"Александр Евсеевич Хинштейн. Какого цвета страх " - читать интересную книгу автора

отсутствием состава преступления. Оказывается, я ни в чем не виноват. Жалко
только, что на признание этого потребовалось девять месяцев...


* * *

Поначалу я представлял себе, что, когда все закончится, я сяду в
высокое кресло и буду по одному вызывать всех своих мучителей. И Рубашкина,
и Савинкина, и Гордиенко, и Зотова, и начальника следственной части генерала
Новоселова, и всех остальных. Я заранее предвкушал их слезы и раскаяние. Я
уже видел, как, сваливая друг на друга, они будут клясться и уверять, что
всего лишь выполняли приказы, рассказывать про детей и жен. И от картины
этой по всему телу растекалось какое-то сладострастие.
Сегодня мне этого ничего уже не нужно - никакого возмездия. Сегодня
все, чего я хочу, - собрать их вместе и просто посмотреть каждому в глаза.
Долго-долго. Пристально-пристально. Я хочу прочитать, что написано в их
глазах, и убедиться, что страх - самое сильное человеческое чувство.
А с другой стороны, зачем? Я и без этого знаю, что есть вещи намного
сильнее страха. И именно потому не жажду отмщения, ведь месть - это тот же
страх, просто с обратным знаком...
Недавно из Израиля мне позвонил Мотя.
"Шалом! - прокричал он в трубку. - С тобой все в порядке? Может быть,
приедешь к нам, работу мы тебе найдем".
Я хотел сказать ему: "Мотя, я часто вспоминаю тебя и твои слова, и чем
становлюсь старше, тем сильнее осознаю их правоту..." Я хотел сказать ему
много хороших слов, но... не сказал.
Почему? Сам не знаю. Может, постеснялся. Может, растерялся. Вместо
этого я ответил:
"Спасибо, у меня все закончилось. Все нормально".
"Ты уверен?!" - прокричал Мотя.
Уверен? Нет, Мотя, я не уверен. Не уверен. Но разве это что-то меняет?
А на другой день после его звонка я поехал на улицу Генерала
Глаголева - к изолятору, в котором сидел. Я хотел найти ту двенадцатиэтажную
башню, которую разглядывал через дырочку воздуховода в тюремном окне, но не
нашел. Таких башен, построенных по типовым проектам, оказалось вокруг
слишком много, и понять, какая из них "моя", можно было, только вновь
очутившись в тюремной камере.
Слишком много вещей можно увидеть только из тюремной камеры. Мотя, ты
ведь понимаешь, о чем я говорю?
Владимир Борисович Рушайло стал "хозяином" МВД ровно через неделю после
моего ареста. 21 мая 1999 года.
Впереди было без малого два года его властвования, два года, которые, я
уверен, непременно войдут в историю как время, по своей трагичности и
жестокости сопоставимое разве что с 37-м годом.
В 37-м, впрочем, все было намного понятнее. Монополию на репрессии
имело только государство. И Ежов, и Вышинский, и Берия свирепствовали не по
своей собственной воле. Не за деньги и не за взятки. По приказу партии.
60 лет спустя на смену государственному беспределу пришел беспредел
коммерческий. Любой следователь, опер получили право карать и миловать.
Возбуждать "липовые" дела и "закрывать" в тюрьму невиновных. Опечатывать