"Тайны выцветших строк" - читать интересную книгу автора (Пересветов Роман)

ОХОТНИК ЗА РУКОПИСЯМИ

Профессор правоведения Дерптского[2] университета Вальтер Фридрих Клоссиус в 1827 году добился разрешения Николая I изучать в Московской патриаршей библиотеке древние рукописи. По ходатайству своего соотечественника, близкого ко двору «доктора медицины и хирургии» Лодера, немецкий ученый получил также доступ и в библиотеку Московского главного архива министерства иностранных дел. Но собрание хранившихся там древних рукописей было опечатано ревниво охранявшим его директором архива Алексеем Федоровичем Малиновским, и дерптскому профессору обозреть их не удалось.

22 сентября 1828 года Клоссиус уведомил А. Ф. Малиновского, что он намерен опубликовать результаты своей поездки в Россию в особом сочинении и в предисловии к нему познакомить читателей с историей русских книгохранилищ и, в частности, с обнаруженными им в этих книгохранилищах древними рукописями. Поэтому немецкий ученый просил Малиновского прислать ему дополнительно сведения о греческих и латинских манускриптах, хранящихся в Московском главном архиве министерства иностранных дел за печатями, то есть именно о тех рукописях, которые он, Клоссиус, во время своего пребывания в Москве просмотреть не смог.

Из письма дерптского профессора можно было видеть, что он, напав на след хранившихся в русских библиотеках старинных латинских и греческих рукописей, проявил к ним повышенный интерес и через год после своего возвращения в Дерпт. Но это было вызвано совсем особой причиной, о которой нет ни слова в письме.

Клоссиус был не только юристом. Кроме звания доктора гражданского и уголовного права, ему была присвоена Тюбингенским университетом еще и ученая степень доктора философии.

Всего два года прослужил он в этом университете в качестве приват-доцента и помощника библиотекаря. Затем он предпринял с научной целью путешествие по Германии, Голландии, Франции и Италии и не без успеха рылся в архивах и книгохранилищах этих стран. В миланской Амброзианской библиотеке он нашел новые, никому до того не известные отрывки из законодательного кодекса Феодосия, внука последнего императора единой Римской империи. Это была первая скромная заслуга молодого ученого перед отечественной и мировой наукой.

Приняв приглашение Дерптского университета прочесть курс уголовного права, Клоссиус решил продолжать в России розыски древних рукописей, начатые им в других странах. Получив «соизволение» Николая I и даже необходимые для этой работы денежные средства, предприимчивый немец в течение четырех лет обследовал петербургские и московские книгохранилища, заглянул в подмосковные монастыри и совершил поездки в древние города Новгород, Псков и Киев, где, по его расчетам, должны были храниться богатые рукописные собрания.

Разыскивая сведения о старых латинских и греческих рукописях юридического характера и изучая для этого в архивах старые описи, немецкий правовед сделал поразившее его открытие: он обнаружил, что в некоторых описях упоминаются неизвестные сочинения древних авторов, представляющие огромную культурную ценность. Однако это ободряющее открытие омрачилось другим: все сочинения числились только в старых описях, в новых реестрах их уже не было, да и сами они куда-то бесследно исчезли. В поисках объяснения этому, Клоссиус натолкнулся на заслуживающий внимания факт.

В известном «Сказании о Максиме философе, иже бысть инок Святые горы Афоньские» прямо указывалось, что в Москве еще в XVI веке существовало книгохранилище с редчайшими рукописями, вызывавшими изумление и зависть у всех, кому посчастливилось с ними познакомиться. Это была библиотека отца Ивана Грозного, великого князя московского Василия III, якобы доставшаяся в наследство от его родителя, то есть от великого князя Ивана III, женатого на племяннице последнего византийского императора — Софии Палеолог. Предвидя падение Византии, ее отец будто бы успел увезти наиболее ценные книги из императорской библиотеки, которую могли разграбить турки.

В сказании повествуется о том, как великий князь Василий Иванович, озабоченный составлением каталога полученных им в наследство книжных сокровищ, отправил письмо константинопольскому патриарху с просьбой прислать в Москву знакомого с иностранными языками ученого мужа для выполнения этого труда.

Выбор патриарха пал на сына албанского воеводы Максима Грека, получившего образование в Париже и во Флоренции и после возвращения на родину постригшегося в монахи в Афонском монастыре.

«…По мале же времени, — говорится в сказании, — великий государь, приснопамятный Василий Иоаннович, сего инока Максима призвав, и вводит его в свою царскую книго-хранительницу и показа ему бесчисленное множество греческих книг. Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече перед благочестивым государем, яко множество книг сподобихся видети». Максим Грек пожаловался Василию III на оскудение греческих библиотек после захвата Византии турками и высказал свое восхищение его заботами о книжных сокровищах.

Ученый муж ревностно взялся за порученный ему великим князем труд: он стал сличать тексты греческих книг с их переводами на церковнославянский язык, обнаружил в этих переводах много неточностей и принялся их исправлять; этим он навлек на себя неприязнь московского митрополита Иосафа, оговорившего его перед царем Василием III, и подвергся преследованиям.

Описывая мытарства многострадального просветителя, автор сказания больше не возвращался к вопросу о библиотеке Василия III и не сообщал никаких сведений о том, составил ли Максим Грек ее каталог и какие именно книги произвели на него такое сильное впечатление.

Что же стало с царской библиотекой?

На этот вопрос Клоссиус нашел ответ в другой древней рукописи — «Ливонской хронике», которую составил в XVI столетии бывший рижский бургомистр Франц Ниенштедт.

В ней упоминалось, что в 1558 году Иваном Грозным был взят Дерпт.

Подозревая, что потомки хозяйничавших когда-то в этом городе немецких меченосцев продолжают тайные сношения с недругом России, магистром Ливонского ордена, Грозный решил переселить их в русские города Владимир Нижний Новгород, Углич и Кострому показать пастору свою московскую «либерею» (библиотеку), состоявшую из книг на греческом, латинском и древнееврейском языках, полученных в дар от константинопольского патриарха и хранившихся, как драгоценное сокровище, замурованными в двухсводчатых подвалах под Кремлем.

«Великий князь, — говорится в хронике, — слышал об этом отличном и ученом великом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего, про его добродетели и знания, и потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет с лишком, и пригласил через своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Высровату и Фунику вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще несколько лиц, которые знали московитский язык, как-то: Фому Шревена, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с Птолемеевой и другими либереями. Веттерман заявил, что, хотя он беден, он отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, только бы эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству.

Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, и если он согласится, то они представят в его распоряжение тех трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и нескольких хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы получали от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также хорошее помещение и жалование и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих».

Как ни заманчиво было это предложение, напуганные слухами о крутом нраве Ивана Грозного немцы заколебались. И, хотя «отличному и ученому человеку» Веттерману очень хотелось ближе познакомиться с книжными сокровищами русского царя, он не решился предпочесть мертвые листы живым людям, своим соотечественникам, нуждавшимся на чужбине в руководителе и наставнике.

Франц Ниенштедт рассказывает, что у приглашенных к царю немцев возникло опасение, не придется ли им, как только они кончат одну книгу, сейчас же приниматься за перевод другой, «и они тогда не смогут избавиться от этой работы до самой смерти». Посовещавшись, они попросили передать Ивану Грозному, что таким важным делом, как перевод этих книг, должны заниматься не простые миряне, но «наиумнейшие, знающие писание и начитанные люди».

«При таком ответе, — заканчивает свое повествование автор хроники, — Солкан, Фуника и Высровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им самим прямо навязать эту работу (так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что, наверное, и случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Потому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их не сведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое поручение. Так они все и избавились от подобной службы».

Любознательный Веттерман все же попросил Солкана одолжить им хотя бы одну книгу на шесть недель, но «высший канцлер» припугнул его, что Иван Грозный может тогда их заподозрить в намерении уклониться от предложенной им работы.

«Обо всем этом, — уверяет Франц Ниенштедт, — мне рассказывали сами Томас Шреффер (то есть Фома Шревен) и Иоганн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».

Бесхитростный рассказ дерптского пастора, записанный его современником и соотечественником, бывшим рижским бургомистром Ниенштедтом, во многом совпадал с впечатлениями Максима Грека. И тот и другой с завистью и восхищением говорили о книжных сокровищах, не имевшихся ни в одной европейской библиотеке. Несколько странным было утверждение Веттермана, будто «либерею» не открывали более ста лет. Тогда каким же образом мог ее видеть Максим Грек, живший почти одновременно с Веттерманом? В «Сказании о Максиме философе» говорилось о книгах, привезенных племянницей византийского императора Софией Палеолог. Ниенштедт же утверждал, что они получены в дар от константинопольского патриарха.

Клоссиуса, напавшего на след «исчезнувшего сокровища» и тешившего себя надеждой, что именно ему выпадет счастье его отыскать, эти неувязки не очень тревожили. Но, кроме списка «Хроники Ниенштедта», с которыми познакомился Клоссиус, были и другие списки этой хроники. Расхождение в них сводилось к тому, что в одном варианте говорилось о двухсводчатых тайниках, в другом же — о трехсводчатых, под тремя, замками. Это могло быть и простой опиской. Во всех списках были искажены фамилии приближенных к Ивану Грозному дьяков. «Андрей Солкан» был не кто иной, как дьяк Андрей Щелкалов, один из ближайших советников царя, позднее ведавший посольскими делами. «Никита Высровата» — хранитель печати Иван Висковатый. «Фуника» — казначей Никита Фуников.

Все варианты старинной хроники сходились в одном, самом существенном для Клоссиуса: библиотека не была мифом! Во всех списках одинаково указывалось ее местонахождение. По описанию ценных рукописей, виденных Максимом Греком и Веттерманом, было ясно, что речь идет об одном и том же книгохранилище, перешедшем от Василия III к его сыну Ивану Грозному.

Нетрудно догадаться, какое волнение охватило неутомимого охотника за древними рукописями, когда упорные розыски библиотеки Ивана Грозного, нити к которой шли из Дерпта, привели Клоссиуса еще к одному важному открытию.