отозвалась Ольга и поспешила перевести разговор на другую тему. — А что вы сами делаете на охоте? Ну, Элмар там за хищниками гоняется, придворные — за оленем, дамы ваши сидят, как куколки, и о шмотках треплются… А вы?

— А я присутствую, потому что обязан присутствовать, — вздохнул король и достал трубку. — Королевская охота — это своего рода церемония, и есть некоторые моменты, где требуется мое участие. А в остальное время я сижу вот здесь, в своем шатре, на этих страшенно неудобных скамейках, и читаю книжку.

Ольга бросила взгляд на книгу, на которую кивнул король, и прочла название — «Особенности сравнительной психологии классов».

— Ух ты, интересно, наверное! — оживилась она.

— Ты интересуешься психологией? — поднял брови его величество.

— Да, — подтвердила Ольга. — Так мало того, у вас же, наверное, совсем другая психология, не такая, как у нас. Вот, к примеру, эта самая психология классов. У нас нет такого. Дадите мне как-нибудь почитать?

— Зачем? Запишись в Королевскую библиотеку и бери себе, что хочешь. Я тебе в виде особого расположения пожалую бесплатный абонемент.

— Спасибо! — обрадовалась Ольга и залпом допила свой бокал.

— Да не за что, — снова усмехнулся король. — Значит, не понравились тебе наши дамы?

— Не понравились, — решительно ответила Ольга. — И ваши любовницы — в особенности.

— А как же Эльвира?

— Нет, Эльвира ничего. А остальные — не понравились. Где вы их таких набрали? Они вам правда нравятся? Эта ваша официальная фаворитка — она же дура. Вы такой умный и образованный человек, как вы с ней общаетесь?

Король вздохнул и пригорюнился, по привычке подперев кулаком подбородок и пристроив локоть на колене, за неимением стола.

— Общаюсь я с тобой, — объяснил он. — С Жаком, с Элмаром… Ну, еще с некоторыми людьми… А своих фавориток я трахаю. Извини за прямоту.

— А совместить это как-нибудь вы не пробовали? — поинтересовалась Ольга.

— Не получается, — кратко ответил король, помолчал немного, попыхивая трубкой, потом вдруг спросил: — Кстати, ты ничего не хочешь у меня спросить?

Ольга подумала, что бы это он мог такое иметь в виду, но ничего подходящего не придумала.

— Уж простите мне мою тупость, — призналась она, — это наверное, либо с перепугу, либо спьяну, но не понимаю, на что вы намекаете.

— Тебе рассказывали последние придворные сплетни?

— А как же! А, вы имеете в виду, насчет вас и Жака?

— Я полагал, что ты не постесняешься спросить меня об этом прямо, но то ли ты с перепугу забыла, то ли я в тебе ошибся.

— Ни то и ни другое, — засмеялась Ольга. — Просто Эльвира мне уже сказала, что это неправда. Конечно, если вам так хочется, могу и у вас спросить, но я вполне верю Эльвире.

— Что ж, спасибо, милая Эльвира… Хоть кто-то вступился за напрасно оклеветанного короля… Хотя, скорей всего, Эльвира вступилась за милого ее сердцу Жака… — король на мгновение задумался, и его светлые глаза вдруг хитро блеснули. — А скажи, если бы это было правда, что бы ты подумала?

— А я бы не особенно удивилась. Вы достаточно эксцентричный человек, чтобы выкинуть и не такой номер. А в остальном… Это ваше личное дело. В нашем мире, во всяком случае.

— Ну у вас и мир… — хмыкнул король. — Лютеция в мировом масштабе… Это занятно… И что, вот так вот запросто?..

— Ну, кто как. Кто-то такие вещи скрывает, а кто-то наоборот… Помните вот эту вещь?.. — Ольга напела пару тактов из «Богемской рапсодии». — Вот он, например, ни капельки не скрывал. Весь мир знал.

— Мда… — снова хмыкнул король. — Достаточно откровенный у вас мир. Судя по тому, как ты прозвала бедную Камиллу…

— А Элмар вам сказал? А мне строго-настрого велел не говорить, чтобы вас не смущать…

— Ну, знаешь, если бы это сказала ты, я бы действительно мог смутиться. Но с Элмаром у нас все немного по-другому. Это еще что, он же теперь на радостях всем товарищам расскажет… Похоже, сегодня вечером на Камиллу будет большой спрос… Ты не устала? Может, хочешь отдохнуть?

— Нет… Но если вы хотите спокойно почитать, я вам не буду мешать.

— Напротив, мне приятно с тобой общаться. Просто я вижу, ты какая-то вялая, глаза трешь…

— Это у меня высокое вдохновение кончилось, — пояснила Ольга. — Ваше величество, а вы обещали рассказать, как Элмар научил вас смеяться.

— Собственно, это он не совсем правильно выразился. Я сам научился. Он просто вызвал у меня желание научиться смеяться.

— А что, до того вы не умели? А как же вы жили до того? Разве так бывает?

— У нас и не то бывает. Видимо, меня все-таки кто-то хорошенько проклял еще до рождения. Я не умел ни смеяться, ни плакать, ни многого другого. Всему мне пришлось учиться на протяжении жизни. К примеру, очень хорошо помню, как меня научили состраданию. Мне тогда было лет семь или восемь, и я замучил кошку в каких-то познавательных целях, уж не помню, что я хотел узнать, но бедная киска этого не пережила. А я даже не понимал, за что меня ругают. Мэтр Истран тогда поступил очень правильно. Вообще-то, телесные наказания применительно к принцам запрещены, но он наплевал на этот запрет, затащил меня в свою лабораторию, обездвижил и выпорол так, что я неделю не мог сидеть. Зато после этого я очень хорошо понял, что такое боль, и никогда больше не мучил животных. И охотиться до сих пор не люблю… Но я отвлекся, я ведь обещал про Элмара. Я с ним познакомился у ворот дворца, в которые он ломился, а стража его не пускала. Выглядел он тогда — красивее некуда. Длинный лохматый мальчишка в грубой рубахе распахнутой почти до пояса, в кожаных штанах и меховом жилете, на поясе меч, на шее ожерелья из каких-то зубов и когтей в три ряда, в волосах перо… И при всем этом еще конь и здоровенная собака. Живописный был парень, до сих пор помню. Я проходил мимо и заинтересовался, по какому поводу скандал, так, слово за слово, выяснилось, что к дядюшке прибыл его законный бастард, с браслетом, все как положено, а стража его не пускает. Ну, я тебе уже описал, в каком он виде явился ко двору, неудивительно, что его не пускали. Я настоял, чтобы его пропустили и пообещал сам проводить его к королю. Настаивать пришлось долго, но в конце концов я убедил стражников. Они пропустили Элмара вместе с его конем и собакой, ворча себе под нос, что принц Шеллар такой зануда, что с ним лучше не связываться. И тогда-то он посмотрел на меня и улыбнулся. Он уже тогда был симпатичный парень, мой кузен Элмар. Лохматый такой, загорелый, синеглазый, с потрясающей улыбкой во все лицо. «А ты правда принц?» — спросил он. «Да», — ответил я. Он загорелся каким-то неземным восторгом и радостно вскричал: «Так мы — братья?» «Мы кузены, — ответил я. — Но братья у тебя тоже есть. И сестры». И в тот момент, стоя напротив него и серьезно глядя на его восторженную улыбку, я сам себя почувствовал действительно каким-то занудой рядом с этим простодушным варваром. И почувствовал, что я тоже должен улыбнуться в ответ, иначе кузен сочтет меня невежей и задавакой. Не сказал бы, что это у меня получилось с первого раза, Элмар потом говорил, что не будь он мужчина и воин, сбежал бы сразу же от такого улыбчивого родственника. Но поскольку он все-таки был мужчина и воин, он мужественно промолчал. А я еще успел перепугать тетушку и обеих кузин, прежде, чем мои зверские гримасы заметил мэтр Истран и понял, что это я так улыбаюсь. Он меня тихонько отвел в сторонку и посоветовал посмотреться в зеркало и потренироваться. Потом весь двор три дня изумлялся — ах, принц Шеллар улыбается! Не иначе, случилось какое-то чудо! А все чудо было в одной искренней улыбке наивного варвара…

Потом мы с кузеном Элмаром как-то столковались, сдружились и много времени проводили вместе. Ему больше не с кем было дружить, его братья были намного старше и у них были свои взрослые дела, а мне он просто ужасно нравился. Мне нравилась его простота, его искренность, его открытость в чувствах и вечная восторженность по любому поводу. Для меня, выросшего при дворе и с детства ограниченного этикетом, протоколом, традициями, церемониями и прочим занудством такого рода, этот славный маленький варвар был неким волшебным существом, вроде эльфа. Он очень искренне и заразительно смеялся, и мне захотелось научиться так же. А если уж я захотел чему-то научиться, то у меня это обязательно получалось. Так я и научился смеяться. А потом — шутить и понимать шутки… Должен сказать, Элмар даже не представляет, какое влияние он оказал на развитие моей личности. Все мои странности и причуды — это тоже от него. Просто он со временем все это перерос, а у меня осталось на всю жизнь. — Король улыбнулся и завершил: — Вот такая история.

— А потом? — тут же спросила Ольга.

— Что — потом?

— Потом, после того, как вы научились смеяться. Вы как-то научились и всему остальному?

— Еще не всему, — снова улыбнулся король. — Я ведь тебе уже говорил, что еще никто не видел меня в гневе. И испугать меня практически невозможно. Любовь — это вообще больной вопрос… А плакать меня научил Жак, но это очень печальная история и я не хочу портить себе настроение. Так что, рассказывать ее тебе не буду. И не смотри на меня неотразимым взглядом, а то ты становишься похожа на Дориану. Мое величество не желает и не изволит. Лучше сама расскажи что-нибудь.

— А что, например?

— А давай пойдем испытанным методом свободных ассоциаций. Я еще тогда, у Элмара, заметил, что у тебя по любому поводу идет ассоциативный ряд, упирающийся во что-нибудь веселое, и ты потом сама себе хихикаешь. Вот, например, над чем ты хихикала сегодня утром, когда Элмар тебе рассказывал про ортанских жеребцов?

Ольга вспомнила, снова хихикнула и призналась про ослика. И тут же вспомнила бессмертного дядю Степу…

В результате его величество с огромным интересом выслушал подборку детских стишков с пространными комментариями, и видно было, что проблемы дяди Степы он принял весьма близко к сердцу.

— Надо Жаку рассказать, — сделал вывод он. — Ему понравится. Он у нас почти что бард, он еще один стишок в серию добавит. Для взрослых. «Дядя Степа и Камилла».

Ольга тихо захрюкала и поползла по диванчику.

Как раз в этот момент снаружи послышался ужасный шум, грохот, топот; полог снесло в сторону, и в шатер ворвался принц-бастард Элмар.

— Шеллар! — завопил он с порога. — Мне сказали, что на Ольгу напал волк! — Тут он заметил Ольгу, все еще корчившуюся от смеха на диване, с горестным криком бросился к ней и схватил за плечи. — Ольга! Что с тобой?

— С ней все в порядке, — сказал король. — Успокойся.

— Хвала богам! — мгновенно просиял Элмар и прижал подругу к сердцу. — Я так испугался! Что ж они мне сразу не сказали, что все обошлось?

— Наверное, потому, что ты не дослушал, — предположил король. — Не мни девушку. Присядь, посиди пять минут спокойно, я тебе все расскажу. Что ты вечно как явишься после битвы, так вокруг тебя все вверх дном!

Элмар послушно опустился на ковер и сел, скрестив ноги. Он был в одной рубашке, грязной и местами разорванной, левый рукав был оторван совсем. На руке, чуть выше локтя, красовалась свеженькая повязка, судя по кружеву, сделанная из того самого недостающего рукава. Лицо первого паладина было измазано кровью примерно так же, как и у Ольги, только расположение полос было другим. Он весь прямо дрожал от возбуждения, и его синие глаза сияли «высоким вдохновением битвы». Сейчас он особенно сильно напоминал того восторженного юного варвара, которого столь любовно описывал король.

Король вкратце рассказал о происшествии с волком, отчего Элмар пришел в полный восторг и засыпал Ольгу таким количеством громких похвал, что ей даже неловко стало.

— Ну, а ты что добыл? — перебил его восторженные вопли король.

— Разве не видишь? — Элмар указал на художественную роспись у себя на лице. — Кабана. Один. Коротким мечом.

— А у остальных какие успехи?

— У Лавриса волк, Келдон и Сакал вдвоем медведя осилили…

— А кого на этот раз принесли?

— Трайнет нарвался на анкрусов. Один был, не повезло парню.

— Что, сожрали? — помрачнел король.

— Да нет, по счастью, только покусали. Он успел их перебить до того, как его парализовало.

— И что теперь?

— Повезли домой, лечиться. Не переживай, Шеллар, что ты, прямо как за родного… Это лечится, все с ним будет в порядке.

— Я не переживаю. Мне просто неприятно, когда мои паладины вот так по-дурацки гибнут на этой траханой охоте, на ваших траханых турнирах, в своих траханых поединках… И из-за чего? В прошлом году два отличных парня порубили друг друга на лапшу из-за какой-то драной кошки, на которой пробу негде ставить… Прошлой зимой кого-то задрал медведь… Ну на кой он ему понадобился, этот медведь?

— Шеллар, перестань, — перебил его Элмар. — Ты просто не понимаешь. Воин должен сражаться, хоть где-нибудь, хоть с кем-нибудь. Если он перестанет ощущать дух битвы, он перестанет быть воином. Ну, а кто сражается, тот, бывает, и гибнет. И это следует принимать, как законы природы, как солнце днем и звезды ночью, как летнее тепло и осенний листопад… Таков путь воина, Шеллар, иначе быть не может.

— Поэт… — недовольно проворчал король. — Сегодня смертельных случаев не было?

— Не было. Все по мелочи. Келдон пару ребер сломал, Лаврис хромает немножко, я вот тоже… — он чуть шевельнул локтем.

— И опять раздетый носишься. Тебе мэтр что говорил — спину от сквозняков беречь?

— А тебе он говорил бросать курить, — огрызнулся Элмар. — И еще жениться.

— В общем, так, — король встал и набросил плащ. — Я пошел исполнять свои королевские обязанности, а ты оденься, забирай Ольгу, и иди к своим. Ты за нее отвечаешь, если ее кто-то без спросу чести лишит, я с тебя спрошу. Ясно?

— За кого ты нас принимаешь? — обиделся Элмар.

— За ораву здоровых мужиков, которые через час упьются так, что забудут о всякой там нравственности. Особенно твой дружок Лаврис. Да и Мэнсор поглядывал с большим интересом.

— Мэнсор? Он же только луну тому назад женился!

— Потому я тебя и прошу… Нет, не прошу, приказываю: присматривать за подругой, чтобы не было никаких неприятностей.

— Хорошо, — проворчал Элмар, подождал, пока кузен отвернется к выходу, и скорчил рожу ему в спину. — Ольга, ты слышала? Его величество велит мне блюсти твою нравственность, а то он с меня спросит.

— Он же сказал — если без спросу, — засмеялась Ольга. — А вдруг мне кто-то понравится?

— Ольга, я тебя умоляю, только не на охоте! Когда все пьяные, получаются одни недоразумения. Завтра скажешь, кто тебе понравится, я тебя познакомлю и встречайся на здоровье, а сегодня не надо. А то напьешься, отдашься, а утром проспишься и передумаешь… а я потом буду доказывать Шеллару, что ты сама хотела. Ну их в задницу, такие приключения.

Он сбросил остатки рубашки и направился в угол, где была свалена в кучу его одежда.

Эх, королевская охота! Кто сказал, что это скучно? Это днем, может быть, скучно, зато когда стемнеет…

Горят костры, стучат барабаны, смех, песни, радостные крики. Напитки льются рекой, над лесом витают запахи дыма, жареного мяса и свежей крови. В твоих руках — огромная чаша, которую непременно надо выпить, на твоем плече — тяжелая рука друга Элмара, перед твоими глазами — мужчины на любой вкус, и все только на тебя и смотрят. Все это пьянит и кружит голову, и тебе опять кажется, что это сон, и ты панически боишься проснуться. Вино в чаше достаточно крепкое, не стоило бы, конечно, мешать с водкой, но… а, черт с ним! Водка была давно, она уже выветрилась. Мясо, как и говорил король, жесткое настолько, что его можно разве что глотать, как таблетку, целым куском. Это, наверное, тот кабан, которого Элмар завалил. Как такое мясо вообще можно проткнуть мечом? А это тот самый кавалер Мэнсор, который одолжил тебе свои перчатки и нож… Ага, стройте-стройте глазки, молодой человек, я уже знаю, что вы луну тому назад женились! Этот, с бородкой — тот самый Орри, которому медведь ребра помял, а это… надо же, женщина! Откуда она тут? «Это Кларисса, — объясняет Элмар. — капитан гвардии и заядлая охотница. Она всегда с нами в компании. Только смотри, осторожнее, она, как и мы все, любительница прекрасных дам…» Ой! Надо же… Нет, с этой охотницей лучше не общаться, пусть лучше супруга министра финансов с ней общается… А этот красавец с пронзительными синими, как у Элмара, глазами — тот самый Лаврис, которого в случае срочного похода надо искать по борделям, который имеет графинь в раздевалке и которого так нахваливала Камилла…

Ритм барабана отдается во всем теле и сливается с пульсом, а затем ускоряется, заставляя сердце биться чаще. Шаг вперед, выпад в сторону, полуоборот и прыжок на месте. На одном плече по-прежнему рука Элмара, на другом — еще одна такая же тяжелая мужская ладонь. Она не лежит спокойно, пальцы чуть сжимаются, стискивая твое плечо. Правое колено вверх, выпад в сторону, чуть присесть и снова — левое колено вверх… Кто же это с другой стороны, не запомнила, как его зовут… бьет барабан, свистит свирель, танцуют воины у костра, и ты танцуешь с ними, отдаваясь переполняющему тебя непонятному восторгу, сродни тому, что сияет в синих глазах Элмара…

Высокое вдохновение битвы…

И пронзительные глаза хромого кавалера Лавриса, который сидит в сторонке от танцующих и не сводит с тебя восхищенного взгляда. И взгляд его пьянит сильнее, чем вино, чем танец и даже, чем вдохновение битвы.

Между кострами слоняются барды, услаждая охотников песнями, за что им щедро наливают, так что на данный момент все барды уже лыка не вяжут. И этот, что сейчас к вам подошел, смуглый, черноволосый, с печальными пьяными глазами, тоже практически готов. И у него гитара. Настоящая шестиструнка, даже форма почти такая же! «Ой, Элмар, это что, гитара? У вас они тоже есть? А почему я до сих пор не видела?» Элмар приподнимает брови. «А где бы ты их видела? Это мистралийский народный инструмент, у нас на них не играют… Но ты же слышала баллады Эль Драко? Вот он на такой играл». «Ой, ну надо же! Бывает же! А в записи казалось, просто что-то очень похожее на гитару, но не она…» Пьяный бард пытается исполнить что-то из репертуара своего знаменитого соотечественника, но это для него явно непосильная задача, и вскорости он засыпает около их костра, обнимая свой инструмент.

Звенит бубен, отбивая ритм, один ритм без мелодии, тебе поясняют, что варварские танцы такие и есть — в них только ритм. Элмар танцует один, под варварский бубен и резкие гортанные выкрики, которыми он сопровождает свое выступление. Он опять разделся до рубашки, повязка с волос сползла и где-то потерялась, и волосы растрепались и падают на лицо. У него в руках то самое копье, которым он так живописно махал на днях во дворе, и оно тоже участвует в танце, и все это обалденно красиво. Не зря Элмара так долго уговаривали хором… А чья это рука на твоем плече, если Элмар там, а ты здесь? Ах, это кавалер Лаврис… Ну ладно, пусть будет Лаврис. Да, конечно, давайте выпьем… Вы знаете, как пьют на брудершафт? Это обычай моего мира, я вам покажу…

Бубен смолкает, зато просыпается мистралийский бард и, вспомнив о своих обязанностях, начинает снова исполнять что-то лирическое… кажется, это называется «Любовь небесная», или как-то так… Возбужденный варварской пляской Элмар набрасывает на себя что-то из одежды и куда-то удаляется в обнимку со своим другом Орри, о чем-то с ним радостно шушукаясь. А синеглазый красавец Лаврис обнимает тебя за талию, прислоняется поближе и шепчет на ушко какие-то милые и глупые комплименты. Он почти такой же большой и сильный, как Элмар, и у него огромные ласковые руки, которые позволяют себе лишнее, но весьма ненавязчиво и естественно, и это даже приятно… Как, еще? А нам не много будет? Да, вы полагаете? Ну, давайте еще… А зачем туда? Там же темно и холодно… Не холодно? Ну ладно…

Ты стоишь, прижавшись спиной к дереву, вернее просто стоишь, прижатая к дереву его телом, и он целует тебя, жадно, порывисто, блаженно закрыв глаза. Он пахнет дымом, вином и кровью, которой вымазано его лицо, так же как и твое, и тебе приходит в голову, что сама ты пахнешь примерно так же. На земле расстелен голубой с золотом плащ — и когда это он успел? Его пальцы ловко и быстро расстегивают на тебе куртку, потом камзол и уже откровенно ласкают твою грудь сквозь тонкую ткань рубашки… У тебя сжимается все внутри и ты чувствуешь, что уже не сможешь сказать «нет», а последние проблески здравого смысла напоминают, что надо было заранее поинтересоваться у Элмара, как там у его товарища дела со счетом до тринадцати… И в этот момент на фоне костра, который виден отсюда сквозь редкий лесок, вырастает знакомый силуэт и знакомый голос кратко и повелительно выкрикивает: «Лаврис! Поди сюда! Немедленно, негодник!»

Кино кончилось. Испуганный кавалер подхватывает свой плащ и мчится на зов, чуть ли не на ходу вытягиваясь по стойке «смирно!», а ты, мгновенно протрезвев, поспешно застегиваешься и торопишься следом. Смущенно прошмыгиваешь мимо короля, который негромко говорит что-то Лаврису, коротко, всего два слова, после чего оба вслед за тобой возвращаются к костру. Откуда-то появляется взъерошенный и расхристанный Элмар, на ходу застегивая штаны. Спустя несколько секунд уже он стоит перед королем, опустив голову, и выслушивает что-то явно не очень приятное. В компании доблестных охотников происходит оживленное шевеление и шушуканье. Растерянный и посрамленный Лаврис куда-то исчезает, зато возвращается Элмар, пылающий, как знамя революции, и занимает свое дежурное место рядом с тобой.

— Как тебя угораздило! — жалобно говорит он. — Нельзя на пару минут отойти! Да еще с кем — с Лаврисом!

— А что? Он очень даже ничего.

— Чтобы тебе было понятно, Лаврис — это та же Камилла, только в штанах и с бо-ольшим членом.

— Он что, тоже сравнительный анализ проводит?

— Еще как! На всю столицу!

— А чего ты ушел? Вот не уходил бы, и все было бы нормально. Где ты был?

— Тс-с… Давай, на ушко скажу. Мы с Келдоном ходили пообщаться с Камиллой. Вдвоем. Знаешь, как интересно! Впрочем, откуда же тебе знать… А Лаврис верно говорил, она это делает просто божественно, особенно, если одновременно, смотреть, как Келдон ее с другой стороны… Ой, что я несу, извини, я совсем пьян… Где мое королевское воспитание, куда оно вечно девается, как только напьюсь? Ольга, ты не отходи от меня, пожалуйста, мне же Шеллар башку оторвет, если что случится… Он же мне поручил… а я опять напился до неподобающего… Давай лучше выпьем, и пойдем потанцуем, что ли, а то я засну…

Они пытаются танцевать, но то, что исполняет Элмар, больше напоминает походку пьяного медведя. Он прижимает тебя к себе чуть крепче, чем подобает, и норовит задремать стоя, прислонив голову к твоему плечу. Отказавшись от попыток что-либо сплясать, вы бродите среди костров, наблюдая, как стихает веселье и завершается королевская охота. То тут, то там вы спотыкаетесь о тела павших в неравной битве с алкоголем. В какой-то момент вам навстречу попадается его величество, абсолютно трезвый и влекущий в свой шатер официальную фаворитку. Пьяный Элмар обнимает тебя все крепче и в третий раз в подробностях рассказывает, как это делает Камилла, уже не вспоминая о королевском воспитании. Вы углубляетесь в лес, где чуть ли не под каждым деревом расположились парочки, и тебя вдруг осеняет гениальная мысль, что если сейчас не лечь спать, то можно уйти далеко в лес и заблудиться. «Как же я сам не догадался!» — восклицает принц-бастард и на радостях цитирует что-то из классической поэзии. Снова расстелен на земле голубой с золотом плащ, снова сильные мужские руки обнимают тебя и расстегивают твою куртку… «Камилла — это замечательно… — вдохновенно произносит Элмар, еле ворочая языком. — Но ты в сто раз лучше… Потому, что ты подруга… И я тебя люблю, как подругу…»

И совсем не по-дружески припадает к твоим губам.

А наутро тебя будит отчаянный вопль, полный раскаяния:

— Как я мог! Как меня угораздило так нажраться! Какой я после этого к хренам паладин! Где было мое королевское воспитание! О боги, как я мог поступить так низко, подло и недостойно! Нет мне прощения!

— Зачем мы сюда пришли? — спросила Саэта, осматриваясь по сторонам. Огромный зал, освещенный огромными же светильниками, натыканными чуть ли не на каждой колонне, подавлял ее своим великолепием. Светильники отражались в сверкающем паркете пола, в зеркалах, в золоченых украшениях стен и колонн, и от этого изобилия света и блеска рябило в глазах. А костюмы местной изысканной публики вызывали желание расхохотаться. Мужчины носили широкие штаны, заправленные в сапоги, а также длинные вышитые рубашки и поверх — короткие жилеты или кофты, из-под которых эти рубашки живописно выглядывали. Женщины щеголяли прямыми длинными одеждами без всякого намека на талию, похожими больше на мантии, чем на платья, и головными уборами, напоминавшими диадемы непомерных размеров.

— Хочу на нее предварительно посмотреть, — пояснил Кантор, оглядываясь точно так же. — Прикинуть, с чем имеем дело, увидеть ее, наконец, в лицо, возможно, взглянуть, как она работает… Ты будешь танцевать, или всем говорить, что ты не танцуешь?

— Не буду я танцевать. Да у них и танцы, наверное, другие.

— Не все, но как хочешь. Не сутулься. Улыбайся. Будут приветствовать — кланяйся. В Поморье не принято приседать, здесь женщины тоже кланяются. Вот так. — Он показал, как кланяются в Поморье, прижав руку к груди.

— А если меня о чем-то спросят?

— Ты же все равно языка не знаешь. Дай это понять.

— А может, не надо было сюда приходить? Может, посмотрели бы на нее в каком-то другом месте?

— А чем тебе не нравится королевский бальный зал? Согласен, слишком много блеска, но не сказал бы, что у нас скромнее. Зато светло и ярко, а знаешь, как мрачно при дворе Лондры? Тем более, сюда приходить действительно надо. Отказываться от приглашения — верх хамства и даже оскорбление.

— А зачем нас пригласили? Разве нас здесь знают?

— Пресловутое поморское гостеприимство, — засмеялся Кантор. — Здесь не так много иностранцев, туристов вообще крайне мало, вот и существует традиция принимать их при дворе по субботам. Поморцы славятся широтой натуры и обожают тащить в гости кого только могут. А король, как первое лицо государства, непременно должен в этом превосходить своих подданных. Вот и устраивает эти субботние приемы. Ее тоже наверняка пригласили, так что это удобный случай на нее посмотреть и выяснить, как же она выглядит на самом деле. Надо только постараться поменьше заводить знакомства, а то ко всем придется ходить в гости.

— А что я должна делать?

— А ничего. Кланяйся и улыбайся. Скромно, опустив глаза. Здесь не Лютеция, здесь считается, что скромность украшает женщину и очень ценится. Тем более, говорить ты все равно не можешь, говорить я буду сам. А ты осматривайся по сторонам, может заметишь, как она колдует, что делает, и дернешь меня за полу, чтобы я посмотрел. А еще здесь замечательный фуршет, очень рекомендую.

— Это фуршет? — ужаснулась Саэта, оглядываясь на ряды столов вдоль стен зала.

— А ты думала, это нормальный банкет? Нет, это в Поморье фуршеты такие. А банкеты происходят в другом помещении, и все иностранцы поперву пугаются… После официальной части подойдем, я тебе покажу, как едят местные деликатесы.

— Ты хоть предупреждай, что здесь за деликатесы. А то в Ортане ты меня накормил плютами, в Лютеции — лягушками… Сегодня еще крысами угостишь.

— Крыс в Поморье не едят, — засмеялся Кантор. — А вот раков советую попробовать. Интересно, где они их берут зимой? Из Мистралии привозят, что ли?

— Раков? — поморщилась Саэта.

— А чем они тебе не нравятся? Те же креветки, только большие. И вообще, в кулинарии надо иметь более широкие взгляды. У нас не принято есть плютов, но это же не значит, что они не съедобны. Они вкусные. А кстати, ты знаешь, что весь континент плюется, пробуя наш любимый национальный напиток, и считает, что это пить можно только под принуждением?

— Ты о кофе? Да, я слышала. — Саэта снова оглядела зал и спросила: — А почему тут так мало иностранцев?

— А что тут делать туристам, да еще зимой? Страна тихая, развлечений мало, курортов нет, еще и холодно. Даже мистралийские эмигранты, которые расползлись по всему свету, сюда практически не приезжают. Климат пугает.

— Ну да, они в основном оседают в Лютеции… — фыркнула Саэта. — Там веселее.

— Не обязательно, — возразил Кантор. — В Лютеции оседают, в основном, барды и прочая интеллигенция. Для них там условия более подходящие. Пойдем поближе, скоро должен появиться его величество, и нас представят. А потом можно будет делать, что хочешь.

— А когда можно будет уйти, не нарушая приличий?

— Когда как следует наешься, — засмеялся Кантор. — Шучу. Часа через два. Потерпи. Чего тебе так не терпится уйти? Здесь вам не Лютеция, мадам, — пропел он, подражая выговору галлантского поэта, — здесь женщин уважают, и приставать к ним считается верхом неприличия, тем более, в порядочном обществе.

Король Зиновий V потрясал своим нарядом не меньше, чем его бальный зал — блеском. Этот наряд, видимо, был официально установлен лет пятьсот назад и с тех пор не менялся. Длинная, до полу, мантия, расшитая золотом, камнями и кусочками драгоценных мехов, головной убор, больше похожий на шапку, чем на корону, и огромный посох делали короля больше похожим на особо преуспевающего мага. Картину дополняли длинная седая борода и суровые глаза под косматыми бровями.

Саэта поклонилась, как показывал Кантор, и минут десять стояла, ожидая, пока супруг закончит светскую беседу с его величеством. Кантор очаровательно улыбался, пространно о чем-то толкуя по-поморски, король благосклонно кивал, приближенные с интересом прислушивались, а Саэта, которая все равно ничего не понимала, украдкой поглядывала на зал, высматривая объект их поисков. Она так и не увидела ее до последнего момента, пока они не повернулись, чтобы удалиться от королевского трона. А увидев, сразу поняла, что это — она.

Ведьма шла им навстречу, видимо, намереваясь в свою очередь предстать перед королем. Она действительно была ослепительно красива, по-мистралийски яркая и броская, но в то же время отчужденно-холодная и величественная. Саэта почему-то запомнила глаза — огромные и черные, спокойные, как омуты, и взгляд, повернутый куда-то внутрь себя. А кроме того, Арана показалась ей смутно знакомой. Кантор улыбнулся и чуть поклонился даме, когда они поравнялись, и спокойно проследовал мимо. Ни взглядом, ни жестом, ни малейшим движением лица не показал, что эта дама ему чем-то интересна. Вот, действительно, профессионал, с завистью подумала Саэта, представляя себе, что в данный момент выражает ее собственное лицо.

— Ну что, — спросила она, когда они отошли в сторонку. — Посмотрел?

— Угу, — кивнул Кантор. — Ты ее узнала?

— А я ее знаю? Она мне кажется знакомой, но я ее не помню.

— Знаешь. Я не хочу называть имен вслух, если сама не вспомнишь — дома скажу. Могу намекнуть: она присутствовала при знаменитой оплеухе.

— А о чем вы с королем говорили? — спросила Саэта, решив, что чем вспоминать всех баб, присутствовавших тогда, проще дождаться, пока он сам скажет.

— Обменивались любезностями. А еще он спрашивал, не был ли я при дворе в Ортане и как там дела.

— А он что, сам не знает?

— Видимо, не знает. По-моему, он за что-то недолюбливает короля Шеллара и не хочет с ним общаться. А при дворе Ортана живет его внук, и ему интересно, как он там. А поехать туда сам он не желает, чтобы не сталкиваться с Шелларом… Вот такой вот внутренний конфликт у человека. Ну, пойдем раков есть? Может, кто-то захочет с нами пообщаться, так надо будет его хватать и не отпускать, чтобы больше никто не подходил, а то потом затрахаемся по гостям ходить.

Кантор оказался прав — не успели они приблизиться к столам, как к ним подскочил молодой симпатичный местный житель в традиционной рубашке, висящей из-под кофты, и заговорил на ломаном мистралийском. Кантор немедленно заулыбался и с неожиданной сердечностью стал кланяться и представляться. Саэте даже показалось, что он не просто следовал правилам вежливости, а действительно был рад видеть этого парня со странным именем князь Симеон Подгородецкий. Как оказалось, этот князь с непроизносимой фамилией был большим поклонником мистралийской культуры и традиций, и первым делом пригласил их в гости на чашку кофе, что было совсем уж невиданным делом на континенте. Затем он начал интересоваться жизнью в Мистралии в настоящее время, и вскоре завязалась милая непринужденная беседа. Как оказалось, молодой князь Симеон… ох и фамилия у человека… был когда-то очень дружен с неким мистралийским кабальеро, откуда и проистекало знание языка и интерес к далекой южной стране. Похоже, парень уже не первый год носился с идеей найти своего друга, который пропал после последнего переворота, неосмотрительно вернувшись на родину во время «оттепели». Как всякий цивилизованный человек он откровенно недоумевал, почему ему никто не отвечает на официальные запросы и почему ему не дают визу на въезд в страну, и Кантору пришлось долго и пространно объяснять некоторые особенности национальной политики. Причем так, чтобы наивный поморец понял, с каким дерьмом имеет дело, но не принял их за противников существующего режима. Дело это было хлопотное и долгое, так что Саэту разговор начал утомлять и она отвернулась и стала оглядываться по сторонам.

— Если его арестовали, что вероятнее всего, — продолжал втолковывать Кантор, — то он либо умер, либо до сих пор сидит. А заключенные исправительных лагерей не имеют права переписки и любых других контактов с внешним миром, если они осуждены по политическим статьям.

— Он не умер, — уверенно возразил поморец. — Я знаю. Я… только между нами, хорошо?.. Я нанимал некроманта и специально узнавал. А как так может быть, чтобы человека лишили права контактов с внешним миром?

Саэта вздохнула, подивилась столь потрясающей непонятливости, снова оглядела зал и вдруг наткнулась взглядом на уже знакомую ей даму. Она стояла неподалеку, чуть улыбаясь, и смотрела на них. На Кантора и поморского князя, занятых своей беседой и не замечающих угрозы. Она переводила взгляд с одного на другого, словно выбирала платье в лавке модной одежды, прицениваясь — которого, того или этого?

Саэта незаметно дернула Кантора за полу камзола, чтобы обратить его внимание на происходящее. Уж лучше бы она этого не делала! Кантор быстро поднял глаза, увидел ведьму и вдруг стремительно шагнул вперед, загородив собой собеседника. Саэта с ужасом увидела, как неподвижный взгляд ведьмы уперся в Кантора, а тот, в свою очередь, впился глазами в нее. Их глаза встретились на несколько секунд. А потом Кантор вдруг коротко вскрикнул, рухнул на пол и забился в судорогах. Это было настолько нелепо и неожиданно, что Саэта так и застыла с раскрытым ртом, не в силах сообразить, что делать. К ним бросились люди, столпились вокруг, стали давать какие-то советы, понять которые она не могла. А ведьма мгновенно исчезла, растворившись в толпе гостей. Саэта протолкалась к Кантору и присела рядом. С другой стороны стоял на коленях его недавний собеседник и пытался его удержать, прижимая голову к полу. Надо было срочно что-то делать, и прежде всего сматываться отсюда.

— Сударь, — обратилась Саэта к молодому князю, поскольку никто в этом зале больше не смог бы ее понять. — Прошу вас, скажите всем, чтобы не пугались и не толпились. Мой муж болен, у него часто бывают такие припадки. Это не опасно, надо просто отвезти его назад в гостиницу и уложить в постель. У нас в номере есть лекарства. Вы мне поможете его довезти?

— Конечно, непременно, — согласился отзывчивый поморец. — Как только припадок закончится. В таком состоянии его нельзя никуда везти.

Кантор, как по заказу, мгновенно затих.

Оказавшись, наконец, в своем номере, Саэта поспешила спровадить князя и его слугу, рассыпаясь в благодарностях, извинениях за беспокойство и уверениях, что дальше она справится сама. Хотя насчет последнего она очень и очень сомневалась. Это было ненормально, нелепо и совершенно необъяснимо. Ни с одной жертвой, насколько известно, не случалось никаких припадков. Может, он действительно эпилептик или контуженый? Да не может быть, кто бы его тогда взял на такую работу? И что с ним теперь делать?

Заперев дверь за сочувствующими поморцами, Саэта подошла к кровати и осторожно позвала:

— Кантор!

Кантор открыл глаза и сел, словно только и ждал, когда его позовут. Его лицо сразу же ожило и сейчас выражало крайнюю степень паники.

— Саэта, — дрожащим голосом сказал он. — Дай мне твое лекарство, скорее. И еще водки, и побольше. Или я сейчас сойду с ума.

— Не надо! — испугалась Саэта и протянула ему флакон. — А водки у нас нет.

Он схватил флакон и сделал полновесный глоток. О каплях тут уже речи не было.

— Совсем нет?

— Совсем. Воды дать?

— Не надо… — он помотал головой и изо всех сил вцепился в край кровати. — Я падаю… Саэта, сделай что-нибудь… Я видел золотую паутину… Я не понимаю что со мной, мне страшно… Я падаю в Лабиринт… Саэта, сделай же хоть что-нибудь!

Саэта в растерянности смотрела, как он трясется, то беспомощно бегая глазами по комнате, то устремляя на него умоляющий отчаянный взгляд. Какая же Сила должна быть у этой проклятой ведьмы, чтобы за несколько секунд превратить сильного, отважного мужчину в дрожащую развалину, на которую смотреть противно?

— Ну, разве что, вот это, — сказала она и, приблизившись, с размаху ударила его по лицу с такой силой, что чуть сама себе запястье не вывихнула. И тут же еще раз, по другой щеке. Он встряхнулся, закрыл глаза и сказал:

— Еще.

Саэта обрадовано отвесила ему еще несколько увесистых затрещин от всей души, и продолжала старательно лупить его по щекам, пока он не сказал «хватит».

— Ну как? — спросила она, заглядывая ему в глаза. — Лучше?

— Ох, Саэта… — мотнул головой Кантор. — Спасибо. То, что надо. Давай выйдем на улицу на пару минут.

— Зачем? — подозрительно спросила Саэта. Не хватало только, чтобы он сейчас взял и сбежал, как часто делали не до конца заколдованные жертвы, на поиски этой сволочной ведьмы!

— Там холодно, — пояснил Кантор, поднимаясь. — Хочу постоять на морозе, подышать воздухом, в снегу поваляться… Чтобы прийти в себя. Только обязательно сходи вместе со мной. Я… — он замялся и растеряно посмотрел на нее. — Я боюсь оставаться один. Дай мне руку.

— Пойдем, горе ты мое… — вздохнула Саэта и взяла его за руку. — Оденься хоть.

— Не надо, — возразил Кантор. — Так лучше. Чем холоднее, тем лучше.

Они спустились по деревянной лестнице на первый этаж и вышли на высокое крыльцо. Саэта немедленно окоченела — на улице действительно был мороз, и воздух был сухой и колючий, им даже трудно было дышать. Кантор этого даже не заметил. Он закрыл глаза и несколько раз вдохнул полной грудью этот воздух, зачерпнул пригоршню снега и погрузил в него лицо.

— Хорошо! — блаженно зажмурился он и стал расстегивать камзол.

— Ты что делаешь? — спохватилась Саэта. — Простудиться хочешь?

— Лучше уж простудиться, чем сойти с ума, — резонно заметил Кантор, сбросил камзол и, легко перепрыгнув через перила крыльца, нырнул в сугроб. Саэта подумала, что тут, пожалуй, налицо и то, и другое. Только простудится он завтра, а с ума уже сошел. Этот поморский снег в руках невозможно держать, пальцы отмерзают, а он в него весь окунулся… Это в своем уме надо быть, чтобы такие вещи делать? Она перегнулась через перила и крикнула:

— Вылезай! Сейчас же вылезай! Подхватишь лихорадку, сляжешь, как ты работать будешь? А пока будешь болеть, она опять убежит, и будем за ней гоняться, пока не состаримся.

Кантор выбрался из сугроба и поднялся на крыльцо, на ходу обтирая лицо снегом.

— Не бойся, — сказал он. — Не простужусь. Я даже в проруби купался когда-то, и ничего.

— Что такое прорубь? — вздохнула Саэта. — Какая-то местная речка?

Кантор улыбнулся и объяснил:

— Здесь зимой водоемы замерзают. Чтобы добраться до воды, во льду прорубают дырку. Это и есть прорубь. Ты что, даже не читала о таком никогда?

— Не попадалось, — пожала плечами Саэта. — А что, там действительно можно купаться? Холодно же.

— Можно, — кивнул Кантор. — Ладно, пойдем назад. Я уже в порядке. Еще водки выпью, и все будет прекрасно.

— Да нет же водки, — напомнила Саэта.

— А мы заглянем в трактир, тут на первом этаже есть трактир, и купим.

— В таком виде?

— Подумаешь, в снегу! Не в дерьме же. Он сейчас растает.

Купив все-таки водки и сменив мокрую от снега одежду, Кантор первым делом выпил, затем, как обычно, улегся на живот поперек кровати, поставил перед собой на стул бутылку и стакан и закурил. Он почти полностью пришел в себя, и только по тому, как он часто и нервно затягивается, можно было догадаться об этом «почти».

— Ну, рассказывай, — сказала Саэта, налила себе тоже и присела к столу. — Что случилось? И как это случилось?

— Я понял, как она это делает, — сказал Кантор. — Я даже видел эту золотую паутину, чтоб она провалилась. Она просто смотрит. Так действует ее взгляд. К ней надо подходить сзади и… не знаю… глаза завязывать, что ли… Чтобы не смотрела. И руки связывать обязательно, мало ли как она еще колдовать умеет. Ну, и само собой, ошейник.

— А как ты увидел паутину? Ты умеешь видеть?

— Иногда, — уклончиво ответил он. — Сегодня я ее видел очень четко. Как она возникает и летит.

— Если ты ее видел, как же ты в нее влез? Чего тебе на месте не стоялось? Она бы пролетела мимо.

— И накрыла бы Симеона.

— И что? Тебе так необходимо было его общество, что ты закрыл его собой? Как ты додумался? Ты же мог загубить всю операцию, о чем ты думал, когда это сотворил? Ты же профессионал!

— Может быть. — Кантор тяжело вздохнул и опустил глаза. — Но еще я человек. Ни о чем я не думал. Не было времени у меня, чтобы думать. Может, я хреновый профессионал, может, я нарушил какие-нибудь траханые инструкции, но не мог я стоять, когда у меня на глазах убивают моего друга, пусть даже я его не видел шесть лет.

— Так это… — догадалась Саэта. — Это о тебе он все время говорил? Это тебя он так старательно ищет? И он тебя не узнал? Ты что, так изменился?

— Я так изменился, что меня родная мать не узнала бы, если бы увидела. А он тем более. Ты ведь тоже не узнала, хотя видела не раз. А я его сразу узнал. Мы были очень близкими друзьями. Я обязан ему жизнью. Мы клялись в вечной дружбе и смешивали свою кровь по местному обычаю. Не мог я стоять и смотреть, как его убивают, пусть даже десять операций из-за этого провалится. Можешь доложить полковнику, если вернемся, пусть пожалуется Амарго, пусть меня отстранят от работы и переведут в полевой отряд, это не столь важно.

— Очень мне надо кому-то что-то докладывать! — проворчала Саэта. — Это твои личные проблемы, сам и докладывай, если считаешь нужным. Все равно Амарго тебя в полевой отряд не отправит, разве что сам попросишься. В охрану переведет или еще куда, но не в полевой отряд. Ты же у него любимчик.

— Как и ты у Гаэтано, — не остался в долгу Кантор.

— Гаэтано меня так оберегает из-за того, что я ему вроде как вместо той дочери, что погибла на вилле Сальваторе. Из-за этого он так меня любит. Я его могу понять. Ты, наверное, тоже.

— Могу, — согласился Кантор. — Хотя у меня никогда не было детей, теоретически могу. Но и Амарго тоже можно понять.

— У него тоже есть причина?

— Есть. В той группе, с которой я должен был уйти, была его семья. Это я узнал уже потом, совсем из других источников. Если бы я раскололся, их бы схватили. А я не сказал ничего, и все смогли уйти и благополучно переправиться через границу. Амарго чувствует себя в долгу, потому он и носится со мной, как квочка с яйцом. Он вытащил меня из застенков, он сам таскал меня по врачам и прочим целителям, очень не хотел брать в боевики, но когда я настоял, он сам меня учил. И если я с этой операции не вернусь, он точно Тортилье что-нибудь сделает.

— А припадки у тебя тоже с тех пор? — со вздохом спросила Саэта.

Кантор улыбнулся.

— А припадки — это мой коронный номер для создания суеты и суматохи. Что я, по-твоему, должен был стоять и дальше ловить эту паутину? Надо было как-то эту стерву спугнуть, вот я и устроил весь этот цирк. Заодно и Симеона убрал из зала. Никого другого ты не могла попросить о помощи, он один там понимал по-мистралийски.

— Ну, ты артист… Да тебе никакого Огня не надо с таким талантом.

— Для этого особого таланта не требуется. — Кантор залпом выпил еще полстакана и нервно затянулся. — Гораздо страшнее было лежать и не двигаться, пока вы везли меня домой и укладывали в кровать. Я ведь действительно чуть не сошел с ума за это время. Ох и сука, трахни ее дракон… Кстати, ты ее так и не узнала?

— Нет, — покачала головой Саэта. — А кто это?

— Помнишь Патрицию? Прекрасную Патрицию, которая чуть не окрутила самого Эль Драко? И окрутила бы, если бы его не посадили.

— Мать твою! — охнула Саэта. — Точно! И где же это она такую Силу отхватила?

— Где-где… Была у нее Сила. Просто она ее целенаправленно развивала, занималась, опыта набиралась, вот и набралась. Она и раньше это делала, просто она была намного слабее. Как ты думаешь, почему известный на весь мир бабник Эль Драко, который чуть ли не каждую неделю женщин менял, так к ней прилип? По этой самой причине. Привораживала она его.

— Но, Кантор, у него же все было в порядке. Он просто любил ее, но не сходил с ума, не делал всяких безумных вещей… Он даже не взял ее в свою труппу, сказал, что она актриса плохая.

— Я же сказал — она была намного слабее. Да и он, наверное, был устойчивее, чем другие. А актриса она и правда была хреновая.

— А ты думаешь, к этому можно иметь какую-то устойчивость?

— Почему нет? Я попал в золотую паутину, но смог устоять. С большим трудом и с посторонней помощью, но смог. Другие и этого не могли. Я не попал в зависимость, не сошел с ума, даже просто не влюбился, только перепугался насмерть. А вот у короля Шеллара абсолютный иммунитет к золотой паутине. Ты когда-нибудь о таком слышала?

— Чтобы у кого-то был абсолютный иммунитет? Не слышала. Уникальный случай. Что, так-таки абсолютный?

— Он мне сам так сказал. Представляешь, как напрягалась бедная Патриция и с каким треском рухнула ее мечта пробиться в королевы? Так мало того, Шеллар застукал ее за привораживанием его кузена и потом гонялся за ней по улицам с пистолетом.

— Плохо гонялся, — заметила Саэта.

— И хорошо, что плохо. Вот если бы он гонялся хорошо, было бы плохо. Как бы мы тогда с нее два миллиона стребовали, если бы он ее пристрелил?

— А как мы это сделаем вообще? Она же их не возит с собой наличными?

— Наверное, сделаем так. Устроим засаду у нее в номере, схватим, упакуем по полной программе и отвезем в наш домик за городом. Там прижмем как следует и заставим выписать чек на нужную сумму. Я думаю, ее банковский счет это позволяет, если учесть, сколько она богатых мужиков выпотрошила. И что она все никак не остановится, интересно? Жадная такая, что ли?.. А потом я этот чек снесу в банк, предъявлю и попрошу перевести все на мой счет. Потом вернемся в Ортан, там есть наши люди, я опять выпишу чек и отдам им, а они уже разберутся. Нам с тобой, насколько я помню, номера партийных счетов не давали.

— А если с тобой что случится?

— Я сделаю на тебя доверенность на право пользоваться моим счетом.

— А если с тобой ничего не случится, а я у тебя чего-нибудь прихвачу? — засмеялась Саэта.

— Если ты после этого бросишь свою работу и подашься снова в барды, — серьезно сказал Кантор, — прихватывай на здоровье. Я тебе хоть все отдам. А если нет — на кой тебе деньги?

— А тебе на кой? — поинтересовалась Саэта. — Кстати, откуда они у тебя?

— Остатки моего имущества, которые удалось скрыть от конфискации.

— А Амарго знает?

— Конечно знает. Я половину в партийную кассу пожертвовал. Хотел все, но он настоял, чтобы я себе что-то оставил. Он все надеется, что я уйду, уеду за границу и буду жить нормальной жизнью.

— А ты не хочешь?

— Об этом мы, кажется, уже говорили, — напомнил Кантор. — Не отвлекай меня. На чем я остановился? Ага, на том, что тебе делать, если со мной что случится. Сейчас я дам тебе две явки, запомни хорошенько и можешь обращаться. Там и с финансовыми вопросами разберутся, и тебя назад переправят.