"Тобиас Хилл. Любовь к камням " - читать интересную книгу автора

Карл взял Иоанна за руку. В одних свидетельствах говорится, что он
подал сигнал глазами, в других - нет. Карл стал поднимать родственника, и
тогда один из людей дофина, Танги де Шастель, сделал шаг к
коленопреклоненному герцогу, потом другой. Подойдя, выхватил из-под одежды
топор на короткой рукоятке. И взмахнул им.
Де Шастель нанес Иоанну удар по голове, расколов череп. Крик услышали
находившиеся снаружи. Бургундское войско стояло вдоль реки, но когда оно
попыталось прийти на помощь герцогу, обнаружилось, что в покинутых домах
засели французские лучники. Рыцарей заставили отступить, оставив герцога с
королем.
Из находившихся внутри бургундцев вооружен был только Иоанн. Он
попытался выхватить меч. Герцог был тяжело раненным, полумертвым или
умирающим; лицо его было залито кровью, череп проломлен. Хватался за оружие
он, видимо, машинально, движимый инстинктом самосохранения. Всего один меч,
и обнажать его было поздно. Под крики французов "Убивай! Убивай!" Робер де
Лер держал Иоанна за руки - рукава камзола из черного бархата, с сапфирами и
жемчугами, - а Танги де Шастель наносил ему топором удары по темени.
Потребовалось ударить четыре раза, чтобы убить Бесстрашного. Труп его
французы отдали. Герцога отвезли в Дижон и погребли в церкви.
Великолепный плащ был снят с покойного, а "Трех братьев" открепили и
поместили в бургундские подвалы к обломкам честного креста и слоновым
бивням. Аграф пережил первого владельца. Он оставался еще безупречным. Еще
не опороченным обладателем.
- Говорят, Бог, когда творил людей, использовал сгустки крови.
У него спокойный голос, спокойные движения рук и недоверчивый взгляд
ростовщика. Теперь он смотрит не на меня, а на принесенные мной камни, и я
слегка расслабляюсь. Его зовут Исмет, он торгует драгоценностями.
- Сгустки крови. Можно узнать, мисс Стерн, где вы их купили?
- Нет.
- Я так и думал. Знаете, у нас с вами есть что-то общее.
Я не отвечаю, и он продолжает говорить:
- Да. Похоже, в таких делах вы не новичок. Хотите чаю? Могу сказать,
чтобы принесли.
- Пока что нет.
Мне кажется, Исмет говорит слишком много. Во всяком случае, больше, чем
необходимо. Болтает о том, о сем, в спокойном сознании, что он здесь у себя,
а я нет, и потому может говорить все, что вздумается. Относительно меня он
ошибается. Нас ничего не объединяет, кроме интереса к драгоценностям.
Между нами на письменном столе расстелен лист бумаги. На листе три
необработанных красных камня. Маленьких, как зернышки граната. Торговец по
одному берет их и подносит к лупе, продолжая говорить:
- Да, сгустки крови. Так говорят. Сам я неверующий. Мне все равно,
христианин ли Бог, мусульманин или даже еврей. И все равно жаль, что он не
догадался работать с таким вот материалом. Мы все могли тогда быть...
более... совершенными.
Я жду. Снаружи муэдзин затягивает призыв к полуденной молитве. Звук
этот трепещет, как марево, над западным Стамбулом. В комнате под потолком
вентилятор, в трех стенах - двери с матовыми стеклами. На стене без двери
висит выщербленная умывальная раковина. Над ней на высоте лица календарь,
рекламирующий на английском и турецком языках компанию по морским и